– К старости у всех сердце становится слабее, – Хельга поднялась с места и убирала посуду после ужина. – Есть новые рекомендации?

– Нового ничего нет. Доктор Коль предложил впрыскивать отцу стронций. Этими инъекциями можно продлить жизнь. Ненадолго, на несколько месяцев, но всё же…

Клаус замолчал. Он по-прежнему стоял у окна спиной к жене. Хельга освободила стол от посуды, поставила на него бутылку красного вина, достала из большого посудного шкафа два хрустальных бокала. Муж очнулся от грустных мыслей и повернулся к ней:

– Мы что-то празднуем? Я о чём-то позабыл?

– Сегодня день рождения нашего внука Андреаса, ему исполнилось двенадцать лет.

– Ах, Андреас! – хлопнул себя по лбу Клаус, – я действительно забыл. Ты подарила ему что-нибудь?

– Хайди сказала, он хочет компьютер. Я дала ей деньги, они сделали покупку на свой вкус. Мы приедем к ним завтра вечером и вручим подарок.

– Кто останется с отцом, пока нас не будет?

– За три-четыре часа ничего с ним не случится.

– Ты ничего не понимаешь! – вдруг вспылил Клаус. – Отец долго не проживет. Если он умрёт, когда мы будем на дне рождения, я себе этого никогда не прощу!

– Что ты так переживаешь, успокойся. Мы пригласим кого-нибудь на это время присмотреть за отцом. Не нервничай. – Хельга встала рядом с мужем и погладила его плечо. – Так что насчёт стронция?

– Не успел сказать, что сегодня утром разговаривал с отцом. – Клаус достал из ящика стола причудливо изогнутый красивый металлический штопор и начал открывать бутылку. Он плеснул себе и жене красного вина, и оно тут же стало просвечивать через тонкий хрусталь бордовыми отблесками.

– Вначале выпьем за рождение внука, он появился на свет ровно двенадцать лет назад.

Бокалы, соединившись, издали мелодичный звук. Супруги пригубили сухое терпкое вино. Клаус присел к столу и поставил рядом бокал. Хельга осталась стоять, поставив свой бокал на ладонь.

– Отец не соглашается на инъекции. Те полгода, которые он мог бы дополнительно прожить, ему не нужны. Он не хочет продлевать жизнь искусственным путем. Мне не удалось его переубедить.

– Сколько он сумеет ещё прожить, если несколько дней ничего не ест?

– Не знаю, родная, не знаю. Мне тяжело его терять.

– Хорошо тебя понимаю, Клаус, но ты должен быть сильным. Ты врач и знаешь, что такое смерть.

– Франц – мой отец, – с отчаянием произнёс мужчина, сцепив руки на столе.

– Твой отец так же смертен, как все мы. Не расстраивайся, пойдём, я поставлю какую-нибудь музыку или почитаю, – неуверенно предложила Хельга, желая отвлечь мужа от грустных мыслей.

– Нет, спасибо. Зайду проведать отца, потом пойду в кабинет готовиться к лекции. С завтрашнего дня я взял отпуск на две недели. Хочу побыть с ним последние дни. Дольше он не протянет… – донеслось до Хельги уже с порога.

Она знала, ни к какой лекции мужу готовиться не надо, просто он хочет побыть с отцом, а потом остаться наедине с переживаниями. Она погасила свет на кухне, прошла в зал, включила телевизор и надела наушники, чтобы не нарушать печальную тишину дома.

Через пять дней Клаус вечером подошел к жене.

– Хельга, родная, ты должна мне помочь.

– Конечно, милый, в чём дело?

– Нужно подготовить отца.

– К чему подготовить? – женщина непонимающе посмотрела на мужа.

– Он сегодня умрёт.

– Почему именно сегодня? Разве ты можешь знать наверняка?

– Родная, я работаю врачом тридцать пять лет. И не просто врачом, а кардиологом. Мне известны все движения сердца, его ритмы и шумы. Сердце отца я знаю так же хорошо, как своё. Врачебная интуиция меня никогда не подводила. Не подведёт и на этот раз, тем более что у меня особенный пациент, для которого я ничего не в силах сделать. – Голос Клауса стал хрипловатым, глаза повлажнели.

– Хорошо, извини меня. Что нужно делать?

– Мы его сейчас помоем, постелим чистое бельё, чтобы ему легче было дышать последние часы. Приготовь ванну потеплее, с ароматными маслами – я принесу его туда на руках. Пока я буду отца мыть, ты поменяешь бельё. Есть у тебя какой-нибудь новый комплект? – Уловив кивок жены, он сказал: – Постели его.

– У отца тонкая кожа, а новое бельё грубовато, – попробовала возразить Хельга.

– Ничего, зато все его пижамы мягкие. Сделай, пожалуйста, как я прошу.

– Хорошо, – ответила женщина и отправилась готовить ванну.

Когда Франц снова оказался в постели, он вдохнул лёгкий аромат свежести, витающий в воздухе, и слабым голосом попросил сына:

– Клаус, побудь со мной, не хочу оставаться один. Как-то мне нехорошо, неспокойно.

– Конечно, папа, я останусь с тобой, сколько захочешь.

Сын присел к отцу на край кровати и взял за руку. Через пять минут Клаус уловил неровное, с лёгким хрипом дыхание старика. Повернувшись к жене, он попросил:

– Принеси мне пижаму.

– Зачем?

– Разве ты не понимаешь, Хельга? Я не могу оставить отца одного, когда он сделает последний вдох. Человек не должен умирать в одиночестве – это против человеческих законов. Мы приходим в мир, сопровождаемые людьми, попадаем из темноты в свет в чьи-то ласковые руки. И когда мы прощаемся с жизнью, нас должны тоже сопровождать чьи-то добрые руки, чьё-то тепло. Он – мой отец, он подарил мне жизнь, и я хочу напоследок подарить ему часть моего тепла. Больше я сделать для него, к сожалению, ничего не могу.

Хельга, не медля, принесла мужу пижаму.

– Я останусь в соседней комнате – если будет что-то нужно, позови.

– Нет, – с неожиданной резкостью ответил муж. – Это мой отец, и я исполняю свой долг перед ним. Иди спать – твоя помощь мне сегодня не понадобится.

Хельга вышла из комнаты, нарочно оставив дверь неплотно прикрытой.

Прислушиваясь к дыханию отца, сын посидел несколько минут рядом с ним, затем начал переодеваться. Стоя в пижаме около кровати, в которой лежал умирающий отец, Клаус взял его руку и нащупал ниточку слабеющего пульса. Откинув с одной стороны одеяло, он лёг рядом с неподвижным отцом, обнял холодеющее тело, крепко прижал к себе. Клаус слышал слабо бьющееся сердце, звук которого становился все тише и медленнее. Взрослый и сильный мужчина не чувствовал, как глаза его набухли слезами. Переливаясь через край, они уходили в подушку и наполняли её влагой. Клаус лежал, обняв отца и тихо рассказывал ему о своей жизни, о том, как ему всегда было хорошо с Францем, о светлых воспоминаниях, связанных с ним.

– Помнишь, папа, как мы катались на лодке и прятались от мамы в камышах? А как мы нашли в зарослях утиное гнездо с маленькими утятами, а мама расстроилась, что не была с нами? Как хорошо было нам тогда вдвоём, правда?

Он вспоминал и вспоминал… Слова лились из него, не переставая, но постепенно речь замедлялась. Слёзы прекратили катиться из глаз, Клаус задремал.

Вдруг что-то невидимое легко толкнуло его. Он тут же встрепенулся и даже не вспомнил, что заснул. Клаус уловил лёгкий вдох справа, инстинктивно прижал голову к голове Франца и вдохнул вместе с ним полной грудью, пытаясь вдох разделить с ним и набрать в лёгкие как можно больше воздуха. Выдоха лежащего рядом отца он не услышал. Тот ушёл из этого мира счастливый, захватив с собой тепло и любовь сына…

Прежде чем встать с кровати, Клаус несколько минут лежал, привыкая к мысли, что отца больше нет с ним. Он осторожно встал, накрыл неподвижное тело одеялом и нетвёрдой походкой вышел из комнаты.

«Я – следующий, – мелькнуло в голове, но он тут же поправился: – Спасибо папа, что ты подарил мне жизнь. Я тебя очень любил, и буду любить до последнего вздоха!»

За окном медленно расправляла крылья быстротекущая жизнь – начинался рассвет следующего дня.

Умер дважды

Ингрид резко развернулась и пошла прочь от одиноко стоящего камня, у которого остались лежать сломанные нарциссы. По мере того, как она удалялась, плечи её заметно расправлялись, будто она только что сбросила с себя огромный груз, пригибавший её долгое время к земле. Сев за руль, женщина с улыбкой взглянула через боковое стекло машины на ярко светившее солнце. Для неё теперь начиналась совсем другая жизнь. Счастливая жизнь без ненависти…