— Тогда не лезь в мою жизнь! — выпалила она. Потом перевела сбившееся дыхание и добавила более спокойно: — Просто уйди с дороги и не мешай.

— Шион…

— Все! — она отошла на шаг, выставив ладони вперед. — Хватит с меня твоей опеки!

Тобирама потянулся к ее запястью, но его рука проскользнула сквозь него. Шион не позволила себя схватить. В ее глазах блеснуло уязвленное чувство свободы, и девушка отошла еще на один шаг.

— Я никогда не желал тебе ничего плохого, — с горечью сказал Тобирама, понимая, что Шион не только физически отдаляется от него все дальше. — Если тебе так хочется, иди.

Когда он это произнес, ее глаза дрогнули. Губы приоткрылись, и Шион тяжело задышала ртом.

— И если ты когда-нибудь, когда угодно, захочешь вернуться обратно, помни, что ты всегда сможешь это сделать.

Тобирама замолчал. Шион продолжила смотреть на него, но в янтарных глазах он больше не чувствовал ничего родного и теплого. Омертвевший, далекий и совершенно безразличный к нему взгляд. Кисараги развернулась и по крышам умчалась в сторону своего дома.

Оставшийся в ночной тишине Сенджу вдруг понял, что собственноручно отсек из своей жизни важного человека. Уязвленная гордость, осознание ненужности буквально жгли его кожу изнутри. Он злился на самого себя, но в то же время понимал, что поступил правильно, согласно собственным ценностям. Никогда он не стал бы насильно удерживать рядом с собой человека, который того не хотел.

========== Глава 9 ==========

Комментарий к Глава 9

Если есть какие-то косяки, сообщайте об этом, por favor. 2 часа ночи. Я могла и упустить что-то…

Сенджу подошел к калитке и посмотрел на свой дом. Свет не горел. Даже этой жаркой летней ночью дом казался ему холодным и пустым.

Тобирама достал из кармана клочок бумаги, и написал на нем записку Хашираме. Он сообщил, что поговорил с Шион и отпустил ее. Поэтому, как только хокаге соберет походящую команду, она может отправляться на миссию. Тобирама призвал ястреба и отослал его к своему брату.

Он зашел к себе в дом. Еще с порога Сенджу услышал, как звенит безмолвие. За окном трещали цикады, но эти стены слово создавали вакуум, в котором Тобирама чувствовал себя не просто одиноким, а отрезанным от мира. Он сел на пол, облокотившись на дверь, и несколько раз ударился затылком, будто у него получилось бы выбить из себя дурные мысли. В его доме даже не было выпивки, чтобы растворить в ней ненависть к себе.

Если бы Тобирама не был сотворен так глупо, возможно, он смог бы рассказать правду Шион. Но нет. Природная закостенелость в проявлении чувств и зависимость от общественного мнения по рукам и ногам связывали его. Сенджу убеждал себя в верности такого сдержанного поведения, хотя в глубине души начал сомневаться в собственных аргументах. Его благосклонность к Шион всегда воспринималась обществом двусмысленно, особенно, когда она стала достаточно взрослой. Поэтому Тобирама никогда не поощрял ее легкомысленного поведения, отсекая даже собственные нежные порывы в ее сторону. Но даже теперь, когда она ушла, эти ограничения не перестали иметь значение для Сенджу. Ему казалось важным оставаться неизменным и верным своим принципам.

Но находиться наедине с собой теперь казалось Сенджу немыслимым. С помощью сенсорики он отыскал в Хакушу Чоуши, Шикаичи и Иноске, последний из которых почувствовал, что его нашли*.

«Не надо сидеть и ненавидеть себя, — ментально передал ему Иноске. По состоянию вихря мыслей в голове Тобирамы, он догадался, что тот находится в полном раздрае. — Приходи к нам».

Он встал и быстро снял с себя тяжелый доспех, оставшись в черной водолазке и тренировочных штанах. Переодеваться во что-то более формальное не было ни настроения, ни желания, поэтому в таком виде и отправился к своим друзьям.

Улицы Конохи практически не освещались в это время. Лишь редкие фонари с несколькими свечами горели через один дом. Когда Тобирама достиг ворот в Хакушу, его встретили трое ронинов-самураев, едва ли способных справится даже с малоопытным шиноби. Но для простых граждан они выглядели более чем угрожающе. Он прошел мимо них и сразу же слегка прищурился от обилия света и огней.

Вся улочка сияла красками, яркими вывесками. Тут и там играла непринужденная музыка, доносился звонкий женский смех и мужской гогот. Всеми клетками тела Тобирама ощущал, что от окружающих его людей так и веет иллюзорным чувством радости. Однако как только они покинут увеселительный квартал, их проблемы снова накроют их собой. Тобираму мало интересовало все это и, не глядя по сторонам, он просто пошел в направлении чайной, в которой его ждали Ино-Шика-Чо.

Внутри любезная хозяйка проводила его к компании, устроившейся возле современной стеклянной седзи, ведущей на главную улицу квартала. В комнате стоял такой гул, что Тобирама едва слышал собственные мысли — как раз то, что ему сейчас необходимо.

Троица встретила его молчанием. Шикаичи не знал, что сказать. Иноске знал, но понимал бесперспективность речей. А рот Чоуши был до отказа забит свиной нарезкой. Тобирама сел рядом с Яманака, ловя на себе грустный взгляд друзей.

— Вот только этого мне сейчас не хватало, — поморщившись, заявил Тобирама, а затем взмахнул рукой, чтобы ему принесли приборы и сакэ.

— Она ушла, как я понимаю, да? — уточнил изрядно захмелевший Иноске. Вообще все трое выглядели раскрасневшимися и расслабленными, но Яманака и Нара особенно. Шикаичи и вовсе курил свою кисеру, затягиваясь глубоко и смакуя каждый вдох.

Сенджу уже хотел ответить, но подскочила официантка и мигом поставила приборы новому гостю, обновила графины с сакэ и добавила горячие закуски, чему обрадовался Акимичи.

— Когда Хаширама подберет ей команду, она уйдет. Может, сейчас, а может и завтра утром, — он налил себе выпивку и тут же осушил бокал. — Честно говоря, у меня нет желания говорить об этом.

Друзья понимающе кивнули и тоже выпили.

За бесконечным потоком сакэ Тобирама и не заметил, как пролетело время. Шикаичи уже почти спал, а Иноске давно облокотился на стенку и тихо сопел, несмотря на стоящий шум и назойливый хохот нескольких гейш за другими столиками. Сенджу и самого клонило в сон, но не от того, что он много выпил, а из-за банальной усталости. Только Чоуши без азарта доедал остатки овощей. Тобирама допил последние капли сакэ, и когда официантка предложила повторить, он вежливо отказался. Тело действительно расслабилось, а проблемы теперь виделись ему совершенно под другим углом. Вся эта увлеченная толпа вокруг подсказала ему, что жизнь на уходе Шион не заканчивается. Она была хоть и важной частью, но не главной. Тобирама по-прежнему остается шиноби, который прежде всего должен защищать Коноху и жителей Страны Огня от врагов. Это и есть его цель. Сосредоточиться надо на этом, вот, что важно. А не то, как сделать жизнь конкретного человека лучше. К тому же ей самой его помощь, как оказалось, не нужна вовсе.

Напротив их чайной был вход в игорный дом. Тобирама с любопытством следил за тем, как каждый из посетителей заходил туда со своими надеждами и ожиданиями. Но практически всякий, кто покидал игорный дом, поливал бессмысленными проклятиями не только его, но и весь квартал. И редкие победители вечера, преисполненные гордостью, широко расправив плечи, выходили в окружении друзей, завистников или дорогих таю. Но кто-то не гнушался и юдзё, беря сразу двух.

Сенджу смотрел на людей с отвращением и едкой усмешкой на лице. В этом тесном притоне сложно оставаться самим собой, и слабовольный человек действительно поддастся потоку заблудших в собственных пороках душ. Возможно, Гото была права на счет закрытия Хакушу, но это все равно что забинтовать рваную рану живота и думать, что вылечил ее — не исправит положения в корне.

Чоуши начал клевать носом, и Тобирама слегка пихнул его.

— И ты туда же? Как я вас троих потащу, по-твоему? — спросил он.

— Нет, я не сплю, — еле ворочая языком, проговорил Акимичи. — Я. Не. Сплю.