– Зачем это тебе, Джек? Стоит ли будить спящую собаку?

– Мне нужно посмотреть, капитан. Я ничего не собираюсь оттуда цитировать, просто я должен взглянуть на дело. Если ты достанешь его сейчас, я закончу все еще до того, как техники из лаборатории вернутся с обеда. Никто ничего не узнает, все останется между нами. А уж я не забуду твоей любезности.

Десятью минутами позже Гролон вручил мне папку с материалами следствия. Она оказалась намного тоньше, чем я ожидал. Не знаю почему, но мне казалось, что дело Шона должно было быть толще, тяжелее, внушительнее, словно между размером досье и значимостью той или иной смерти могла существовать прямая зависимость.

Раскрыв папку, я сразу наткнулся на плотный конверт с надписью «ФОТОСЪЕМКА». Не заглядывая внутрь, я отложил его на угол стола. Под конвертом в папке обнаружились акт о вскрытии и несколько скрепленных вместе стандартных протоколов.

Раньше мне приходилось изучать заключения об аутопсии достаточно часто; поэтому я не стал задерживаться на страницах, где подробно живописалось состояние различных внутренних органов, и сразу открыл заключение экспертизы. Но и там меня не ждал никакой сюрприз. Причиной смерти был назван выстрел в голову с близкого расстояния; чуть ниже, обведенное в кружок, стояло слово – «суицид». Исследование крови на предмет наличия самых распространенных наркотиков не обнаружило ничего, кроме следов декстрометорфана гидробромида. Чуть ниже также имелось примечание лаборанта: «средство от кашля, обнаружено в бардачке автомобиля». Все вместе это означало, что, если не считать одного-двух глотков микстуры из бутылочки, мой брат был трезв как стеклышко, когда ему вздумалось засунуть себе в рот ствол револьвера.

К заключению медэксперта прилагался дополнительный рапорт, касающийся следов пороха. Там говорилось, что во время исследования кожаных перчаток пострадавшего методом нейтронной активации материала на правой перчатке были обнаружены частицы не до конца сгоревшего пороха, указывающие на то, что стрелявший пользовался правой рукой. Аналогичные следы пороха и ожоги были обнаружены в носоглотке погибшего. Вывод напрашивался сам собой: во время выстрела ствол оружия находился у самоубийцы во рту.

Следующей в папке лежала подробная опись улик, но и здесь я не нашел ничего необычного. Что действительно привлекло мое внимание, так это показания очевидца, некоего Стивена Пенны, работавшего лесником на подстанции паркового хозяйства возле Медвежьего озера и выполнявшего по совместительству обязанности сторожа, так как второй человек на подстанции не был предусмотрен штатным расписанием.

Свидетель заявил, что во время происшествия находился в помещении подстанции, откуда автомобильная стоянка не просматривается. Примерно в 16:58 он услышал приглушенный хлопок, который, исходя из своего опыта, идентифицировал как звук выстрела. По словам свидетеля, он сразу определил, что стреляли с автомобильной стоянки, и немедленно отправился туда, решив, что имеет дело со случаем браконьерства. В это время на стоянке находился только один автомобиль, сквозь запотевшие стекла которого сторож увидел пострадавшего: тот сидел, откинувшись на спинку водительского сиденья. Подбежав к машине, Пенна попытался открыть дверцу, но не смог этого сделать. Внимательно вглядевшись сквозь запотевшие стекла, свидетель определил, что пострадавший, скорее всего, мертв, так как рана на затылке выглядела довольно большой. После этого Пенна вернулся на подстанцию и незамедлительно известил по телефону власти и свое непосредственное руководство, а затем вернулся к машине и стал ждать прибытия полиции.

Свидетель утверждает, что автомобиль пострадавшего попал в его поле зрения не позднее чем через 5 секунд после того, как он услышал выстрел. Машина была припаркована примерно в 50 ярдах от ближайших деревьев и построек, на основании чего можно заключить: за указанное время никто не смог бы покинуть автомобиль пострадавшего и добраться до укрытия, не будучи замеченным сторожем.

Ознакомившись с показаниями Пенны, я бегло проглядел остальные документы. Среди них мне попался рапорт, в котором в деталях описывался последний день жизни моего брата. На работу Шон прибыл в 7:30 утра, пообедал с Векслером в полдень, а в 14:00 записал в журнале регистрации, что отправляется в гостиницу «Стэнли». С кем у него назначена встреча, он не сказал – ни Векслеру, ни кому-либо еще.

Попытки следствия выяснить, побывал ли Шон в «Стэнли», никаких результатов не дали. Опросили всех официантов из ресторана при гостинице, но никто из них не припомнил моего брата.

Был в досье и еще один листок, где вкратце подводились итоги беседы Скалари с психоаналитиком Шона. Каким-то образом, возможно через Рили, Скалари дознался, что Шон посещает доктора Колина Доршнера, ведущего денверского специалиста в этой области. Если верить рапорту Скалари, врач сообщил ему, что Шон страдал сильной депрессией, вызванной постоянными стрессами, связанными с его профессиональной деятельностью, в частности с неудачными попытками довести до конца дело Терезы Лофтон. Единственное, чего я не обнаружил в рапорте, так это интересовался ли Скалари у доктора, проявлял или нет Шон склонность к суициду. Лично я сомневаюсь, что такой вопрос вообще был задан.

Ну и, наконец, я обнаружил в папке заключение следователя. Последний абзац содержал краткий перечень установленных фактов и окончательные выводы, сделанные Скалари.

Основываясь на имеющихся уликах и свидетельских показаниях, подкрепленных данными экспертизы, следствие установило, что смерть детектива Шона Макэвоя наступила в результате огнестрельной раны в голову, которую пострадавший нанес самому себе после того, как написал на запотевшем ветровом стекле прощальную записку. По свидетельству вдовы, коллег пострадавшего (включая дознавателя) и лечащего врача-психоаналитика Колина Доршнера, детектив Шон Макэвой находился в эмоционально подавленном состоянии, вызванном его неудачными попытками найти и арестовать злоумышленника, виновного в убийстве Терезы Лофтон, совершенном 19 декабря прошлого года (дело № 832). Очевидно, именно это и стало одной из побудительных причин самоубийства. Доктор Арманд Григгс, штатный психолог-консультант Управления полиции Денвера, с которым дознаватель также беседовал по указанному поводу 22 февраля сего года, сообщил, что фраза «Вне границ и вне времен», написанная пострадавшим на запотевшем ветровом стекле служебной машины, может быть расценена как прощальная записка самоубийцы, а ее содержание нисколько не противоречит психическому состоянию, в котором в последнее время пребывал детектив Макэвой.

Таким образом, никаких обстоятельств или улик, которые противоречили бы выводам следствия о суициде, нами не выявлено.

Дело закончено 24.02,

Дознаватель Р. Дж. Скалари.

Складывая документы обратно в папку, я вспомнил, что до сих пор так еще и не ознакомился с фотографиями.

Гролон тактично оставил меня одного, а сам спустился в кафетерий, чтобы выпить чашечку кофе с парой бутербродов. Минут пять я просто рассматривал конверт, не притрагиваясь к нему, зная, что стоит мне увидеть снимки, и запечатленное на них лицо станет моим последним воспоминанием о брате. А этого мне, признаться, хотелось меньше всего. С другой стороны, умом я понимал: посмотреть фотографии необходимо, чтобы рассеять последние сомнения и знать все наверняка.

Наконец я решился и быстрым движением – чтобы не передумать – вскрыл конверт. Из всех снимков – цветных, размером 8 × 10 – первым мне попался общий план места происшествия. Служебная машина брата, белый «шевроле», одиноко приткнулась в самом углу стоянки. Будка сторожа стояла за ней на невысоком пригорке. Площадка для автомобилей была недавно расчищена и, по-видимому, посыпана солью; со всех сторон ее ограничивали аккуратные снежные брустверы фута в четыре высотой.