— Но все это время мы что будем, тайком обжиматься, пока Михаил не видит? А она, конечно, по счастливой случайности не установит за нами круглосуточную слежку… да о чем мы говорим вообще? Зачем нам вообще туда возвращаться, Азирафель? Мы были рабами шесть тысяч лет, и наконец-то получили свободу! Я не понимаю тебя!

— Послушай, если мы вернемся туда и будем работать, как раньше, у нас появится шанс все это остановить. Будь то война или еще что.

— Зачем, просто потому, что в прошлый раз получилось?

— Сейчас все изменилось, разве нет? Рай можно убедить, а Адом манипулировать. Мы оба знаем, какая у них сейчас паранойя. Я думаю, мы сможем отговорить их от войны против людей.

— А если не сработает? Тогда мы снова окажемся на эшафоте, только на этот раз на том, что нужно. Я тебе уже говорил.

Азирафель с раздражением вздохнул.

— Нужно думать о ком-то, кроме нас.

— Не сегодня. Я вообще не по этой части, ангел — благотворительность не для меня.

— Со мной ты вполне бескорыстен.

— Это не считается.

— Почему?

— Потому что и в этом есть корысть. Это удовольствие. И если ты счастлив, то и я счастлив вместе с тобой, и в какой-то степени я надеюсь, что ты станешь сговорчивее. А еще… — Кроули оборвал себя и тяжело простонал вместо того, чтобы закончить.

— Что?

— Ничего, ангел.

— Нет-нет, так не пойдет.

На секунду Кроули насупился, но затем сдался. Слова выходили вымученно и рвано, будто вообще не соответствовали теме.

— Если я делаю что-то для тебя, то это небескорыстно, потому что ты… ты — будто часть меня, разве не так? Разве у нас не общее начало в каком-то смысле?

— Кроули… — ошеломленный услышанным, шепнул Азирафель.

— Мы находимся в одном месте так долго, — неохотно бормоча под нос продолжал Кроули. — Иногда в переносном смысле. И если я делаю что-то для тебя, то я делаю что-то и для себя.

Они сидели и молча смотрели друг на друга — возможно, полчаса, а возможно, пару мгновений, никто не мог сказать — Азирафель потрясенный, а Кроули парализованный собственной откровенностью. Единственное, что они понимали, так это то, что в череде недавних откровений это занимало далеко не последнее место.

Какое-то время спустя Азирафель взял ладонь Кроули в руку и сказал: «Тогда сделай это для меня и для себя».

Кроули в отчаянии откинулся на подушки:

— Арг-гх! Для тебя я одаряю благодатью какого-нибудь священника, заставляю людей приходить смотреть «Гамлета», готовлю горы блинчиков, которые сам не ем или хорошо обращаюсь с растениями и оттягиваю собственные оргазмы. В общем, то, что в долгосрочной перспективе кажется верным, хоть сейчас мне и надо наступить себе на горло. В этот список не входит явка в Ад с повинной!

— Даже для спасения всего сущего? — мягко, но серьезно спросил Азирафель.

Он повторял слова и тон Кроули, с которым тот пытался убедить ангела убить одиннадцатилетнего мальчика, грозившего обрушить на людей огонь и гнев преисподней.

Когда Кроули и через какое-то время не заговорил, Азирафель подвинулся ближе, положил ему голову на грудь и позволил себе раствориться в объятии. Кроули обнял его рукой:

— Я подумаю, хорошо?

— Полагаю, это — все, чего я могу просить на данный момент. Спасибо, Кроули.

— Ага.

____________________________________________________________________

Как во время беседы, так и в молчании (и небольшом количестве объятий), Кроули размышял над тем, что сказал Азирафель. Размышлял он более всего над тем, выживут ли их отношения, откажись он сдаться приспешникам Ада. Он спрашивал себя, возможно ли будет сохранить ту идиллию, которой он так хотел для себя и ангела, если он не захочет больше пресмыкаться перед вышестоящими и снова взвалить на себя этот крест ради предполагаемого спасения мира.

В зависимости от решения, он видел два возможных варианта развития событий.

Первый заключался в том, что Азирафель так или иначе вернется в Рай. А если вернется он, то и Кроули может поступить так же. И тогда жизнь, каковой они узнали ее теперь, закончится. Они понесут наказание и будут вынуждены искать малейшую возможность, чтобы просто увидеться. Им придется изворачиваться и лгать Вельзевулу, Гавриилу, Михаилу, Хастуру и всем вокруг… что, впрочем, будет не впервой, однако теперь проворачивать подобное станет гораздо сложнее. Часть его приходила в возбуждение при мысли о таинственности и скрытности, но в целом затея виделась утомительной и удручающей.

Другой вариант шел от обратного: они оба остаются вне своих ведомств и, как и задумали, продолжают жить вместе в квартире Кроули как любовники, предаваясь всем возможным наслаждениям. Однако чего это может стоить? Будет ли Азирафель вечно мучаться чувством вины, беспокоиться и ощущать свое бессилие, ведь он здесь, наслаждается жизнью, а Рай и Ад тем временем стоят план безжалостного нападения? Не замкнется ли он в себе? Не изменит ли отношения к Кроули из-за его отказа? Продолжат ли они толковать пророчества и искать другие пути, или же Азирафель в конечном счете отгородится от него?

Демон не питал иллюзий относительно качеств, благодаря которым ангел полюбил его: острый на язык, ярый индивидуалист, к тому же мрачный и грубый, с гедонистическими наклонностями — подобное было ангелу чуждо, а потому манило. И все же Азирафель любил его именно за ту искру добродетели или «хорошести», что перекидывала между ними мост, и без которой их дружба была бы невыносима, а точнее — невозможна. Душа Кроули тяготела к неповиновению, но не к злобе, а приверженность делу не была фанатично-разрушительной. Если он уберет «хорошесть» и выкажет полное безразличие к судьбе человечества, сможет ли Азирафель принять его таким?

По всей вероятности, нет.

_________________________________________________________________________

В прошлом их пути могли не пересекаться десятилетиями, а в ранние времен и веками — все это теперь казалось Азирафелю далеким и невообразимым. Начиная с 1020 года они сократили время между встречами, ибо нравилось им это или нет, они искали компании друг друга. Когда они были вместе, все становилось проще — они могли делиться друг с другом тяготами своей жизни, облегчать себе работу посредством Уговора, удивляться причудам человечества, философствовать — после такого и работа переставала казаться такой уж монотонной. К тому же у Кроули появился собутыльник, с которым можно было вести себя, как идиот, и при этом оставаться у него на том же счету.

В ХХ веке дольше всего они не виделись пятнадцать лет, с 1947 по 1962. Азирафелю было мучительно тяжело пережить этот разрыв (и именно в это время он приобрел тот угольно-черный кашемировый халат, просто чтобы иметь возможность обернуться во что-то темное и уютное на случай если ему станет холодно ночью). Он не мог припомнить, в какой момент его начало до боли тянуть к Кроули — он отрицал это так сильно и так долго — особенно с 1941 года — что отследить это было невозможно.

Теперь же он с полной ясностью понимал, что больше никогда не сможет находиться вдали от демона долго. И да, это означало, что ему теперь была нужна физическая оболочка Кроули и все, что она заключала: его голос, неистощимое жизнелюбие, душа и любовь. Более чем когда бы то ни было он стремился к чувственности, которой буквально дышал Кроули.

Однако физическая оболочка заключала в себе и многое другое: острый ум, отменное чувство юмора, доводящее все до абсурда, подход к решению проблем и вообще того, что делало Кроули самим собой. Жить на земле и работать на Рай было бы совершенно невыносимо (первые шесть тысяч лет наверняка), не будь у него поддержки Кроули: с ним он мог делиться новостями, поделиться историей тысячелетней давности и быть понятым не умозрительно, а буквально — ведь они оба жили в это время. Он со временем привык к жизненным принципам Кроули, не предполагающим хождения вокруг да около, как и привык к уловкам самого Кроули. Мысль о том, что можно это все потерять, вызывала в нем такую тоску, что он сразу же занимал ум чем-то другим. И, что более важно, ему нужен был свой человек в тылу врага — ибо как он сможет убеждать руководство или манипулировать им, если он не будет знать, что творится по ту сторону баррикад?