Он проверял контакты, снимал показания датчиков и сверял с данными в рабочей тетради. Последняя запись была сделана полвека назад. Тетрадь прячется в карман, из-под маски слышится тяжелый вздох – показания в норме, но проклятая взрывчатка миновала все мыслимые сроки годности. Это значит, что при подрыве не все взрывчатое вещество среагирует. Взрыв может получиться неполной мощности и это не есть хорошо.

  Как пьяный вусмерть ковбой лейтенант Тимофеев сползает с фугаса на брюхе, широко растопырив руки и ноги.

  – Вот что мужики, ставим обшивку обратно и запихиваем взрывчатку как можно плотнее, – говорит он, обводя взглядом команду. – Другого выхода нет. А ты, – обратился он к Чаднову, – позвони-ка наверх. Спроси, как дела.

  И опять тишину подземелья нарушает только тихий звон металла и незлобный мат.

  Зимнее солнце все-таки отодвинуло облака, поседевшая от измороси земля заискрилась отраженным светом. Клочок голубого неба отразился в лужах, грязь заблестела слизью, влажный воздух потеплел. Развалины крепости блеснули гранями разрушенных стен, древние камни утратили суровость. Терминаторы вернулись на позиции, рев моторов перестал сотрясать землю, клубы сизого дыма от сгорающей солярки растворились в каменных постройках. Броню машин покрывал толстый слой грязи и крови, гусеницы превратились в гладкие ленты, отчего терминаторы буксовали даже на небольших подъемах и обиженно ревели моторами. Знаменский хотел было приказать вычистить машины, но передумал – грязь быстро подсыхает, превращаясь в отличную маскировку. “Бой еще не кончился, – думал он, глядя на равнину. – Нашествие даже не остановилось, оно только притормозило.”

  – Товарищ майор, с вами хотят говорить! – раздается взволнованный голос солдата связиста.

  – Что значит “хотят говорить”? – возмутился Знаменский. – Борцы за права землероек на связь вышли?

  – Нет, товарищ майор… сам господин председатель! – замирающим голосом докладывает солдат.

  – Сам господин председатель… колхоза! – ворчит комбат, направляясь в салон КШМ.

  Железное нутро штабной машины дышит электрическим теплом, пахнет нагретая изоляция, сдержанно гудят обогреватели. На большом экране нет интерактивной карты, она переместилась на малый, а ее место занял сытый дядя в коричневом костюме с брошью на лацкане. Воротник белой рубашки подпирает галстук бабочка, узкие плечи приподняты, за круглыми очечками помаргивают подслеповатые глазки, залысины блестят отраженным светом потолочных ламп. Это – исполняющий обязанности Председателя Совфеда сенатор Безликий Иван Абрамович. Или просто Сара Абрамовна – такое прозвище получил сенатор за склонность к ношению женских украшений и шефство над различными обществами типа “Юные друзья геев”, “Заслуженные лесбиянки России”, “Союз трансгендеров” и тому подобное.

  – Здравствуйте, господин майор! – голосом “отца солдатам” рявкает “костюм с бабочкой”.

  Знаменский чуть заметно кривится, в глазах мелькает насмешка, но – субординация обязывает!

  – Здравия желаю, товарищ Верховный Главнокомандующий! – отвечает комбат по уставу.

  – О, простите, я совсем забыл, что в армии не принято обращение “господин”, – извиняющимся тоном говорит г-н и.о. Председатель. – Э-э, Валерий Николаевич, ваши солдаты храбро сражаются, но это лишнее.

  – ?

  – Я хочу сказать, что достигнуты договоренности с лидером переселенцев о … ну, об… э-э… человечество едино, мы все разные, но нас объединяет общее… э-э… одним словом, вам следует покинуть свое место. Приказ о повышении вас в должности и звании уже подписан мной.

  Сенатор с облегчением выдыхает воздух, на залысинах появляются капли пота. Знаменский молча наблюдает за тем, как сенатор извлекает голубенький платок, аккуратно промакивает капли, засовывает платок обратно. Пальцы заметно дрожат, пот выступает на лбу и носу, скапливается над бровями. Солдат связист, чуть дыша, с полуоткрытым ртом наблюдает за происходящим, переводя взгляд с экрана на командира батальона. Вид у Знаменского такой, что будь этот и.о. Председателя здесь, он бы всю обойму ему в голову разрядил. Внезапно майор опускает взгляд, глубоко вдыхает нагретый воздух, стиснутые в кулаки пальцы разжимаются. Знаменский садится на вертлявый стул, кладет руки на спинку, на лице появляется выражение, словно он в цирке за коверным клоуном наблюдает.

  – Сара Абр… э-э… председатель, вас неверно информируют, – произносит он, будто беседуя с обиженным на строгое наказание солдатом. – Это нашествие, а не переселение. Первыми идут вооруженные до зубов подразделения мотопехоты. Я вынужден был уничтожать их, так как в данной ситуации нет выбора. К тому же, не я начал боевые действия первым, нас хотели разбомбить еще на подходе к району обороны.

  – Это случайность, госп… товарищ майор, случайность! – залопотал председатель.

  – Как и бомбежка Совета Федерации! – процедил сквозь зубы Знаменский. – Случайное бомбометание не бывает таким точным, господин председатель. Да еще и два раза подряд. А сбитый вертолет с командой инженеров?

  – Позвольте, господин Безликий! – раздается за кадром голос и место сенатора, и.о. председателя Совфеда и защитника сексменьшинств уверенно занимает ухоженный господин в сером кителе с глухим воротником. Светлые волосы зачесаны назад, лицо без единой морщины, белое и гладкое, как у ребенка, глаза голубые, на подбородке ямочка.

  – А, Мордерер! Или как там тебя, – вяло удивляется Знаменский. – Приказ о моем повышении в должности и звании не ты часом подписывал?

  Голубоглазый блондин не отвечает. Оценивающий взгляд скользит по усталому лицу комбата, касается грязных рук, на мгновение останавливается на запачканных кирпичной пылью локтях.

  – Ваше поведение, майор, понятно и простительно, – почти не разжимая узких губ произносит Мордерер. Голос ровен, почти бесцветен, лишен эмоций. Так разговаривают с теми, на кого наплевать.

  – Ты куда Сару Абрамовну подевал? – спрашивает Знаменский, презрительно щурясь. – Она… нет, ОНО! - пока еще мое начальство.

  Сжатые губы Мордерера белеют, под кожей вздуваются желваки.