Решено было снимать персонал СП-1 со льдины в начале марта. Однако события развернулись гораздо быстрее. 1 февраля льдина раскололась. Надо было действовать решительно и быстро, хотя Папанин и успокаивал Москву в своих телеграммах. О каждом его донесении начальник Главсевморпути немедленно докладывал правительству.

По получении первого же тревожного сообщения, в Гренландское море по указанию правительства был отправлен «Таймыр», а вслед за ним ледокольный пароход «Мурман».

«Таймыр» и «Мурман» 19 февраля 1938 года приблизились к папанинской льдине. Персонал, научные материалы и все имущество станции были взяты на борт. Через два дня эти корабли встретились с ледоколом «Ермак», на борту которого находился и Шмидт. Папанин, Кренкель, Федоров и Ширшов перешли на «Ермак», чтобы вернуться в Москву через Ленинград. Страна горячо чествовала своих сынов, отлично выполнивших ее задание в центре Полярного бассейна.

Много планов вынашивал академик О. Ю. Шмидт, вынашивал не келейно, не кабинетным порядком, а отдавая все задуманное на суд соратников по работе, на суд общественности, для коллективного претворения в жизнь!

Так было и по возвращении в Москву с Северного полюса.

^{Путь из Москвы на Северный полюс в 1937 году.}

В одной из своих статей Отто Юльевич писал:

«Опыт нашей экспедиции показал, что возможности самолета, как орудия исследования, значительно выше, чем предполагалось. Наряду с возможным повторением высадки на лед такой станции, как папанинская, на полюсе или в другом месте Центрального полярного бассейна Арктики, можно будет широко применять временные посадки самолета на льдину для производства научных работ в течение нескольких дней или недель. Такая летучая обсерватория сможет в один сезон поработать в разных местах Арктики. Например, высадившись у „полюса недоступности“, в море Бофорта или в других местах, обсерватория может дать целую картину по всей Арктике. В частности, этим путем легче всего решить вопрос о циркуляции в Арктике, о течениях и о балансе обмена вод Ледовитого океана и Атлантики. Выгода этого метода состоит в том, что самолет можно послать в ту именно точку, изучение которой особенно нужно для данной конкретной научной задачи. Притом полеты можно повторять в случае сезонного хода явлений, по временам года. А что самолет сумеет сесть в показанном ему районе, в этом теперь уже не может быть сомнения. Новые типы самолетов, изготовленные нашей страной, имея больший радиус действия и большую скорость, чем те, которыми мы сейчас воспользовались, прекрасно решат эту задачу».

Это предвидение Шмидта через пять лет претворилось в жизнь. В 1941 году полярный летчик И. И. Черевичный обследовал районы так называемого «Полюса относительной недоступности» на самолете, превращенном в «летучую лабораторию».

После войны начались планомерные полеты, а затем и высокоширотные экспедиции в различные районы Центрального полярного бассейна. Самолеты высаживали на льдины для кратковременной работы группы научных работников, дожидались их, затем перелетали на новое место исследований.

ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ

Избранный в феврале 1939 года первым вице-президентом Академии наук СССР О. Ю. Шмидт целиком отдается руководству «главным научным штабом» страны и его многочисленных «подразделений» — институтов, их перестройке в связи с требованиями жизни.

Началась Великая Отечественная война. На плечи О. Ю. Шмидта легла задача эвакуировать учреждения академии наук в глубь страны, сохранить научные кадры, переключить работу институтов на нужды обороны.

Он мобилизует все свои силы; страшная болезнь (туберкулез легких и горла) уже подкрадывается вплотную, и Шмидт вынужден в конце концов ограничиться научной работой в созданном им институте теоретической геофизики.

Такой же неукротимой пытливостью, смелостью, как и в полярные годы было стремление Отто Юльевича расшифровать «белые пятна» в науке, отмести старое, для торжества научной истины в еще недостаточно изученных наукой областях геофизики и астрономии.

За его плечами были десятки лет накопления научною опыта, прежде чем он вплотную взялся за осуществление своей мечты, которую вынашивал с юношеских лет — ликвидацию еще одною «белою пятна» в науке — разрешению вопроса о происхождении Земли. Он начал эту огромную работу уже безнадежно больным.

В 1945 году Шмидта на носилках доставили в железнодорожный вагон поезда, уходившего к Черному морю. Врачи думали, что оттуда он не вернется.

В Крыму, лежа в постели с высокой температурой, Шмидт все же продолжал работать, словно почувствовал необходимость скорее закончить начатое дело.

Он вернулся в Москву. «Дамоклов меч» еще не сразил его.

Каждую весну и осень на два-три месяца Отто Юльевич выходил из строя и вынужден был лежать в постели. Тогда он вызывал к себе своего заместителя по институту, своих соратников по научной работе…

Шмидт продолжал работать, черпая в труде силы для борьбы с тяжким недугом.

Каждую передышку, которую давала ему болезнь, он использовал для обсуждения своих работ в различных научных коллективах, вел борьбу за широкое развитие космогонических исследований в нашей стране и сумел возбудить широкий общественный интерес к проблемам космогонии. Ученый-коммунист он никогда не был ученым-одиночкой.

Напряженная деятельность подрывала силы безнадежно больного человека. Он знал это, но не переставал трудиться.

В 1947 году, когда над Шмидтом нависла угроза смерти от туберкулеза горла, врачи категорически запретили ему разговаривать. Он подчинился и целый год молчал, в полном смысле этого слова. Членам семьи и посещавшим его друзьям он писал записки.

Какое надо было иметь мужество, силу воли, какую таить в себе жажду жизни, чтобы выдержать такое испытание. И опять болезнь временно была побеждена.

Отто Юльевич, несмотря на протесты врачей, начал читать лекции в новом здании Московского университета и читал их до конца 1953 года.

Несмотря на огромную работу, связанную с созданием новой материалистической теории происхождения Земли, Шмидт не оставлял и «чистой» математики, последняя его работа датирована 1947 годом. Много внимания он уделял и пропаганде естествознания, не только как главный редактор журнала «Природа», но, когда позволяли силы, и личными выступлениями.

Отошедший от непосредственного руководства изучением полярных морей и островов, Отто Юльевич никогда не переставал интересоваться Арктикой. Как мог поступить иначе человек с полным на это правом говоривший:

«Да, Арктика стала настоящей страстью моей жизни».

Об этом помнили старые полярники, его товарищи по прошлым путешествиям, знали молодые. Стало неписанным законом перед каждой экспедицией, а их было немало в последние годы, приходить к «старику», рассказать ему о проектах, послушать ею советы, а после окончания поделиться достижениями.

В его просторную квартиру, двери которой всегда были открыты для полярников, приходили летчики, научные работники, руководители созданного им почти четверть века назад ГУСМП. И каждый уходил от Шмидта еще больше полюбившим трудное, но почетное дело освоения арктических вод и земель.

К организатору первой станции на дрейфующей льдине приходили начальники СП-2, СП-3, СП-4 и других научных станций в сердце Арктики. И он не уставал слушать их рассказы о жизни и работе на льдинах.

Шмидт собирался написать историю советских открытий в Арктике.

«Я хочу написать историю научного освоения Арктики… Обычно либо стараются перечислить все древние упоминания и все дальнейшие экспедиции. Это полезно, но это не наука, или же описывают подробно — с приключениями — главнейшие экспедиции. Это занимательно, но тем более не наука. Я хотел бы изложить историю постановки и решения проблемы, смену незнания знанием в историческом развитии и в связи с общим ростом науки и конкретными условиями эпох — до советской включительно».