– Ладно, – ворчит женщина. – Может, горит хорошо?
“Военная” печка депрессивна и грустна, поддувало пахнет гарью, огонь в железном пузе не желает разгораться, дымоход меланхолично-издевательски подвывает. В гуще сырых веток прячется умирающий огонек. Тонкая струйка дыма пробирается среди хворостин медленно и осторожно, как будто “земную жизнь пройдя до половины, вдруг очутилась в сумрачном лесу”.
– Жесткая! – удивляется женщина, касаясь пальцами бумаги. – Наверно, пластмасса. Сейчас запылает!
Лист просовывается в печь, края скребут по железу, сдирая сажу и нагар. Странная бумага накрывает тусклый огонек, словно крышка. Дым обволакивает по краям, середина светлеет, как будто вот-вот вспыхнет рыжим пламенем. Вместо этого лист начинает светиться голубым цветом, по краям появляется узкая рамка. Лист темнеет, голубой цвет становится синим с переливами, в центре возникает стилизованное изображение замка. Рядом высвечиваются цифры. Они мигают, перемещаются, меняют размер и формат. Затем выстраиваются в ряд. Получается день, месяц и год – 6. 04. 203… Последняя цифра не указана, прочерк, но женщина сразу понимает, о чем идет речь. Год начала Войны – 2031 от Рождества Христова по православному календарю.
Карапуз живо подбирается ближе, смотрит раскрыв рот – ведь сейчас сгорит! Мать, увидев цифры и мерцание, меняется в лице. Рука бесстрашно ныряет в жерло печи, пальцы крепко сжимают край листа.
– Мерзкая дрянь! – восклицает женщина.
Вытянув руку как можно дальше, словно это дохлая крыса, мать бросается к грубо сшитому занавесу на входе, который заменяет дверь в землянку. Малыш молча наблюдает за матерью, от удивления глаза округляются. Женщина бросается вверх по земляным ступеням. Холодный ветер злобно швыряет горсть грязного снега в лицо, леденит руки и хлещет наотмашь по щекам студеными лапами. Малыш срывается с места, неуклюже карабкается следом за матерью по ступеням. Едва только непомерно большая от байкерского шлема голова показывается над землей, как мать широко размахивается и со всей силы швыряет странный и непонятный листок. Ветер подхватывает, мелькает синеватый экран, мельтешат белые цифры и прячутся под черной полосой сажи.
– Зачем ты выбросила, противная!? – верещит малыш.
– Марш в землянку! – кричит мать срывающимся голосом.
Возвращается на место занавес, преграждая путь холоду. Остатки мороза растекаются по полу, прячась в углах. Огонь таки набрался смелости и начал потихоньку грызть хворост, плюясь искрами и пыхтя дымом. Мать ногой захлопывает крышку, печка недовольно хрюкает железными челюстями. Женщина тяжело опускается на лавку, малыш обиженно утыкается лицом в колени. Мамины пальцы расстегивают подбородочный ремень, шлем укладывается рядом на лавку, дышат теплом и потом нечесаные вихры.
– Я была чуть постарше тебя, Денис, – хриплым голосом говорит мама, – когда началась война. Этот листок из той войны. Да и не листок это вовсе, а электронный прибор, компьютер. Раньше – мне дедушка рассказывал! – они были громадными, как чемоданы. Потом научились делать маленькими, со спичечную головку. Или такими вот, как тот, который ты нашел – тоненькими и плоскими, как тетрадный лист. Они берут энергию от солнечного света, от тепла человеческого тела, вообще от всего. Можно потереть ладонью, он нагреется и будет работать.
– Как здорово! – прошептал малыш.
– А еще они следили за людьми. Собирали информацию о своих владельцах. Следило все - телевизоры, телефоны – любая бытовая техника обладала способностью следить за человеком. И когда началась война, прятаться было негде. Враги знали о нас все.
– Поэтому мы прячемся в земле?
– Да. Война все еще продолжается.
… огромные, словно древние ящеры ракеты чудовищной разрушительной силы. Оружие не убивает, это делают люди. Чтобы победить врага, надо овладеть его душой. Эту библейскую истину талдычат людям с малолетства все религии, но усвоил ее только один народ. Малочисленное, ничем не примечательное племя умудрилось выжить только благодаря тому, что люто ненавидело и презирало язык, культуру и веру других народов, считая себя богоподобными сверхлюдьми. А коли так, то и человеческие меры добра и зла к ним не подходят. Они выше этого, мораль насекомых им не интересна. Пали в небытие казавшиеся несокрушимыми империи, сошли со сцены истории великие народы, а племя бессовестных негодяев и мерзавцев жило и процветало.
Наступало прозрение, люди восставали против племени душеедов. Месть была ужасна, убивали миллионами, не щадя ни женщин, ни детей, ни стариков. Но избавление от страшного гнета пришло откуда никто не ждал. Не дано право переделывать мир. И горе тем, кто возгордился! Неизлечимая болезнь поразила племя душеедов. Вековой обычай спариваться только с соплеменницами привел к накоплению генетических дефектов. Достигнув критической массы, они породили хворь, которую не знало остальное человечество. Лучшие умы, собственные и наемные, бились над решением проблемы. Удалось даже расшифровать геном человека, но победить болезнь не удалось. Создаваемое тысячелетиями нельзя разрушить в миг. Смерть собирала урожай жизней, убивая даже не рожденных…
Блиндаж на краю леса. Из-под толстого слоя земли и бревен едва слышны звуки взрывов. На потолке сияют аккумуляторный светильник, середину занимает складной стол, одиноко светится экран коммуникатора. Возле стены аккуратно сложены армейские полевые кровати, на складных табуретах сидят два офицера.
– Что за хрень? Кто писал эту ерунду? – удивленно произносит человек в униформе с погонами капитана. Блестят свежие царапины на бронежилете, худощавое лицо покрыто незамысловатой татуировкой.
– Ты о чем? – спрашивает другой. Его броня тоже исцарапана, скулы украшены трехдневной щетиной, короткие волосы топорщатся злым ежиком, погоны поручика почти не видны под плечевыми накладками.
– Да вот кусок бумаги с текстом солдат принес. Он еще и ламинирован!
– А ну дай. Это не бумага, а планшет.
– ?
– Ну, были раньше такие компьютеры мутанты. Промежуточное звено между нормальными компами и очками дополненной реальности, как сейчас.
