Услышанное заставило настоятельницу ощутимо напрячься. К её чести, загоревшийся в её глазах огонь не был отголоском вспыхнувшей алчности.
— Богоугодные дела всегда обоюдополезны, — стараясь сохранить самообладание, сообщила мне сестра-настоятельница. — Но в вашей ли власти давать подобные поручения?
Прятать улыбку мне не захотелось.
— Конечно, — успокоила я подавшуюся мне навстречу монахиню. — Всё, что для этого нужно — моё возвращение во дворец, когда именно я посчитаю это целесообразным.
След разочарования на лице настоятельницы очень быстро сменился мимолётной задумчивостью. А потом мне решительно кивнули в ответ, принимая моё условие.
Я снова улыбнулась. Снисходительно-довольное выражение моего лица не укрылось от собеседницы. Но она не позволила себя спровоцировать.
— Есть ещё что-то, о чём бы вы хотели спросить? — вернувшись к отрешённо-холодной манере общения, поинтересовалась у меня сестра-настоятельница.
— Есть, — не стала я скрывать своего интереса, — мне желательно знать, родила ли княжеская фаворитка, которую князь соизволил спрятать в Тихой обители?
Спрашивала я будучи не до конца уверенной в своей догадке. Но, как оказалось, и в этом я не ошиблась.
— Десять дней тому назад. Девочку.
Теперь уже монахиня не потрудилась скрыть от меня вспыхнувший в её глазах интерес, погасив мимолётную насмешку в устремлённом на меня взгляде.
— Я не в претензии, — жёстко усмехнулась, пресекая всякие домыслы по этому поводу. — Мужчины всегда предпочитали жить в своё удовольствие. Моей чести нет в том урона. А вот бедной Софине не позавидуешь. У вас, в лице этой дурочки, скоро появится новая сестра?
— Ей для того пока не хватает смирения.
— Пока… Но ведь именно так князь распорядился её дальнейшей судьбой?
Монахиня кивнула, соглашаясь.
— За всё в жизни нам приходится нести ответ, — равнодушно добавила она.
— А ребёнок? Всё ещё при монастыре?
— О нём заботятся. Князь намерен сам устроить судьбу своей дочери.
— Каким образом?
— Кто знает, — мне почудилось сочувствие во внезапно потеплевшем голосе женщины. — Но, думаю, для него не составит труда подыскать для девочки достойную семью. Судьба бастардов слишком незавидна. Князь желает уберечь от этого клейма свою дочь. И я не нахожу в себе сил осудить его за это.
Вот даже как? Льен использует свою помощницу втёмную?
Из всего услышанного мне, вдруг, понятен стал грязный замысел князя. Но почему он так уверен, что у меня родится дочь, а не сын. Или он вообще не планировал позволить мне с ребёнком пережить роды? Ему, похоже, без труда удалось бы убедить с таким сочувствием относящуюся к его проблемам монахиню, в высшей целесообразности для Радежа выдать бастарда князя за рождённого мною ребёнка. Скоропостижно почившей княгине ведь не было бы до этого уже никакого дела.
Льен, Льен… А ведь всё могло бы у тебя и получиться, будь на моём месте не наделённая силой веда.
— Мой муж, — уточнила я, стремясь добавить последний штрих к сложившейся у меня картинке подлого замысла Льена, — пожелал оставить меня в обители до родов?
— Он страшится, что в суете державных дел вы потеряете и это, столь необходимое Радежу дитя, — поджатые губы монахини не оставляли сомнений в том, что она полностью разделяет княжеское мнение.
— Ну, что ж. Не буду пока никого разочаровывать, — улыбнулась я, проявляя завидную покладистость. — Но, при необходимости, я могу на вас рассчитывать?
— Обитель не тюрьма, как я могу силой удержать здесь светлейшую княгиню? За своё своеволие вам отвечать перед мужем.
— Конечно. А сейчас я пойду. При следующей нашей встрече мы поговорим о нуждах обители. И не только. Мне будет интересно выслушать ваши соображения о том, что следовало бы сделать, чтобы облегчить жизнь самых бесправных и нуждающихся граждан нашего с вами княжества.
Удивлённо-недоверчивый взгляд сестры-настоятельницы погрел мне мимоходом душу. Ясно, что она не ожидала увидеть во мне нечто отличное от занятой интригами и развлечениями пустышки. Хоть и странно это, уж до её-то ушей не могли не доходить слухи, кто на самом деле управляет делами княжества. Не способна была им поверить? Вот что значит укоренившиеся заблуждения, опускающие женщин до уровня ценного, но бездумного имущества.
Я поприсутствовала на вечерней молитве, потом до темноты гуляла по монастырскому саду. И лишь проводив глазами, исчезнувшее за горизонтом светило, вернулась в выделенную мне келью.
Перед сном молоденькая послушница принесла мне теплое молоко. Я с удовольствием выпила его и попыталась уснуть, устраиваясь на слишком уж твёрдой для меня кровати.
Ворочалась я долго. Пока не поняла, что не в неудобстве постели дело. Со мной не было необходимого мне мужчины. Я соскучилась по Яну. По его рукам, губам, дыханию, которое так привыкла чувствовать рядом. Тоска не была невыносимой, но угнетала и тревожила.
Не выдержав, мысленно потянулась ему навстречу. Слишком далеко. Я не могла быть уверенной, что слабый его отклик не почудился мне, не был мною придуман. Но и так, стало чуточку легче. С тем и уснула, обнимая подушку.
Дни, размеренные, наполненные странным умиротворением и спокойствием, мелькали один за другим, не принося с собой разнообразия. Моя деятельная натура прибывала в полной растерянности, было скучно, а бунтовать и что-то менять при этом не хотелось, разве чтоб Ян был рядом.
От Дастарьяна прилетел голубь в ответ на моё послание. С отравленными колодцами, а именно они стали причиной странной хвори, разобрались. Людей вылечили. Ян проверял работу приграничных застав, призывал к порядку расслабившихся в мирное время военных. Встряска им пойдёт на пользу. Граница с Гастией по сей день самое уязвимое место в безопасности Радежа. Хотя, полученные от моего отца асские ружья ощутимо помогли нам чувствовать себя в приграничье более уверенно.
Выделенный мною себе на отдых месяц подходил к концу. За это время я прониклась уважением к настоятельнице Тихой обители. Жёсткая и властная женщина кому другому и могла казаться слишком уж самостоятельной и независимой. Но не мне. Я вполне способна была оценить сестру-настоятельницу по заслугам. Сестра Мирана не плела интриг, стремясь дотянуться до княжеского дворца, с целью поиметь свой интерес или повлиять на политику Радежа. Но в своём доме она была полноправной хозяйкой, крепко держа в руках бразды управления Тихой обителью. Её повеления выполнялись монахинями быстро и точно.
Согласно устава, в обители жили очень скромно, не предаваясь излишествам и праздности. Помимо молитв, монахини постоянно были заняты делом, сами обеспечивая себя овощами, яйцами и молоком. Сёстры Тихой обители действительно проявляли искреннюю заботу о жителях близлежащих селений, никому не отказывая в помощи.
Мои мысли о школе и больнице при монастыре нашли у сестры-настоятельницы живой отклик. В Ассии это было обычной практикой. Кому, как не монахиням, поставившим для себя духовное над телесным, лечить и просвещать народ? Прибыли что одно, что другое не принесёт. А для людей в том есть польза, и весьма ощутимая. Я обещала подумать о возможности отписать обители ещё немного земли, на которой предстояло начать строительство больницы. А школьные классы и в самом монастыре устроить можно. Деньги на учебники и прочие сопряженные с тем нужды я уж точно сюда направлю.
Весточки для меня барон Дахар голубиной почтой присылал регулярно. Из них я знала, что глобальные или сколь либо близкие к ним неприятности на горизонте Радежа не наблюдаются, князь Льен под ногами министра-казначея, управляющего княжеством на время моего с Дастарьяном отсутствия, не путается. Вот интересно, насколько истинное положение вещей понятно барону? Занятная он личность. Порой мне кажется, что от моего казначея вообще ничего скрыть не возможно. Но мысли свои он держит при себе. Чем и ценен, помимо других своих достоинств.
Кроме всего прочего, Дахар сообщал мне и о княжеских недомоганиях. Поначалу он упоминал о них вскользь, а вот последнее письмо барона пронизано настоящей тревогой о здоровье князя Льена. Значит, скоро следует ждать его светлость в гости. Интересно, как скоро Льен догадается о природе своей хвори? После возвращения в Райт Дастарьяна и Cерафимы?