И вдруг Саша Смолин сам поднял руку.

У меня от удивления глаза на лоб полезли. А Сашка покраснел, когда поймал мой взгляд, но руку не опустил.

— Ты, Смолин? — удивилась Наташа.

— А что? — спросил Сашка. — Не доверяете?

— Наташа, — сказал я, — раз Смолин хочет сам — значит, ему можно доверить. Мне же вы доверили.

И Сашка Смолин стал вожатым октябрят второго «Б».

Через несколько дней он совершенно спокойно подходит ко мне и говорит:

— А твои по сравнению с моими слабаки.

— Почему ты решил? — спокойно спросил я. — Без году неделя как попал в вожатые и уже все знаешь.

— А потому, что я взял классные журналы и сравнил. У твоих отметочки хуже. — И он мне показал аккуратно выписанные отметки своего и моего классов.

— А ты буквоед и бюрократ, — сказал я. — Но отметки — это еще не все. У моих душа хорошая.

— Ты что же, считаешь, что у моих души нет?

— Думаю.

— Один индюк думал, думал да в суп попал.

— А ты тот суп ел?

— Что-то не хочется, я из знакомых индюков супы не ем.

— Так вот, заруби на своей картошке, именуемой в анатомии носом, что этот индюк пока жив и здоров и постарается обставить второй «Б». — Я подбросил вверх теннисный мячик, который держал в руке, и преспокойно удалился.

Утром, как всегда, я побежал к Нине.

Я теперь каждый день бегал к ней. Боялся, проспит. Ужасно, до чего она любила спать. Вечером может лечь хоть в двенадцать часов, а утром не подымешь. Бабушка с ней справиться не могла, и я стал прибегать по утрам. Мы вместе делали зарядку. Потом Нина завтракала, и мы шли в школу.

— Все готово? — спросил я у Нины. — На зарядку становись. Заводи пластинку.

Я считал, что зарядку веселее делать под музыку. Мы обычно занимались зарядкой под мексиканские народные мелодии.

— Ничего не готово, — ответила Нина. — У бабушки болят ноги, и нет завтрака.

— Так, — сказал я. — А где бабушка?

Мы прошли к бабушке в комнату. Она лежала в кровати. Грустная.

— Здравствуй, Боря. Ходить сегодня не могу — ноги болят — и завтрак не приготовила.

— Хлеб есть? — спросил я.

— Нет хлеба, — ответила Нина. — Бабушка не любит с вечера покупать хлеб: она любит свежий.

— С детства так привыкла, — сказала бабушка виновато. — Мы всегда покупали хлеб утром.

— Аврал, — сказал я. — Зарядка на сегодня отменяется. Я бегу за хлебом и маслом, а ты кипятишь чай и варишь яйца.

Через пять минут я уже вернулся. У Нины вовсю горел газ.

— Газ нужно открывать поменьше, — сказал я. — Чтобы не обгорел чайник.

— Боря, а у меня яйца полопались, — сказала Нина.

— Эх ты, голова садовая. Если яйца опускаешь в кипяток, нужно его посолить, тогда они и лопаться не будут. Ну, садись питайся, а я покормлю бабушку.

Я налил чаю в стакан, намазал ломоть хлеба маслом, взял два яйца и пошел к бабушке.

— Вот, бабушка, позавтракайте, вам сразу лучше станет.

— Что ты, Боря, — сказала бабушка, — при моем тромбофлебите яйца есть нельзя.

— При чем?

— Болезнь такая — тромбофлебит. У старых обычно бывает. А в яйцах есть вещество, которое усиливает эту болезнь.

Вот не знал я этого.

— А что же вы кушать будете?

— Выпью чай, съем хлеб, — сказала бабушка. — И куда их понесло — в какую-то Африку. Не знаю, вызывать их или не вызывать.

— Зачем же вызывать, — сказал я. — Пока они доедут из Африки, вы уже поправитесь.

— Боря, я уже позавтракала, — сказала Нина. — Можно идти.

Я посмотрел на бабушку, и мне стало почему-то очень ее жалко.

— Вот что, Нина, ты оставайся дома. А я поговорю с вашей учительницей. Первый урок ты пропустишь, а на второй тебя кто-нибудь подменит. Ясно?

— Ясно.

На улице меня ждал Толя Костиков. Он поджидал нас с Ниной.

— Что так долго? Можно опоздать, а мы сегодня с Ниной дежурные. Сам говорил, что дежурные должны приходить в класс первыми.

— Говорил. Бабушка у Нины заболела.

— Заболела? Я тоже недавно болел: наелся мороженого и схватил ангину. Пришлось уколы делать. За каждый укол мне мама давала по конфете. Я потом так притерпелся, что мог сколько угодно уколов вынести. А у нее что, грипп или, может быть, свинка?

Да нет, — ответил я. — У нее другая болезнь, старческая. Яйца есть нельзя, и так далее.

— Это плохо, — сказал Костиков. — Я люблю яйца вкрутую. Мама ест белок, а я только желток.

— Нужно тебя, Костиков, обсудить на октябрятском сборе, — сказал я. — Неправильно тебя воспитывают: растешь ты, как тепличное растение. За каждый укол по конфете, в яйцах только желтки ешь… Что это такое?

Круглое, толстое лицо Костикова стало пунцово-красным.

— А что, разве нельзя одно любить, а другое — нет?

— Можно, но, понимаешь, у тебя это носит какой-то не такой характер. Вырастешь ты, поедешь, к примеру, в Сибирь; кто тебе там будет одни желтки от яиц давать?

— Я в Сибирь не поеду, — сказал Костиков. — Я буду полярником, поеду в Антарктиду.

— В Антарктиду? Тем более — там мороз семьдесят градусов и полное самообслуживание.

Вдруг Костиков рассмеялся.

— Ты чего? — удивился я. — По-моему, смеяться нечего.

— В Антарктиду берут консервы?

— Берут, — ответил я.

— А я буду там есть консервированный яичный порошок. Он из одних желтков.

Ох и хитрый был этот Костиков! Но мне теперь было не до него; теперь я думал о том, как помочь Нининой бабушке. Решил назначить к ней дежурных из малышей и выбрал первых пятерых ребят. А Нину после уроков повел к себе домой, чтобы покормить обедом.

Потихоньку открыл дверь.

— Ой, какая у вас большая передняя, — сказала Нина. — У нас она намного меньше.

— Тс-с! — сказал я.

Я боялся, что услышит Ольга Андреевна и что-нибудь выйдет не так.

— У вас что, нельзя громко разговаривать? — спросила Нина.

— Можно. Ну, знаешь, а вдруг соседка спит. Ты раздевайся и проходи в комнату. А я пойду разогрею обед.

Самое главное — это было успеть пообедать до прихода мамы. Мне неудобно было подгонять Нину, а ее прямо распирало от желания поговорить.

— Очень вкусный суп. Мама моя, знаешь, тоже готовит вкусные супы, а бабушка любит борщи да щи разные.

— Когда я ем, я глух и нем, — сказал я.

И тут вошла мама.

Она увидела Нину и остановилась как вкопанная. Как будто Нина была не худенькая, бледненькая девочка с тоненькими косичками, а дракон. Мама просто не могла произнести ни слова.

— Здравствуйте, — сказала Нина.

Она очень покраснела, и я тоже покраснел, точно мы сделали что-то недозволенное и нас поймали.

— Здравствуй, девочка, — сказала мама. — Сиди, сиди. Сейчас я вымою руки и пообедаю вместе с вами.

— Мама, мама! — Я был так рад, что готов был впервые в жизни сам расцеловать маму. — Нина сказала, что ты готовишь очень вкусные супы!..

— Ах, так это и есть Нина, у которой папа и мама уехали в Африку?

— Конечно, это она. У нее бабушка заболела, и у них нет обеда. Вот я ее и привел. А сейчас мы пойдем к ее бабушке. Мы одно дело придумали.

Потом мама убежала на кухню, а к нам в комнату пришла Ольга Андреевна. Она только качала головой, точно чему-то удивлялась.

— А мне Боря рассказывал, — сказала Нина, — что у вас сын в Сибири.

— Боря у нас молодец, — сказала Ольга Андреевна.

Мама пришла из кухни и принесла две кастрюльки.

— Вот, Нина, это твоей бабушке. А то что же она голодная.

— Что вы, — сказала Нина и покраснела.

— Боря, неси, да не разлей.

Вообще я терпеть не мог ходить с кастрюлями и с авоськами, а тут я шел и думал: «Хорошая у меня мама» — и совсем не стеснялся, что у меня в руках авоська. У Нининого подъезда нас поджидали малыши. Я велел прийти пятерым, а они пришли всем классом.

— Почему вы все пришли? — спросил я.