Однако к исходу вторых суток Алексей Павлович не на шутку взволновался. Он ничего не ел, не пил, в загаженной яме воняет так, что голова кружится. Попытки выбраться только утомили до полного изнеможения. Страх перед смертью нарастает с каждым часом, перерастая в панику.
– Сдохнуть с голоду в засранной яме, когда тебе нет еще и сорока! – бубнит Алексей Павлович, стоя на коленях лицом к стене. – Кто в начале жизни может представить себе такое? Мы судим о жизни по книгам и фильмам. Там все красиво, зрителю хочется видеть приятную картинку… делайте мне хорошо за мои деньги… наложить кучу дерьма я сам могу… БЕСПЛАТНО!!! – кричит Алексей Павлович. – А уж за деньги буду срать на голову кому угодно, только пальцем ткните! Это ведь так приятно… чувствовать себя выше ближнего. Особенно, если он лучше меня. В глубине души я понимаю, что никогда не стану таким… ну, так хоть дерьмом измажу… хоть на минутку почувствую себя выше, лучше… и чище!
Мысли начинают путаться, голос слабеет, Алексей Павлович медленно валится на бок, комья сухой земли сыпятся на лицо.
… прохладная волна аммиачной воды захлестывает, омывает с ног до головы, попадает в легкие, в уши, дерет глаза. Алексей Павлович чихает, кашляет, трет глаза, как сумасшедший и бормочет ругательства. Новый поток мочи обрушивается сверху, теплая водичка приятно согревает после прохладного бодрящего душа. Мелкие ранки и царапины щекотно пощипывает, по телу словно букашки бегают, царапая маленькими коготками. Поток мочи иссякает, Алексей Павлович трясет головой, словно пес после купания, веером разбрасывая желтые брызги. И тут раздается такой хохот, что Алексей Павлович подпрыгивает и в испуге машет руками. Хохот усиливается, раздаются хлопки в ладоши, некто визжит и рыдает тоненьким голоском, буквально захлебывается воздухом. Едкая жижа слепила ресницы, резь под веками невыносима, нет возможности открыть глаза … Алексей Павлович рвет подол рубашки, смахивает грязь с лица.
На краю ямы беснуется толпа аборигенов. Голые, вымазанные красной глиной, курчавые головы густо намазаны цементом… нет, какой еще цемент? Это глина, белая глина. Или известка, хрен их разберет! Забавно трясутся члены в трубочках. Это было бы смешно при других обстоятельствах, но сейчас Алексею Павловичу не до смеха. Дикари бьются в истерике и дико орут, потрясая руками. Некоторые швыряют камни, кости, сучья – весь этот мусор сыплется сверху, грозя выколоть глаза и порезать лицо. Алексей Павлович пытается увернуться, глупо прыгает и кидается на стенки, чем вызывает еще большее веселье. Наконец, дикарям надоедает кидаться мусором или уже нечем, все скинули в яму. Изнемогая от усталости – давненько так не ржали! – они стоят по краю ямы плотным строем, глядя на пленника чуть ли не с благодарностью – умеет беложопый развеселить, ничего не скажешь. Просто артист!
Алексей Павлович опускает голову. Еще никогда в этой жизни он не был так унижен. По щиколотки в жидкой грязи пополам с мочой и калом, обоссанный с головы до ног, абсолютно беспомощный – он такого даже представить не мог! Дикарям понравилось. Что они видят в своем лесу или саванне, или что у них тут? Всей деревней будут ходить. Ведь что может быть веселее, чем гадить на голову беложопому? Так и будут срать, пока яма не наполнится. Потом выкопают новую – тебя же и заставят копать! - и посадят туда, если к тому времени не захлебнешься дерьмом. Так думал Алексей Павлович, глядя в радостные глазенки дикарей. Вон и детишки головки между ног взрослых просунули! Когда все уйдут, мелкие гаденыши продолжат, так сказать, дело отцов.
Глаза наполняются слезами, Алексей Павлович опускает голову, взгляд останавливается на булыжнике. Крупный, с кулак, покатые бока блестят каплями мочи. Рядом еще несколько таких же.
– Что ты выберешь, интендант третьего класса, быструю смерть или длинную агонию в говне по шею? – спрашивает сам себя Снегирев.
Дальнейшее происходит как в странном сне. Или вне себя, то есть в состоянии диссоциативного расстройства, когда одна личность уступает место другой. Совсем другой…
Булыжник врезается в голову дикаря с такой силой, что на мгновение влипает в кровавую жижу, образовавшуюся на месте лица. Абориген умирает мгновенно, труп наклоняется вперед, камень падает прямо в руку Снегиреву. Дикари даже не сообразили, что произошло. Снова бросок. Камень попадает в полуоткрытый рот другого аборигена, дробит зубы и застревает в глотке. Нижняя челюсть дикаря отваливается, отчего вымазанное белой глиной лицо становится похожим на ковш экскаватора после сброса грунта. Алексей хватает другой камень, поменьше. Бросок, абориген с воплем падает навзничь, брызги крови из разбитого вдребезги носа орошают рядом стоящих. Тут уж все начали орать дикими голосами, подпрыгивать и махать руками так, словно взлететь собрались всей толпой. Алексей ожидал, что бросят копье или забросают большими камнями, но вместо этого один из аборигенов прыгает в яму. Или его столкнули в суете, неважно… Удар кулаком в грудь отбрасывает тело к стене. Алексей ожидал, что дикарь бросится на него, ударил-то несильно и в грудь. Вместо этого абориген начинает хватать воздух ртом, вымазанное глиной тело медленно сползает на пол. “Задохнулся с непривычки – мелькнула мысль. – Я-то привык!” Он не заметил, что на месте удара вспухла громадная гематома, обломки ребер вылезли наружу.
Тени заслоняют дневной свет, краем глаза Алексей замечает движение – удар не глядя и очередная жертва интенданта третьего класса мешком валится на пол, разбрызгивая грязь и кал. Выбирать противника, соизмерять удары и бить в “критические” точки некогда, жизни-то осталось на пару секунд и Снегирев просто бил руками и ногами, как дрались его предки с лютым врагом сотни лет назад. Когти рвут одежду и секут лицо, но это такие мелочи, что не стоит обращать внимания. Главное – убить как можно больше. А там, глядишь, по трупам наверх подняться можно будет. То-то веселуха в деревне начнется!
Драка прекращается внезапно, словно по неслышимой команде. Алексей почти ничего не видит сквозь грязь и слезы, замечает только движение. Так вот, нет его! То ли разбежались все – это из ямы-то! – то ли … Алексей трет глаза, сквозь мутную пелену видит, что стоит на трупе. То есть на двух трупах, ноги упираются в грудные клетки двух туземцев. Они живы, что ли? Или это воздух с таким звуком из легких выходит, когда надавишь? Ну, неважно… Рядом еще лежат вповалку, лица разбиты, все в крови. Пожалуй, если сложить аккуратно, можно дотянуться до края… Размышления прерывает падающая лестница. Грубая конструкция из неструганного дерева смачно прессует живых и … и умирающих, раздается чавканье, треск костей и краткие, как вдох, стоны.
– Благодарю покорно, вы очень любезны… мать вашу! – рычит Алексей.
Силы в мышцах еще достаточно, интендант карабкается по лестнице, как матрос ветеран парусного флота. Наверху ждут, век воли не видать, поэтому надо шустрить. Алексей со всей силой отталкивает последнюю перекладину и, едва коснувшись земли, бьет ногами что-то пестрое, похожее очертаниями на человека в позе молящегося. Удар приходится в мягкое, “пестрое” кубарем катится в пыли и останавливается, уперевшись в чьи-то ноги. Палящее солнце обрушивается, словно водопад кипятка. И так невыносимо жжет раны от пота и мочи, так еще и поджаривать начали! А ослепительно яркий после сумрака ямы свет просто бесит. Алексей с рычание рвет остатки рубашки, трет глаза… аборигены стоят в плотном строю, окружив пленника со всех сторон. Мужчины, женщины и подростки. “Стариков нет, – отметил про себя Алексей. – Съедают, что ли?” Аборигены молча смотрят, но не на пленника, а в сторону. Алексей, ожидавший немедленной смерти, удивленно поворачивает голову – дикари глядят на невысокого белого человека в шортах, рубашке с короткими рукавами и пробковом шлеме. Усы, нос с горбинкой…
