История музыки и сольфеджио – дисциплины, на которых всегда хотелось спать. И там, и там мы писали в тетрадях, что порядком надоедало мне еще в школе. На истории музыки я узнала, что один из корней в слове фортепиано – piano. Что такое корень? Корни мы в первом классе еще не проходили. Этот корень очень напоминал слово «пьяный», и я внутренне улыбалась этому.

Вообще у меня в то время появилась какая-то внутренняя улыбка. Я как будто улыбалась, а как будто и нет. Потому что надо было соблюдать дисциплину и этикет. Громко смеяться – это нарушение дисциплины и этикета, за это запросто могли одернуть. А так можно просто смеяться про себя – никто и не заметит.

На первых занятиях хора я внутренне насмеялась от души. Для начала преподаватель сообщил нам, что мы теперь «хористы». «Хористы» – новое для меня слово, и оно прочно ассоциировалось с моим игрушечным резиновым хорьком, которого я когда-то прятала в больнице за батареей. Потом стало еще смешнее и чуднее, так как нас стали учить правильно открывать рот. «А-а-а-а-а», – показывал преподаватель, широко открывая и растягивая рот, при этом он и правда становился похожим на моего резинового хорька, которому я в детстве растягивала мордочку во все стороны. «О-о-о-о-о-о», – рот преподавателя сворачивался в трубочку. Я была самая младшая в группе и, внутренне смеясь, наблюдала, как старшие мои товарищи, относясь к делу совершенно серьезно, старательно корчили гримасы. Я тоже старалась изо всех сил: корчила страшные рожи, не произнося при этом ни звука. В общей какофонии, издаваемой нашим «хором», моего саботажа, казалось, никто не замечал.

Хранилище памяти бабки Нины. «Мне сказали, что ты очень тихо поешь. Нужно петь громче, чтобы тебя все услышали. Не бойся, у нас у всех хороший голос. Это наследственное».

На следующем занятии хора, как только мы приступили к распевке, я старательно свернула губы трубочкой и заорала во всю глотку: «О-о-о-о-о!!!»

Мои занятия музыкой закончились несколько неожиданно и обескураживающе. Просто моим родителям сказали, что я плохо занимаюсь в группе, никакого прогресса не показываю и, в целом, я – бесперспективный в музыкальном отношении ребенок. Пианино было сдано обратно в бюро проката, а мне на память осталось умение играть «Во поле береза стояла».

Как я уже говорила, бабка Нина в силу своей работы ревизором на поездах дальнего следования имела знакомых проводников по всему Союзу. Это способствовало тому, что на нашем столе появлялись дефицитные продукты и вещи из самых разных уголков страны. Наша соседка тетя Аня Асолоткина за глаза называла бабку Нину спекулянткой.

Так, например, у бабки Нины были хорошо налажены связи с Прибалтикой. На день рождения мне всегда привозили прибалтийскую «Фанту» или «Пепси» в маленьких стеклянных бутылочках. Некоторые мои сверстники в те времена даже слова «Фанта» не знали, а я знала, что это газированный напиток с апельсиновым вкусом. Уже на второй год моего обучения я выросла из коричневого форменного платья, которое мне купили к первому классу. На замену бабка Нина раздобыла мне форму из Прибалтики синего цвета (в Прибалтике школьные платья для девочек были синие), и я щеголяла вроде бы в форме, а вроде бы и нет, но никто не мог ко мне придраться. В то же время в Прибалтике начали делать пастеризованное молоко в маленьких пакетиках. Я его очень любила – у него был особенный вкус.

Также хорошо был налажен канал доставки продуктов из Крыма. Проводники прямо с поезда ведрами продавали абрикосы, клубнику и черешню. Мы с мамой и бабкой Ниной любили делать абрикосовое варенье с давлеными косточками – если расколоть абрикосовую косточку, то внутри находится мягкое зернышко, которое нужно раздавить на мелкие кусочки и высыпать в варенье.

В грибной и ягодный сезон бабка Нина всегда напрашивалась на ревизию в поезда, идущие в Карелию. Там, под Петрозаводском и Кандалакшей, как она рассказывала, можно было выйти и за пятнадцать минут насобирать ведро грибов, причем отборных белых. Она приезжала очень довольная, но все время жаловалась кому-то по телефону: «Я работаю из ночи в ночь, из ночи в ночь».

Помню, однажды кто-то привез бабке Нине из Карелии форель (Карельский перешеек еще славится своими рыбными запасами).

Хранилище памяти бабки Нины. «Я в тот день решила сварить щи. Поставила мясо в воде на газ, походила по квартире, а потом глядь – в холодильнике форель лежит. Ну, думаю, уха из форели – поистине царское блюдо, сварю-ка я уху. А про мясо-то и забыла! Почистила рыбу, все чин чином, положила в кастрюлю и давай заправлять…»

Первой этот суп попробовала мама, и ей показалось, что у ухи странноватый вкус. Бабки Нинина ошибка, конечно, была обнаружена, но она делала вид, что все в порядке – не выбрасывать же дорогой продукт! После того, как все раскрылось, я сразу наотрез отказалась есть уху. Я и так-то не любила суп, а тут еще представилась такая возможность отказаться по не зависящим от меня причинам.

Так было сказано новое слово в кулинарии.

Я внимательно, серию за серией, смотрела «Семнадцать мгновений весны». Не помню, какой у нас тогда был телевизор, но точно черно-белый, и фильм был черно-белый. Мне очень нравился Тихонов в роли Штирлица. Собственно, я не знала, кто такой Тихонов, мне нравился сам Штирлиц. Он был очень умный, хитрый и обманывал врагов-гестаповцев. И, что интересно, он был самым главным и у наших, и у фашистов. Я неожиданно решила, что когда вырасту, тоже стану Штирлицем. Не разведчиком, а именно Штирлицем. Интересно, а девчонок засылают к врагам? Конечно, засылают, ведь заслали же радистку Кэт. Но радистка Кэт совсем не интересная: какая-то странная, и рожать ей не вовремя приспичило. Не могла подождать, пока война закончится. Из-за нее столько неприятностей у Штирлица!

Очень скоро после этого наша учительница Марина Ивановна озадачилась вопросом: кем детки хотят стать, когда вырастут? Мы по очереди вставали из-за парт и рассказывали, кем хотим работать, когда станем взрослыми. Почему-то все повально хотели стать космонавтами. Меня удивляло, что моя мама так сильно хочет стать железнодорожником, что учится в институте по ночам уже который год, а среди моих одноклассников желающих стать железнодорожниками не нашлось вообще.

Дошла очередь и до меня. И я, честно глядя в глаза Марине Ивановне, сообщила: «Я хочу стать учительницей в младших классах, как вы, Марина Ивановна».

Марина Ивановна была довольна.

Во всякой порядочной советской школе из учеников была сформирована дружина. В состав дружины входили отряды-классы, а внутри отрядов, как я и писала ранее, были звенья по десять человек. Органом, управляющим дружиной, был совет дружины. В нашей школе совет дружины возглавляла самая главная комсомолка – Катя Кашенцева. Какие вопросы решал совет дружины, для меня до сих пор остается тайной, потому что к тому времени, как я собралась стать комсомолкой, вся советская система вместе с идеологией благополучно развалилась.

Во всякой порядочной советской школе также были введены дежурства старшеклассников на проходной во время утреннего прибытия учеников на уроки и переменах. Ученики старших классов по очереди приходили в школу раньше всех, чтобы повязать на рукав красную повязку с надписью «дежурный» и встать на входе в учебную часть. Основными обязанностями дежурных были проверки наличия сменной обуви у учеников младших классов и регулирование перемещения учеников на улицу и обратно в школу во время перемен с целью предотвращения прогулов. Но были и другие обязанности, исполнение которых шло гораздо бодрее и веселее.

Ученикам младших классов заботливые родители выдавали деньги для того, чтобы они могли купить что-то вкусненькое в буфете. Мне выдавали каждый день по десять копеек, из которых пять копеек уходили на пирожок и пять копеек – на компот. Однако уже в первом классе я заметила, что не все ученики младших классов доносили денежки до буфета. На входе в учебную часть дежурные устраивали поборы с малышни. За отсутствие сменной обуви или за разрешение лишний раз выскочить на улицу нужно было вносить плату в карман дежурных.