А что я мог сказать? Мне было решительно всё равно куда идти, тем более что к рыжеволосому незнакомцу я отчего-то сразу проникся безоговорочным доверием и симпатией, что тоже списал на разболтанные нервы.

Я забрал вещи, закрыл машину и направился следом за ним. Руки по-прежнему хотелось вымыть… Неужели это и есть нервное расстройство? В последствии мне станет казаться, что в комнате есть кошка и она вот-вот прыгнет мне на спину? Во рту стояла противная сухая горечь, видать, возлияния в одиночестве и с Дондерфером не прошли бесследно для моей многострадальной печени. Казалось, мог бы напиться из любой лужи…

По высыхающей дорожке, сужавшейся в извилистую тропку, я шел следом за рыжеволосым типажом, рассеянно рассматривая его широкую спину. И заметил, что грубая зеленая ткань странно топорщится, из чего сделал вывод, что у незнакомца, должно быть, какая-то серьезная травма спины или врожденное увечье, хотя на обычный горб вроде не походило. Потом моё внимание переключилось на его ноги, вернее, обувь – оригинальные башмаки-мокасины, сплетенные из множества тончайших мягких ремешков светло-бежевого цвета. Судя по всему, обувь была наимягчайшей и удобнейшей, что не могло не вызвать законного чувства зависти у меня, вечно страдающего от мозолей, усталости и судорог.

– Извините, – откашлялся я, поравнявшись с ним, – обувь у вас уж больно замечательная. Привезли откуда-то, или местные умельцы сделали?

– Местные, – с улыбкой ответил он.

– И дорого берут?

– Да нет, для хорошего человека и просто так сделать могут.

– Что вы говорите? – Душа неуклюже подпрыгнула от радости, она, бедолага, тоже порядочно настрадалась от моих ног. – Можно и мне заказать? Заплачу, сколько потребуется! У меня, видите ли, вечная проблема с обувью.

– Конечно, но на это дня три уйдет – не меньше.

– Да я и не тороплюсь никуда. Хотел в поселке художников сидеть, так какая разница где? У вас тут, как посмотрю, природа замечательная. – Мимо проплыл громадный кизиловый куст, полыхающий переспевающими ягодами. Голод очень ободрял на созерцание кустов плодоносящих. – Где-нибудь можно в вашем местечке остановиться на недельку-другую? Я, понимаете ли, писатель…

– Конечно можно! Хотите – прямо у меня и живите. Дом большой, а народу только я да жена с сынишкой.

– Премного благодарен! А водоёмчик в округе какой-нибудь имеется?

– Речка есть и озеро.

– Замечательно! Я, видите ли, главный редактор…

Шли мы долго. Если б не крутая каменистая тропка в две ладони шириной, я уже давно бы разулся и шел в одних носках, еще лучше – босиком. Страшно хотелось пить, и смутно беспокоили воспоминания о «Ниве», оставшейся бог весть как далеко.

– Однако вы забрались! – сопел я, сохраняя остатки достоинства. В отличие от меня, мужчина шёл легко, беззаботно, кажется, не запыхался ничуть. – Как места-то ваши называются?

– Горные… места у нас, – почему-то неопределенно ответил он.

– А звать-то вас как? – Честно признаться, меня почти испугало то, что он не назвал своей деревни или поселка, уж не знаю, куда именно мы шли, но и это я быстренько списал на расшатавшиеся за последнее время нервы.

– Божедар. А вас?

– Игорь Валерьевич… Игорь. Имя у вас какое хорошее и редкое. Далеко еще?

– Почти пришли.

Под это «почти» мы прошли ещё, как мне показалось, километров двадцать, карабкаясь всё выше и выше к горным расщелинам. Тропка так петляла, разветвлялась, закручивалась, что нечего было и надеяться отыскать дорогу назад. Наконец мы вскарабкались на очередную возвышенность, и взору открылась пасторальная картина: зеленая долина с деревушкой, со всех сторон окруженной стройным лесом и горными хребтами.

– О, какая красота! – выдавил я, задыхаясь. – Как вы отсюда в центр попадаете? Или есть другая дорога?

– Да, имеется. Осторожнее, тут спуск крутой.

На мгновение я замер. Аккуратные строения, напоминавшие совхозные, квадратное, явно искусственное озерцо в центре долины, бороздки огородов, лоскутки небольших полей – эта картинка показалась мне смутно знакомой, где-то я уже видел такую композицию, будто мне когда-то снилось это всё… Обдумать мысль я не успел, потому как подвернул ногу и с недостойным жалобным кудахтаньем заторопился вниз.

– Что же вы так! – расстроился Божедар, спускаясь следом. – Я ведь предупреждал, осторожнее!

– Засмотрелся на деревеньку вашу! – С перекошенным лицом я помассировал лодыжку, предвкушая как минимум три хромоногих дня.

– Ничего, сейчас придем домой и всё поправим.

Мы спустились на дорожку, уходящую в лес, и вскоре углубились в прохладную хвойную тень. Средь золотистых стволов красовались добротные рубленые дома, колодцы, беседки…

– Папа!

Навстречу нам несся пацаненок лет четырех-пяти в одних коротеньких шортиках.

– Это мой Дениска, – заулыбался Божедар, хотя мог и не пояснять: рыжий ежик волос да темно-синие глаза – отцовская копия.

Мальчонка принялся крутиться возле нас, повернулся спиной, и я застыл, привалившись к очень кстати подвернувшемуся под бок дереву. На спине пацаненка, там, где у всех людей лопатки, топорщились маленькие, но уже вполне оформившиеся крылышки с перышками светло-бежевого цвета и нежным белым пушком. Большой, указательный и средний пальцы правой руки, как по команде, сами собой соединились в горсть. Крестное знамение получилось корявеньким, возможно, даже обидным для ангела… Божедар поглядел на меня и рассмеялся.

– Ну что вы, – он помог мне отделиться от дерева и, придерживая за плечи, повел к двухэтажному дому, казалось, сделанному из солнечной древесины, – он не ангел, Дёня обычный челоптах. В меня пошел, я тоже челоптах. Надеялся, что в маму уродится, хоть не станет с этими крыльями маяться, но не вышло.

– Челоптах – это как?

Божедар усадил меня на резную скамеечку у крыльца и долгим взглядом посмотрел в прямо глаза.

– Сразу хочу сказать, чтоб потом не было неясностей и недоразумений, – он принялся неторопливо расстегивать пуговицы балахона, – лишних вопросов, вроде: как, почему, откуда копыта растут. Этого у нас тут не любят.

– У кого копыта растут? – Я вытер слабенькие вспотевшие ладони о штаны и сунул руки меж колен, чтобы не мешались.

– У некоторых растут.

– Понял, – кивнул я, – конечно, что же в этом такого?

Божедар снял балахон, аккуратно свернул, положил на скамейку рядом со мной и остался в одних серых штанах свободного кроя. Продолжая внимательно на меня смотреть, мужчина расправил большущие крылья с коричнево-рыжими перьями. Получился звук, будто хозяйка вытряхивает половик с балкона, во все стороны полетели мелкие перышки и пух. Я отчего-то взял и заливисто засмеялся. Тут подбежал пацаненок и схватил со скамейки балахон:

– Пап, домой отнесу, да?

– Ага. А мама где?

– С тетей Мартой за грибами-ягодами пошла.

И с этими словами убежал в дом. Проводив сынишку взглядом, Божедар опустил крылья и спросил:

– Чего курите?

– А? – Я совершенно не понял вопроса.

– Спрашиваю, какие сигареты курите?

Я вытащил из кармана пачку и в полнейшем недоумении уставился на неё.

– Хорошая марка, – одобрил Божедар. – Можно угоститься?

– Что?

– Сигарету, спрашиваю, можно у вас взять?

– Ах, сигарету! – дошло до меня наконец. – Конечно, разумеется, берите!

Я протянул ему и прикурил сам. Божедар присел на корточки и с удовольствием затянулся.

– Никак в себя не приду, – признался я, поглядывая на его крылья. – Это потрясающе, феноменально!

– Ничего особенного, – отмахнулся Божедар, со вкусом выдыхая дым. – Одна проблема от этих крыльев и никакой радости.

– Летать можете? – От табака на голодный желудок я захмелел и даже развеселился.

– Зачем? В принципе могу невысоко, над деревьями, но годы уже, сами понимаете.

– Да уж, – болванчиком закивал я, – годы это та ещё дрянь. А у вас это как, династия?

– Да, по мужской линии в основном передается.