«Юность кончается не в один день – и этот день не отметишь в календаре: “Сегодня окончилась моя юность”. Она уходит незаметно – так незаметно, что с ней не успеваешь проститься. Только что ты был молодой и красивый, а смотришь – и пионер в трамвае говорит тебе: “Дяденька”. И ты ловишь в темном трамвайном стекле свое отражение и думаешь с удивлением: “Да, дяденька”. Юность кончилась, а когда, какого числа, в котором часу?! Не известно».
Седина и ребро
Шло время. Мне уже за сорок, и я перестал удивляться, когда девушки спрашивали о моем возрасте. С друзьями встречи стали реже, а если и случались, то сразу было заметно, как они постарели. Здравый смысл подсказывал, что и ты не поюнел, а идешь с ними в одном направлении и к той же грустной цели. Увы. Причем шаг в шаг, день в день, не отставая ни на год. Но ты же видишь себя в зеркале каждое утро и, следовательно, перемен разительных особенно не наблюдаешь. А вот у других замечаешь. Сразу. И впечатление, прямо скажем, не радостное.
«Тем, кому за сорок», – первый сложный этап у мужчин, думаю, сравнимый с тридцатилетним у незамужних женщин. И у тех и у других появляется чувство тревоги. Правда, если женщин беспокоит отсутствие семьи, то мужчины в этом возрасте начинают осознавать, что вроде уже все есть – семья, дети, работа, – а вот как мужчина, ты уже «дяденька-мужчина».
– Девушка, можно вас проводить?
– Взглядом, мужчина, только взглядом.
В фильме «Приходи на меня посмотреть» (отличная, кстати, картина) главному персонажу, которому далеко за сорок, в одном из эпизодов героиня желает семейного счастья. На что тот отвечает: «Предпочитаю личное». «В чем разница?» – спросите. Думаю, в позиционировании и ощущении себя в этом мире.
В семейном счастье ты в первую очередь муж, а в личном – мужчина. И осознание этого особенно отчетливо приходит после сорока. Седина в бороду, бес в ребро. Похоже, об этом периоде сказал чех Габриэль Лауб, известный своими афоризмами: «Каждому мужчине в жизни необходимы три женщины: мать, жена и еще хотя бы одна, считающая его мужчиной». Точно подмечено, трудно возразить. Именно в этом возрасте мужчины чаще заводят любовниц или уходят из семьи ни к кому, просто чтобы чувствовать себя свободными, а значит, и моложе, и счастливее, и чтобы в них видели прежде всего мужчину (мой случай). Иллюзия? И что?
Уверен, любое счастье – иллюзия обстоятельств.
Фонтан по ту сторону горы
Когда я разводился, мне попалась книга Коэльо «Вероника решает умереть», кстати, единственное творение этого автора, прочитанное, вернее, осиленное мной до конца. В ней понравилась мысль, которая в моем пересказе звучит так: «Если вы хотите жить именно так и многие называют это безумием – живите им. И, возможно, вы причините боль близким и окружающим вас людям. Но лучше быть фонтаном, переливающимся через край, чем водой, застоявшейся в резервуаре».
Можно с этим спорить, обвинять меня в эгоизме, но факт остается фактом – это было очень созвучно с моим тогдашним настроением, заставило задуматься и где-то повлияло на мое решение. К тому же я всегда помнил слова своего наставника юности о том, что «жизнь очень скоротечна». Вряд ли вы будете искать мою заметку «Люби каждый день», где я попробовал описать чувства человека, начинающего ощущать безвозвратность жизни. Поэтому приведу ее здесь.
«В 79-м я год жил и работал в Пакистане, где был у меня наставник, Эдуард Николаевич Олейников, человек удивительного жизнелюбия, юмора, умевший дарить добрые, красивые слова всем и каждому. Его уважали как наши специалисты, так и пакистанцы. Его ценило начальство и любили рабочие. Им были увлечены все переводчицы и жены специалистов. Не любить его было невозможно. Так же, как нельзя не любить запаха весны и вкуса детства. Как нельзя не любить жизнь. Он был праздником.
Мне был двадцать один, ему за сорок. Наверное, оттого что наше чувство юмора совпадало, равно как и отношение к девушкам (коих он, безусловно, любил), да и английский у меня был тогда хорош, он взял меня к себе переводчиком. Естественно, большую часть времени я проводил с ним, наблюдая, как он очаровывает мир и заставляет его улыбаться.
Так вот, иногда по вечерам, когда мы с ним потягивали виски, он говорил: «Юный друг, мы сейчас накатим, и вся жизнь покажется такой светлой, яркой! День за днем! На пять лет вперед! Но помни, жизнь очень скоротечна. Люби каждый день. Люби день, в котором живешь, потому что завтра его уже не будет».
Прошло больше тридцати лет – мгновение. Я уже старше него, и мои дети взрослее, чем тогда был их папа. А я все помню его слова: «Люби каждый день».
И прихожу к выводу, что в юности мы очень похожи на альпинистов, которые каждое утро просыпаются с единственной мыслью: где-то там, наверху, есть вершина горы, которую надо обязательно покорить. Иначе нельзя. Только если достичь ее, думает юность, мир озарится ярким светом и наполнится восхищением и радостью. Поэтому день за днем юность карабкается к цели, цепляясь за уступы, срываясь, падая и вновь устремляясь туда, где, по ее мнению, вершина бесконечного счастья. И это совершенно нормально, на то она и юность.
Вот только однажды – никто не знает, когда именно, – ты понимаешь, что вершина преодолена, и ты уже по другую сторону горы, и с каждым часом ты не взбираешься, а спускаешься. К земле. И с каждым днем своего рождения – все ближе и ближе. И что осталось не так-то и много. И понимаешь, что сегодня у тебя уже меньше дней, чем было вчера. А завтра будет еще одним днем меньше.
Точно об этом сказал актер Том Хиддлстон: «У человека две жизни, и вторая начинается тогда, когда мы понимаем, что жизнь всего одна». И сейчас, когда мне за пятьдесят, я понимаю это отчетливо.
Эка, как меня жизнь раскорячила… Я уже и не помню: то ли ползу вверх или меня уже спускают вниз?
Театр и роли
А теперь попробуем взглянуть на все это через призму искусства. Начну со слов, приписываемых Шекспиру:
«Весь мир – театр.
В нем женщины, мужчины – все актеры.
У них есть выходы, уходы.
И каждый не одну играет роль».
Когда тебе за сорок, в какой-то момент ты вдруг осознаешь, что уже много лет играешь в некоем спектакле, где один и тот же сценарий под названием «Примерная семья… (вставьте здесь свою фамилию)», в котором неменяющийся состав труппы – жена, дети и ты. И все те же зрители – друзья, знакомые, родственники. Но ты-то уже другой, и тебе хочется иного. Ты уже не хочешь лицедействовать в образе, который когда-то в юности примерил на себя и который уже всем так хорошо знаком. Хочется просто быть самим собой.
Ну да, Ленин был прав: «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». Тем не менее однажды ты принимаешь решение и уходишь из труппы, продолжая любить каждого, с кем был в ней, и оставаясь благодарным за счастье, испытанное вместе. «А может быть, нам жизнь дана, чтоб каждый смог стать режиссером?»
Хотя так поступают не все, многие и далее участвуют в анонсированном когда-то спектакле: «Как же так? Что скажет зритель – друзья, родственники? Ведь они знакомы с либретто! А ты меняешь его», – думают они. Вспомните «Чайку по имени Джонатан Ливингстон» Ричарда Баха. У каждого свой выбор.
Перечитал вышенаписанное и подумал: «А ведь неплохо и, по-моему, убедительно, да и цитаты правильные». Хотя, уверен, те, кто не согласен со мной, были бы не менее убедительны в своих доводах, противоположных моим, и высказывания известных людей привели бы не менее яркие. И что? Я же пишу о том, что чувствую я. «Take it or leave it», – говорят англичане. Поэтому продолжу.
