С этого момента в его голове засядет мысль, постепенно становясь навязчивой, будучи связанной со вспышками ярости неистовой силы, когда он только неимоверными усилиями воли едва сдерживал себя, чтобы не начать крушить все подряд, все, что видишь, не опасаясь, и может быть даже желая, переломать себе об это руки и все равно продолжать бить, бить, бить, бить… А потом ногами! И тоже переломать их все!

«Чтоб вы все сдохли! Все! Все! Все до одного! К чертовой матери все эти наросты вместе с их долбанными хозяевами!» И потом снова по кругу, до бесконечности: «Чтоб вы все сдохли! Чтоб вы все сдохли! Чтоб вы все сдохли! Все! Все! Все до одного!»

С трудом пережив очередной приступ, он начинал уговаривать себя, приводить контраргументы против «чертовой матери», раз за разом прокручивая в голове один их разговор с Валькой. «Валька, Валька…Опять этот Валька. Пресвятой Валентин, блин.»

– Ну, бляха муха, ну, как же так?! – помимо собственной воли, Артем слышал валькин голос у себя в голове. – Ну, это все равно, как выйти на оживленный перекрёсток, стоять смотреть, как огромное количество машин и людей пересекают его в разные стороны совершенно благополучно и вдруг увидеть аварию. Ну, вот взять хоть у нас перекрёсток. Очень оживленный. Даже ночью. Я сколько живу, аварию видел один раз только. За все время. Но при этом, если посчитать, сколько в сутки людей проходят и проезжают через него. Миллионы, я не знаю. А ты увидел эту аварию одну и говоришь: «Все, к чертовой матери этот перекрёсток!» Да, конечно, гармония вокруг тебя не 100-процентная. Она, блин, 99-процентная. Ну, да, сложно с этим спорить! Но ты хочешь из-за этого гребанного процента остальные 99 на хер послать. Уничтожить все! Это ли по-твоему справедливо?! Только потому, что ты считаешь эти 99, как нечто само собой разумеющееся, как норму какую-то, как будто так и быть должно. Нихера подобного! Никому оно ничего не должно!

– Это все – не правда. Я вижу совсем другое. В каждом сидит эта ложка дёгтя. В каждом. Люди слишком слабы, чтобы справиться с этим. Они не в силах это победить.

– Нет же! Нет! Они побеждают! Побеждают. Как же ты не видишь?! Они живы – вот доказательство. Мало того, что живут, и детей рожают и любят их!

– По слабости и глупости своей. – безапелляционно и непреклонно возражал Артем. – Исключительно по слабости и глупости. Не важно, насколько велика бочка и мала ложка. Жрать этот мёд все равно невозможно. Он весь провонял. Знаешь, мне как-то раз пришла в голову мысль, что если и есть у нас там, наверху, какой-то бог, то этот наш бог – он как подросток с каким-то расстройством психики в терминальной стадии…

Приступы ярости сменялись жуткой тоской и апатией, когда Артем мог несколько дней подряд просто не вставать с постели. В такие дни он с извращенным, болезненным наслаждением представлял себе разные способы самоубийства. «В общем-то баба Маша была не так уж далека от истины. – с горькой усмешкой подумал он однажды после того, как бытых полчаса пытался уговорить себя встать в туалет. – Крышак-то у тебя, Тёмочка, все-таки съехал.»

Сумасшествие это началось с того жуткого сна, во сне же пришло и спасение. Этот, новый сон, как и подавляющее большинство снов на этой планете, не имел никаких шансов пережить ночь, оставшись в памяти. По той простой причине, что Артему не снилось ничего из ряда вон выходящего. Это был его обычный день: обычное легкое раздражение от необходимости делать нелюбимую работу, обычная небольшая стычка с Викой по какой-то мелочи, обычная огромная кружка его любимого зеленого чая с мятой, которую он привычным жестом поставил возле клавиатуры, перед тем, как включить комп, обычная заставка на экране с полуобнаженной девицей, которая так бесит Вику, обычное двухминутное ожидание, пока загрузится… То, что началось потом, заставило его мозг работать на полную мощность, сначала во сне.

Он вскочил в пять утра. Буквально опрометью кинулся к рабочему столу. Двухминутное ожидание загрузки компьютера показалось ему вечностью. Руки его дрожали. В них бился мелким бесом страх забыть то, что он увидел во сне и не успеть записать. Наконец пальцы его коснулись клавиатуры и на экране стали быстро возникать и укладываться в ровные строчки такие знакомые знаки и символы.

Спустя некоторое непродолжительное, как ему казалось, время в его заблокированное работой сознание наконец пробилась боль в спине, которая робко пыталась намекнуть о себе уже несколько раз. Он взглянул на круглые часы на стене и с ужасом увидел на них полдень. Он не поверил. Но в правом нижнем уголке экрана безапелляционно и совершенно точно маленькими белыми цифрами светилось подтверждение этого времени: 12:15.

«Так. Надо сделать перерыв.» Тело, тут же почувствовав, что на него наконец-то обратили внимание, выдало лавину разнонаправленных ощущений: голод, жажда, несвежая футболка, в которой он спал ночь. Но самыми сильными были сигналы к опорожнению мочевого пузыря. Он встал и сладко потянулся, подняв вверх руки и сильно прогнув спину назад.

На самом деле сумасшествие не кончилось, оно просто сменило форму. Теперь он работал, как сумасшедший. По двадцать часов в день, вставал из-за компа только чтобы бегом удовлетворить самые непреложные физиологические потребности, мог неделями не выходить на улицу. Доходило до того, что в доме не было не только хлеба, но просто ничего съедобного не оставалось, даже в морозилке.

Спал по четыре часа. И тех было жалко, но ничего не поделаешь. Просто падал на любую ближайшую горизонтальную поверхность и тут же вырубался, проваливался как в темную яму, без единого сновидения. Резко вскочив через несколько часов, как по команде, тут же опять садился за комп.

Он сильно похудел, осунулся, как-то сморщился, под глазами залегли темные круги. Если бы кто-то из прежних знакомых увидел его сейчас, то без единого сомнения сразу же уверовал бы в то, что Артем пил запоем несколько месяцев – он вонял, зарос бородой, отросшие волосы свисали сальными сосульками, а на затылке скатался огромный колтун.

Когда работа стала подходить к концу и оставалось только причесать все начисто и исправить мелкие баги, он вдруг в какой-то момент как будто вынырнул из темной болотной жижи на свежий воздух, очнулся. Долго лежал в горячей ванне с пеной, побрился, методично приготовил и медленно съел ужин. Теперь он был спокоен. Теперь он знал, что нужно сделать, чтобы устроить всем этим уродам «чертову мать». Дело за малым – разработать план действий и найти помощника. И если с первым не было никаких проблем, то второе было весьма затруднительно.

ЛЕРА

Она сидела в своем любимом мягком кресле перед телевизором, в своей любимой позе, поджав под себя ноги, лениво переключала каналы. Новости. Политика. Ужасы современной жизни: авария, крушение самолета, кого-то изнасиловали, кто-то избил собственного ребенка до полусмерти… «Как прекрасна жизнь.» Она снова переключила канал.

– Господи, да поймите же вы наконец, – истерила известная телеведущая-стилист. – цена платья и его ценность лично для вас не имеют практически ничего общего между собой. Вы можете купить платье за сто тысяч, и оно будет висеть на вас мешком или обтягивать, выделять те нюансы вашей фигуры, на которых ни в коем случае нельзя ставить акцент. Такое платье будет делать из вас урода. Ценность его для вас лично не просто нулевая, она стремится к отрицательным значениям, понимаете. А вы его носите – оно же бешеных бабок стоит, уплочено же! А можно купить платье за пятьсот рублей на распродаже. И оно так на вас сядет, что сделает вашу фигуру идеальной. Оно для вас будет просто бесценно, несмотря на то, что стоит копейки. Понимаете? И при этом совершенно не важно наименование какого брэнда на нем пришито!

«Да, да, спасибо Кэп. Зачем же так орать?» – продолжила Лера щелкать пультом.