В бесконечных хлопотах текли дни. Как всегда перед уходом в полярное плавание, начальнику экспедиции надо было очень многое «согласовать» и «увязать». Как всегда, бездонные трюмы корабля заполнялись углем, мешками с мукой, крупой, сахаром, ящиками с консервами и шоколадом, бочками с маслом и квашеной капустой. И, как всегда, в суматохе сборов нельзя было обнаружить нужных грузов. Свежие овощи, например, заказанные для сибиряковцев в Одессе, железнодорожники по ошибке направили не в Архангельск, а в… Астрахань.

Многое было сделано, исправлено, но не было самого главного груза — самолета. Летчик Иванов, вылетевший из Ленинграда в Архангельск, в районе Онеги потерпел аварию. В воздухе у него сгорел мотор. Узнав о случившемся, Шмидт всю ночь провел на телеграфе, посылая одну депешу за другой. Утром удалось на быстроходном морском катере отправить через Двинский и Онежский заливы к месту аварии запасной мотор и механиков. Но ждать Иванова все равно было нельзя.

Стоял разгар полярной весны — самое лучшее время для плавания, и откладывать выход в море Шмидт и капитан Воронин, перешедший с «Седова» на «Сибиряков», считали невозможным. По телеграфу Отто Юльевич договорился с летчиком, что он догонит ледокол. Местом встречи, которая, увы, так и не состоялась, назначили остров Диксон.

В день отхода на корабль доставили газеты, в которых было много материалов, посвященных экспедиции. Через всю полосу газеты «Северный комсомолец» крупными буквами было напечатано:

«Комсомольский привет ударникам Арктики, отправляющимся сегодня в ледовый арктический поход». Ниже над одной заметкой, по недоразумению тем же шрифтом, был напечатан такой заголовок — «тише едешь — дальше будешь».

Когда Шмидту показали этот номер газеты, он рассмеялся:

— А, быть может, «Северный комсомолец» и прав!

28 июня в 10 часов утра ветеран ледового флота «Сибиряков», отремонтированный для ответственного рейса из Белого моря в Тихий океан, расцвеченный флагами, отчалил от пристани.

В Архангельск, как и в предыдущие годы, на проводы и встречи ледокола собирался чуть ли не весь город. На этот раз интерес был особенно повышенный. Ведь «Сибиряков» отправлялся в сквозной рейс по Северному морскому пути — об этом знал каждый мальчишка в Архангельске — и вел корабль любимец города, славный земляк, капитан Воронин. А экспедицию возглавлял уже известный комиссар северных земель. «Сибирякову» были устроены чрезвычайно торжественные проводы.

…Стальной форштевень «Сибирякова» разрезал спокойное и ровное, как зеркало, Белое море. Ледокол приближался к полярному кругу.

Решетников и с ним еще несколько корабельных весельчаков решили отметить пересечение полярного круга «представлением». Главным актером, вернее «жертвой», выбрали инженера-подрывника Малера, впервые в своей жизни попавшего на корабль. Его убедили в том, что, по морскому обычаю, каждый, кто пересекает впервые полярный круг, должен выкупаться в море.

Отто Юльевич любил повеселиться в дружном коллективе и охотно согласился принять участие в этой затее.

В тихую лунную ночь процессия, предводительствуемая шумовым оркестром, подошла к каюте, в которой спал Малер. Его торжественно подхватили на руки, накинули на шею канат, на котором его якобы должны протащить под килем корабля, и вытащили на палубу.

Малер изо всех сил сопротивлялся. К нему подошел невозмутимый Шмидт и торжественно заявил о необходимости подчиниться «тысячелетней морской традиции» (кстати, такой обычай «крещения» существует только при переходе через экватор).

Раз начальник экспедиции говорит — делать нечего! Бедный инженер разделся и стал перелезать через реллинги, готовый принять ледяную ванну. Его удержали, когда он уже приготовился прыгнуть в море.

Шмидт, побрызгав водой голову Малеру, заявил, что он его пожалел и купание на этот раз отменяется…

Баренцево море встретило «Сибирякова» штормом, правда, не очень сильным, всего в пять баллов. Переваливаясь с боку на бок, корабль шел полным ходом, держа курс на Новую Землю.

Еще до выхода в плавание было решено пройти в Карское море через пролив Маточкин Шар, а не через Югорский Шар, хотя путь через последний к острову Диксон на 30 миль короче. Но, дело в том, что для мореплавателя «длина пути» определяется не только числом миль, но и количеством затраченного времени и топлива, а это количество, в свою очередь, в весьма большой степени зависит от состояния льдов. Поэтому обычно бывает выгоднее сделать обход по чистой воде, чем идти напрямик через льды…

Прогнозы предсказывали, что в Югорском Шаре в конце июля и начале августа будут значительные льды, а в проливе Маточкин Шар — чистая вода.

С ледокола «Ленин» пришла радиограмма:

«„Ленин“ стоит на якоре у Белушьей губы. Здесь же и ваш угольщик „Вагланд“. Состояние льдов в Карском море тяжелое… К востоку от Маточкина Шара, в море, непосредственно от берегов, начинается большая полоса ледяных полей… В восточной части Карского моря — лед 9 баллов…»

Получив это тревожное сообщение, Шмидт задумался. Ясно, впереди не малые трудности, которые придется преодолевать. Лед в 9 баллов — значит, почти сплошной ледяной панцирь, покрывший воду разводий, и трещин в нем не найти.

— Ну, как же, капитан, пойдем ли мы проливом Маточкин Шар или будем избирать другой путь?

Начальник экспедиции, как правило, предоставлял капитану самому решать все навигационные вопросы, он только спрашивал его мнение. Но Воронин прочел в глазах Шмидта единственно возможный ответ:

— Конечно, Маточкиным Шаром, Отто Юльевич. С этими льдами справимся. Наш старик «Сибиряков» — выносливый…

31 июня «Сибиряков» входил в пролив Маточкин Шар. По обеим сторонам его вздымались высокие, покрытые вечным снегом, горы.

В восточной части пролива навстречу, мерно покачиваясь, плыла одинокая льдина, видимо попавшая сюда из Карского моря. «Сибиряков» мог легко ее обойти, но Воронин не утерпел, чтобы не продемонстрировать ледокольные качества корабля, и направил его прямо на льдину. «Сибиряков» подмял льдину, раскрошил и разбросал обломки в разные стороны.

^{Радист «Сибирякова» передал О. Ю. Шмидту очередную радиограмму.}

— Так будет со всякой, которая нам встретится по пути, — засмеялся Воронин, — а встретятся еще не такие…

Шмидт, с явным удовольствием наблюдавший эту сцену, подозвал корреспондента «Известий»:

— Видели? Слышали, что говорит Владимир Иванович? Обязательно отметьте этот момент…

Недалеко от выхода из пролива в Белушьей губе стоял огромный красавец ледокол «Ленин». Рядом с ним бросил якорь норвежский пароход «Вагланд», зафрахтованный для доставки угля на Диксон, где предполагалось пополнить к тому времени достаточно опустошенные трюмы «Сибирякова».

Шмидт, подготавливая экспедицию для сквозного похода по Северному морскому пути, имел возможность выбрать такие мощные корабли нашего ледокольного флота, как «Ермак», «Красин» и «Ленин». Его выбор остановился на испытанном в ледовых схватках, давно не бывшем в капитальном ремонте «Сибирякове» не случайно.

Этой экспедицией требовалось решить вопрос о проходимости в одну навигацию великой северной трассы. «Сибиряков», шедший в разведку, мало чем отличался от обычных коммерческих судов, которым он взялся прокладывать путь. Если старый и изношенный ледокольный пароход «Сибиряков» пройдет из Атлантического океана в Тихий, значит, при современном состоянии транспортной техники, этот путь будет открыт и освоен для постоянной навигации.

Поход «Сибирякова» был одним из звеньев общей цепи усилий советского народа по освоению бескрайних полярных просторов.

Шмидт неоднократно отмечал, что главное отличие советской работы в Арктике от работы других стран состоит в том, что мы не довольствуемся отдельными, случайными вылазками в Арктику или спортивными рекордами, а ставим в основу планомерное и всестороннее наступление на суровую северную природу. Вот почему в Советском секторе Арктики, за очень короткий срок начала действовать целая сеть полярных станций — форпостов науки. Вот почему советские ледоколы избороздили в последние годы значительную часть полярного бассейна. Экспедиции на «Седове» в 1929 и 1930 годах изменили представление о том, что в Центральном полярном бассейне на определенных градусах начинается сплошь непроходимый ледяной барьер. Тяжелые ледяные поля, гигантские торосы, огромная ледяная пустыня медленно, но верно, сдавались под напором стальных форштевней советских ледоколов.