Зависимость мира от российской нефти породила в русской среде новый этап в трактовке русской идеи. Теперь, уже основываясь на объективных энергетических процессах, графиках и диаграммах, русские утверждали, что они «приняли на себя миссию борцов с отверженным миром в образе падшей природы». Позиционируя себя как спасателей-спасителей, утверждали, что «вот и пришло время воплотиться на деле особому историческому призванию России, способной объединить народы на основе духовно-энергетического братства».

скажу Нефть и Газ, и тело моё окружит пламя

скажу Лёд, и к ногам моим приплывёт умирать океан

Евгений и Герман едут к геологу. В маршрутном такси работает DVD. Идёт запись передачи «Кто мы и зачем?». Пассажиры дремлют.

– Странный выбор для маршрутки, – заметил Герман.

– Сейчас модно такие темы обсуждать, – пояснил Евгений. – И правильно, пусть мыслят. Может, бухать меньше будут.

За круглым столом сидят стандартные участники подобных передач: либеральный ведущий, историк, священник, сценарист порнофильмов, поэтесса-концептуалист.

Ведущий, обращаясь к историку:

– Так что же есть сейчас русская идея, по-вашему? Как её можно охарактеризовать, преподнести?

Историк, глядя в сторону и вниз:

– Я бы сказал, что русская идея, по своей сути, это философско-идеологический механизм самоидентификации русскости. Безусловно, сама эта идея – часть русской философии и…

Его перебивает поэтесса-концептуалист:

– Русская философия станет собственно чистой философией, когда перестанет обслуживать русскую идею. Ведь русская идея в её радикальном изложении религиозна и при этом ветхозаветна. Все эти пассажи, наподобие богоизбранности русского народа, мессианство. Или вот это, как мог бы сказать Саваоф всем русским: «Не поклоняйтесь западным идолам!».

Священник:

– Да ещё Толстой говаривал о Тургеневе: «Трясёт демократическими ляжками». От этих сотрясений – западнодемократных – идея русская в умах еретических пребывает, как дом на песке. Еретикам надлежало бы изумляться и удивляться благостному устройству идейности русской, а не лепить своих божков из праха и пепла.

Сценарист порнофильмов:

– Мне кажется, нужно начать с того, что с возникновением русской идеи русский человек всегда был объектом русско-философских размышлений, в центре внимания которых были проблемы нашего человека, и главная задача русской идеи – создание интегральной концепции русского человека с его эмоциями, инстинктами и влечениями, с его обнажающейся натурой. Нельзя забывать, что для русского человека…

– На хуй!

– …очень существенны реальные условия его бытия. А в области натуралистической эстетики…

– Заебали, блядь! – пассажир мужеского пола запустил в монитор недопитую бутылку «Клинского». На него никто не обратил внимания, все дремали.

Выходя на остановке из маршрутки, Герман спросил водителя:

– А почему вы ставите такие записи в салоне?

– А нас обязывают теперь. Раньше блатняк крутил, и нормально было, а сейчас каждую неделю монитор меняю.

Геолога не было дома. Старушка соседка сказала, что он пошёл к гетере, и показала дорогу. Друзья изумились наличию в маленьком посёлке гетеры, и именно гетеры, а не просто поселковой шлюхи. Заблудившись на развилках, Евгений и Герман поинтересовались у мальчика лет двенадцати, как пройти к гетере и, вообще, кто она такая.

– А вы уже пришли, – ответил мальчуган, – вон тот дом. А гетера эта – бывшая наша библиотекарша. К ней сейчас многие ходят. Время такое.

Ставни деревянного дома оказались плотно прикрыты. Дверь не заперта. Во дворе не было видно живности, только цветы да декоративный кустарник. Проход в комнату узкий, едва освещённый красным светильником у потолка. Посреди комнаты на большом ковре, окружённом разноцветными свечами и благовониями, лежала гетера – женщина средних лет, едва прикрытая прозрачной накидкой. Рядом – трое обнажённых мужчин. В одном узнавался геолог. Все молча глядели на вошедших Германа и Евгения. Гетера долго и пристально всматривалась в них.

– Вы хотите меня? – спросила она негромко.

Герман (смущаясь). Нет, мы по другому делу. Не к вам.

Гетера (улыбнувшись). Проходите, садитесь. Можете не раздеваться. Мы беседуем о хаосе. Хотите выпить?

Евгений. Разве что глоток.

Гетера. Сядьте поближе. Всё же вам лучше раздеться. Как вас зовут?

– Евгений и Герман, – ответил за них геолог.

Евгений. Мы, собственно, к нему.

Гетера. Это потом. Поговорим о хаосе. Вы боитесь хаоса?

Евгений. Нет, мы не боимся хаоса.

Гетера. Значит, вам не нужен космос.

Герман. Может, и не нужен.

– Вот в этом вся беда. Кому не нужен космос, того хаос не страшит. Вы пробовали поместить в центр своего сознания светлый и гармоничный мир, – гетера взяла двумя пальцами тонкую коричневую сигарету, – и вдруг ощутить хаос, способный поглотить этот мир. Ваша воля сведена на нет. Вы всецело в руках судьбы. Там, где начинается хаос, кончается воля.

– Тут вы говорите о России, – неожиданно вставил геолог. – Везде хаос, а здесь воля. Россия и есть воплощение воли, и в этом её судьба.

Гетера снисходительно посмотрела на геолога:

– Да, картина мира русского человека пронизана понятием трансрусской судьбы, а потому зачастую фаталистична. Ты говоришь о воле и судьбе России, друг мой, – гетера щёлкнула геолога по носу. – Но воля противоречит судьбе, а это трагедия. Русские обожают трагедию. Они в ней как рыбы в воде. И, даже обретши космос, они всё равно тоскуют по хаосу. Это зависимость. О, как точно это показывают художники! Сквозь демонизм Врубеля проглядывает мир русского человека, шагнувшего за космос в хаос, где всё фатально. А Пётр? Шемякинский Пётр в Петропавловской крепости – пример противоречия воли и судьбы, ещё одно выражение трагедии. Герой, некогда пытавшийся создать из хаоса свой собственный космос, уже не в состоянии им управлять. Бронзовый император с выражением абсолютного бессилия, вглядывающийся во мглу фатума. А без гармонии мы звери или тени. Но поправимо всё, когда гармония придёт. С рассветом нам Меркурий, слетевший наземь с облаков, её посланье принесёт. Евгений! Герман! Возьмите меня за грудь. Вы, Евгений, за левую, а вы, Герман, за правую. Я чувствую прилив гармонии! Мы повергнем хаос! Идёмте вовне! Держите меня, Евгений. Держите, Герман. А вы, друзья, ступайте за нами. Не отставайте, это важно. Идёмте вокруг дома три раза по часовой стрелке – так ходит солнце. Надо спешить, пока тень зверя не опередила нас. Алмазный перстень на его когтях оставит глубокую отметину в хрустальных следах нашей поступи. Держите меня, Евгений! Держите, Герман! Не отставайте, друзья! Повторяйте за мной:

Гетера с компанией безостановочно ходила вокруг дома. На шум сходились сельчане. У кого были мобильники, снимали шествие. Старики, видя, как голые молодые люди держат полуобнажённую библиотекаршу за грудь, неодобрительно качали головой, а мальчишки швыряли в них яблоками. Но компания, войдя в транс, никого не замечала и продолжала движение. Наконец гетера направилась в дом, но геолог, шедший сзади, вышел на улицу, находясь ещё в состоянии транса. С протянутыми в пустоту руками и умилением на лице он двинулся по дороге под хохот смотрящих вслед. Но геолог ни на кого не обращал внимания и только шептал: «Разве вы не видите, вон там голая, простоволосая дева-Россия, Россия-недотрога выходит из воды в тумане. Ей застят волосы глаза. Просит меня подойти. Я иду, иду!».

Евгений и Герман очнулись, всё ещё держа гетеру за грудь. Она курила с туманной задумчивостью и едва уловимой улыбкой. В потемневшем углу комнаты сидел незнакомый приятелям обнажённый мужчина из прежних посетителей с гитарой и вполголоса пел романс «Ты пускаешь слезу у меня на глазах». «Поторопись, мгновенье, ты ужасно», – промелькнуло в голове у Евгения. Друзья, не сговариваясь, убрали руки с груди гетеры, но та задержала их: