Профессор Фонтейн, учитель информатики, останавливается у моей парты, протягивая первое домашнее задание. У нее заостренный подбородок и огромный лоб, отчего ее лицо похоже на треугольник.
– Сегодня утром я видела вашу сестру.
Я даже не подозревала, что профессор Фонтейн меня знает. Хотя что тут удивительного, наша школа такая маленькая.
– Да? – стараясь не показывать свое волнение, говорю я.
Обычно, когда в разговоре упоминают имя Хэтти, за этим следует что-то неприятное.
– Это было в кабинете медсестры. И выглядела она очень плохо.
Хэтти! Я же говорила ей!
Профессор Фонтейн уверяет меня, что жизни сестры ничего не угрожает, и отказывается отпустить меня с урока, чтобы я убедилась в этом лично. Когда раздается последний звонок, я пишу Курту эсэмэску: «Увидимся позже», а затем несусь в административное крыло, врываюсь в вычурную резную деревянную дверь и…
И мое сердце сбивается с ритма.
На диване комнаты ожидания развалился Джошуа. Он вытянул ноги, и теперь они прячутся под низким кофейным столиком. Руки его скрещены на груди. Джош всем своим видом демонстрирует досаду, но при виде меня его брови невольно поднимаются в удивлении.
Я в ответ отчаянно краснею. Ну почему мне так не повезло с лицом? Генетика все-таки страшно несправедливая штука. Я тороплюсь к столу постовой сестры и на французском спрашиваю ее о состоянии Хэтти. Медсестра машет в сторону дивана, даже не поднимая головы от бумаг. На ее запястье звенит браслет с подвеской в виде инициалов.
Я не могу сдвинуться с места. Живот скрутило узлом.
– Подождите там, – говорит медсестра, словно я не поняла ее жеста.
И снова взмах рукой, снова звон подвески.
Двигайтесь, ноги. Ну же. Двигайтесь!
Но я не могу сдвинуться с места. И наконец медсестра отрывает взгляд от бумаг и раздраженно на меня смотрит. Мои ноги приходят в движение и шаг за шагом, как заводную куклу, несут меня вперед, пока я не оказываюсь на другом конце дивана от Джошуа. Маленького дивана. Просто диванчика какого-то.
Оказалось, что, пока я стояла к Джошуа спиной, он успел сменить позу, наклонившись вперед и упершись локтями в колени. И теперь он смотрит на картину с изображением Жанны Д’Арк, окруженной божественным сиянием.
Я была уверена: если я заговорю с Джошуа, то буду выглядеть как круглая дура, однако еще глупее я буду выглядеть, если стану делать вид, что его тут нет. Я перебираю в уме темы для разговора – нужно что-то легкое, необязательное, – а в моем горле застревает ком. Джошуа молчит и это молчание лишь больше пугает меня. Должно быть, тогда, в кафе, я действительно была не в себе и он просто помог мне из жалости, а сам, добровольно, никогда бы не заговорил со мной и уж точно никогда теперь он не будет со мной общаться…
Джошуа откашливается.
Кажется, это хороший знак. Хороший.
– Первый день удался? – выпаливаю я.
На лице парня появляется забавное выражение. Глупый вопрос? Неужели такой вопрос ему обычно задает мама? Хэтти часто подкалывает меня, утверждая, что я говорю, как мама.
– Бывало и лучше. – Он кивает на дверь в офис директрисы.
– О… – И тут до меня доходит. – О! Извини. Я пришла к медсестре, поэтому… я предположила…
– Все нормально.
И, если судить по его тону, так и есть.
Интересно, почему Джошуа вызвали к директрисе. Потому что он пропустил ее приветственную речь? Или потому что опаздывал на уроки? Жестоко наказывать его за это в первый же день. Все эти мысли стремительно проносятся в моей голове, а потом я осознаю, что мы молчим уже секунд двадцать, и это как-то уж совсем глупо.
Скажи ему. Скажи ему. Просто скажи ему уже хоть что-нибудь!
– Слушай, – решаюсь наконец я. – Мне очень стыдно за произошедшее в июне. Я выпила слишком много таблеток и мало что помню о той ночи, но уверена, ты заплатил за мою еду, поэтому хочу вернуть тебе деньги. И извини… За странное поведение. Спасибо, что проводил меня домой. И заплатил за мою еду.
Джошуа явно ждет, когда я наконец-то замолчу.
– Все нормально, – только и говорит он.
И я снова чувствую себя полной дурой.
Но Джош хмурится, будто тоже чувствует себя глупо. Затем проводит рукой по коротко стриженным волосам, умудряясь при этом их сильно растрепать.
– В смысле… Не волнуйся. В этом нет ничего такого. И тебе не нужно возвращать мне деньги, речь идет всего о нескольких баксах, – пускается он в объяснения.
Вот этот момент. Прямо сейчас. Тот момент, когда я должна прикоснуться к его руке и сказать, что я хочу ответить любезностью на любезность и пригласить его в кафе. Но я и слова не могу из себя выдавить.
– Все нормально? – спрашивает Джош, и на лице его появляется какое-то странное выражение.
И только через несколько секунд до меня доходит, что он уже в третий раз сказал «все нормально». Тут я понимаю: черт, да он же сам смущен! Его смущение придает мне уверенности.
– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я.
– Ты же пришла к медсестре? – отвечает он.
– О! Нет, я пришла проведать сестру. Она заболела.
– Женевьеву? – Джошуа сбит с толку.
Я потрясена. Он помнит Джен и помнит, что мы родственницы.
Оказывается, он что-то знает о моей жизни. Я качаю головой:
– Нет, младшую сестру, Хэтти. У нее сегодня первый день в школе.
– Это все объясняет. – Он морщится.
Так и вижу, как Джош мысленно ругает себя. Так здорово хоть на несколько минут поменяться ролями. По какой-то неведомой причине он нервничает из-за меня.
– И… как твой зуб? – спрашивает он. – Все зажило?
– Да, все уже хорошо. – Я улыбаюсь, чтобы приободрить его.
– Хорошо… Рад это слышать.
Я неотрывно смотрю на коврик у дивана, не в силах выдержать его взгляд. Блокнот! Он прямо здесь. Торчит из его рюкзака. Черная обложка, синяя наклейка. Я уверена, что это тот самый блокнот. И я просто обязана попросить его показать мне рисунок. Просто… открыть рот и попросить. Задать один-единственный вопрос. Один чертов вопрос!
– Вы можете увидеться с сестрой, – говорит вдруг постовая сестра.
– Merci, – вздрогнув, говорю я, затем вскакиваю, хватаю свой рюкзак и поворачиваюсь к Джошуа: – Удачи.
Я снова смущаюсь. Все потому, что это он сидит передо мной. А затем я устремляюсь вперед по коридору, надеясь, что Джош не успеет ответить. Дверь в кабинет медсестры открыта, и Хэтти, лежащая на кушетке, тут же замечает меня. Она убирает коротко стриженные волосы за уши и принимает воинственный вид, готовясь к битве.
Я тоже убираю свои длинные волнистые волосы за уши.
– Как себя чувствуешь? – спрашиваю я.
– Что ты здесь делаешь? – Хэтти сразу же бросается в атаку, и ее вопрос больше похож на обвинение.
– Хотела убедиться, что с тобой все в порядке. Ты нормально дышишь? Отека нет? – отвечаю я как можно более миролюбиво.
– Нет, я умираю, и мне осталось жить всего пятнадцать минут. Хочу пони. – Хэтти, похоже, не собирается сдаваться так просто.
Из соседней комнаты выходит медсестра. Она невысокая, как и я, но крепче и полнее.
– Айла! Рада тебя видеть, дорогая, – улыбается медсестра. – Твоя сестра заставила нас поволноваться. Мы вкололи ей эпинефрин[11], и теперь ей нужно целый день отдыхать. Сейчас отек горла спал, и дыхание в норме.
– Я же говорила, что все в порядке, – ворчит Хэтти.
Мне хочется кричать, но я спокойно спрашиваю:
– Мама с папой знают?
– Они сейчас летят на самолете в Нью-Йорк, прикинь! – снова начинает заводиться Хэтти.
Я стискиваю зубы:
– Ты позвонишь им позже?
– Зачем? Ведь это сделаешь ты, – с вызовом бросает мне сестра.
Тут вмешивается медсестра:
– Кто-нибудь из администрации сегодня уведомит ваших родителей о случившемся.
Добродушная полненькая медсестра со смущением переводит взгляд с Хэтти на меня и, без сомнений, задается вопросом: как настолько похожие сестры могут быть такими разными? У нас обеих бледная кожа и яркие рыжие волосы, но Джен амбициозна, Хэтти упряма, а я… Я самая тихая. И никогда не попадаю в неприятности.
