ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ

По дороге в Сарагосу. — Сговор. — Речи Ганелона. — «Не грозить ему должно, а внимать!» — Письмо Карла. — Две клятвы. — Меч, шлем и серьги. — Звук Олифана. — «Я вернулся живым, но тебе живым не бывать!» — Ключи от Сарагосы. — Лев султана Абдуррахмана. — Вещие сны Карла. — Коварный совет Ганелона. — По две стороны Пиренеев.

тени высоких олив скачет граф Ганелон. Рядом с ним — хитрый Бланкандрен: его расчет удался, с доброй вестью спешит он назад к царю Марсилию. Позади них на арабских скакунах поспешает и все сарацинское посольство.

Хитер Бланкандрен, но и Ганелон не промах. Завели они тонкую беседу, стараясь не выдать друг другу свои лукавые помыслы.

— До чего же могуч ваш Карл! — сказал мавр. — Дивлюсь я его силе. Столько краев он уже завоевал: Апулию и Калабрию на востоке, Саксонию на севере, к англам проник через соленое море да заставил платить их налог в пользу папского престола. Неужели мало ему земли? На что ему наша нагорная страна?

— Таков уж норов у Карла, — ответил франк. — Его воля! Кто осмелится с ним тягаться? Кто его переборет?

— Бесстрашны и благородны французы, — продолжал араб. — Только напрасно Карлу-властелину внушают его графы и герцоги гордые мысли, напрасно подают ему злые советы, подстрекают его на раздоры. Так можно и короля погубить, и народ обречь на мытарства.

— Сударь, — ответил ему Ганелон, бросив на собеседника острый взгляд, — нет таких советчиков у моего короля. Разве что один Роланд, королевский племянник, смущает своего дядю надменностью, что ни день, играет со смертью, убеждает его не прекращать с вами войны, ищет себе погибели и позора!.. Видел я однажды, когда отдыхал Карл, скрываясь от зноя в тенистом саду, как подошел к нему Роланд — дорожная пыль покрывала его латы, кровь засохла на беспощадном Дюрандале. Перед тем разграбил он вашу Каркасону, сравнял с землей ее башни и стены, убил сарацинских героев — Тимиза и Бальдрага. Так вот, вижу я: подносит он Карлу пурпурное яблоко — символ императорской власти — и говорит: «Вот так же, дядя, преподнесу я вам в подарок венцы и короны всех земных государей!» Пора бы, — добавил Ганелон, — укоротить норов этому хвастуну, покарать его дерзость и чванство. Кому не ведомо, что он каждый день рискует головой? Умрет обидчик — и воцарится на земле долгожданный мир и покой.

— Я наслышан о жестокостях Роланда, — сказал Бланкандрен, удерживая своего ретивого скакуна. — Однако неужто он так зол и беспощаден, что решил завоевать все земли и поработить все народы? Отчего же он так храбрится? Где найти ему рать для таких войн?

Ганелон криво улыбнулся:

— Вы, видимо, не знаете, сударь, как его любят франки. Он им дорог и мил, и они ему верны. Никогда они не изменят Роланду. К тому же он не жалеет для них ни серебра, ни золота, дарит им коней и мулов, дает им вволю шелков и доспехов — всего, чего им угодно! Карл души в нем не чает, что ни попросит племянник — тот все исполнит. Помяните мое слово: не только Запад, но и весь Восток покорит этот рыцарь своему владыке!

Далека дорога до Сарагосы. Ехали наши путники проезжими путями и лесными тропами, пересекали реки и взгорья. Понял Ганелон, что запали его слова в душу Бланкандрена, что пуще всех недругов возненавидел сарацинский посол королевского племянника. Раскусил араб и характер франкского графа, оценил его трусливое лукавство. Так долго ехали они вместе, что успели столковаться. Дали они клятву друг другу погубить Роланда.

Добрались послы до сарацинской столицы и поехали прямо к дворцу царя Марсилия. Там сошли они с коней под вечнозеленым тисом, прошли вперед, туда, где в царском саду, под сосной, стоял высокий трон испанского повелителя. На александрийской парче, в окружении двадцати тысяч мавров, сидел царь и в глубоком молчании ждал, когда приблизятся к нему Бланкандрен с Ганелоном.

— Да хранят вас, государь, наши боги Магомет и Аполлен! — сказал сарацинский посол, поклонившись Марсилию. — Я изложил вашу волю императору Карлу, но он не дал ответа, лишь воздел руки к небу, вознося хвалы своему богу. Карл прислал к вам этого французского графа, благородного и честного. Пусть он сам скажет, что привез — мир или войну.

— Послушаем посла, — молвил Марсилий.

Опытный Ганелон успел по дороге обдумать ответ и повел речь умно и искусно:

— Мой владыка Карл Великий повелел тебе, царь, передать вот что. Коль примешь ты Христов закон, даст тебе король во владение половину Испании. А коль не согласишься, прикажет тебя схватить и отправит в цепях в наш стольный город Ахен. Там тебе вынесут правый приговор и предадут позорной казни.

Царь Марсилий прямо пятнами пошел от гнева, слыша такие дерзкие речи. Схватил он свой златоперый дрот и хотел метнуть его в наглого графа. Насилу удержали царя его мудрые вельможи.

А Ганелон схватился за меч и вынул его из ножен на два пальца.

— Мой Морглес! — воскликнул франк. — До чего же ты красив и светел! Пока я тобой препоясан, пока сжимает моя рука твою рукоять, не скажет про меня император, что в чужом краю погиб я один. Нет! Со мной погибнут лучшие из недругов!

Переполошились арабы.

— Надо их развести! — кричат. — Не допустим смертного боя!

Уняли они своего царя, вновь усадили на трон, покрытый драгоценной александрийской парчой, и один из вельмож воскликнул:

— Напрасно, государь, замахнулись вы дротом на посла. Не грозить ему должно, а внимать!

— Царь, — промолвил граф Ганелон, — не впервой сносить мне тяжкие обиды, хватит у меня на то силы и разума. Но даже если ты предложишь мне все золото, что есть на свете, дашь все сокровища, которым славятся испанские земли, все равно я не стану молчать и без обиняков скажу то, что просил передать император Карл своему смертельному врагу!

Сбросил он с могучих плеч плащ, подбитый соболями, наполовину вытащил меч из ножен, сжал грозно правой рукой золотую рукоять.

— Ай да боец! — вскричали в восхищении неверные. — Вот смелый рыцарь!

— Царь, — продолжал между тем французский посол, — ни к чему не приведет твой гнев. Крестишься — и получишь половину Испании. Другую половину возьмет себе граф Роланд. Будет у тебя соправитель гордый и кичливый, но так распорядился король наш, великий Карл. Сам прочти, что он пишет.

Выхватил Марсилий королевское письмо из рук Ганелона, сорвал в ярости печать, бросил наземь воск, развернул тонкий пергамен, на котором писал свои грамоты франк-завоеватель.

— Король припоминает мне свои обиды, — сказал он маврам, — поминает своих послов Базана и Базилия, которых я предал казни у Антильских гор, и велит отдать ему в заложники моего дядю-альгалифа. Не то, пишет Карл, лишусь я и чести, и жизни.

Тут бросился к царскому трону юный царевич Журфалей, сын Марсилия.

— Отец! — вскричал он. — Вижу я, что франкский посланец явился сюда осрамить нас и обидеть. Разреши мне сквитаться с ним за его дерзость, а я уж заставлю его распроститься с собственной жизнью!

При этих словах Ганелон, ни секунды не промедлив, обнажил меч и прижался спиной к высокой сосне.

— Постойте, государь! — шепнул Бланкандрен Марсилию. — Не доведите до расправы — так все дело можно погубить! Француз по дороге мне поклялся, что будет нам другом.