– Хотя мы всегда можем посидеть и поговорить о политике, слизывая соль с ладоней. Есть хорошая текила и новые одноразовые ладони. Импортные.

– Политика – хорошая разговорная жевачка. Политика и выборы – полноценный бубльгум.

– Но не в первый вечер нового года.

– Это да. Про политику в этот вечер говорят, если только не взяли.

– Если обо мне, то я всегда предпочитал расслабляться чисткой реестра.

– Никогда не понимал твоей любви к окнам.

– У всех свои недостатки.

Сэм.

Если отвлечься от истинной сути наших с ним сложностей, то я мог бы описать его, как простого парня с района, всегда готового впрячься в случае вопросов. Ровного, четкого, без косяков. Сэм никогда не прогонял. Сэм всегда мутил с правильными. Тянулся к старшакам в детстве, к малолеткам в зрелости. Музыка? Good Man by Raphael Saadiq.

Обрел целостность, устанавливая драйвера для принтера в “среде виндовс95”, как Сэм называл тот период своей жизни. Среда виндовс95 как ультиматум миру, как отражение мифологемы путешествия героя, как новый архетип взращенного ломаными фотошопом и тридэмаксом нереализованного фрилансера, вынужденного перейти на темную сторону силы из-за отсутствия клиентов.

Всегда в шапке, одном типе маек и одном типе джинс, но не хипстер, просто приученный беречь голову и экономить время на выборе что одеть сегодня. Разительно выделявшийся из когорты крупных поставщиков. Лишь золотая цепь, одеваемая на деловые встречи, да страшный в своей пустоте никогда не снимаемый взгляд выдавали в Сэме его истинную суть. Рано постаревший – сотни сожранных ночами пицц и гиро вкупе с колой – сетевые схватки на полный желудок не идут на пользу даже имеющему столь завидный метаболизм индивиду.

Упаковка колхицина на подоконнике – последствия поглощенных гектолитров пива в совокупности с постоянной работой пальцами. Счет денег – работа, стук по клавиатуре – хобби, оба процесса – пальцами. Оба процесса были стабильны в своей ежедневности уже много лет жизни Сэма. Но я не мог отвлечься от истинной сути наших с ним сложностей, ибо я был причастен к появлению той пустоты в его глазах. Изначальной пустоты.

Двенадцать золотых стационарных телефонов на лакированном столике в углу комнаты.

Специальный гном-подносчик трубки (подарок от парней с Севера).

– Политика… Никогда не понимал смысла всех этих разговоров. Всегда одно и тоже – Ближний Восток, террористы, мировой заговор, Запад, агенты, мировой заговор… Изо дня в день. Ничего не меняется. Мы такие хорошие, а они – такие плохие. Если бы не они – у нас все было бы хорошо. Еще напряжемся, еще немного помучаемся, и все будет хорошо. Наркоманы тоже каждый день говорят, что надо бросить, и ничего не меняется.

– Тоже у них кто-то всегда виноват в том, что им бедолагам торчать приходится. А вообще, не важно, что происходит, важно, что рассказывают. Наша свобода оценивать события жестко лимитирована разрешёнными новостями.

– Это да…

– Как ты по ситуации с… ммм… Медведем? Разобрался? – Сэм ударил в одно из самых больных моих мест. Четко. Без вариантов. – Я полагаю, что его уход значительно повлиял на твою работу, верно? – Ткнуть в рану раскаленным прутом и поковырять там – знаменитый стиль переговоров от Сэма. Вовлекаться в такое нельзя. Выход один – перейти сразу к делу.

– Чего ты хотел?

– Кот, дело более чем серьезное. Серьезное как формат с. Ты единственно надежный вариант бэкапа для меня. – Сэм выглядел напряженным.

Тут я понял, что дело совсем плохо, и захотел покурить. Я ведь был отличным барыгой в детстве. Потом я стал просто хорошим оптовиком, в итоге, чуть не превратившись в посредственного погонника, пройдя по тонкой грани в плане сотрудничества с государством.

Назад в торговый бизнес путь мне был заказан, отчасти из-за сидящего напротив человека, который теперь заявляет, что я единственный, кто может ему помочь. Да, я вышел из бизнеса сам, после… ситуации с Медведем, но… Сэм косвенно тоже был к этому причастен. Короче, не знаю как тебя, а меня такие пируэты судьбы вынуждали отчаянно желать изменения сознания.

– Ты единственный, кто может мне помочь. Я так считаю, поскольку… к сожалению для нас обоих, слишком хорошо знаю тебя. Ты всегда был другим, Кот. Конечно, я не забываю, что между нами была та ситуация… – “та” было выделено, превращено в определенный артикль, вброшено в полыхающий костер неприкрытой неприязни грязными мегатоннами ядерного заряда прошлых обид.

– Та ситуация, – я тоже выделил голосом указательное местоимение, – была, с одной стороны…

– Не об этом сейчас. Об этом позже. – Оборвал меня Сэм. – Видишь ли… Даже не знаю как и сказать тебе… я умираю, Кот…

Было время, когда я мечтал об этом.

– Знаю, что было время, когда ты мечтал об этом. Но… Все в прошлом. Бизнес есть бизнес. Тем более что по факту мы оба давно вне игры… Ты сдался сам. Меня вот отравили. Говорят – это полоний…

Час от часу не легче. Сначала Сэм, этот тип, которого я пару раз кидал по молодости, и который бесконечное количество раз швырял меня в отместку, говорит о деле, а потом вот это… Я невольно подумал о скрытой камере в дужках его очков, о трансляции в интернете, о миллионах ухохатывающихся зрителей/чтецов/последователей по ту сторону цифровых каналов. На всякий случай я улыбнулся им. Интересно, кто спонсор трансляции, и какова стоимость переписка? А во сколько же им обходится минута рекламы?

– Полоний? Это давно не модно… и совсем не круто. Страховку точно не выплатят.

– Язвишь?

Он мощным броском профессионального игрока в бейсбол метнул умнозвук в стену, раскрошив трубку на мельчайшие детали, затем совершенно невозмутимо достал из коробки новое устройство. В секундной вспышке света из коробки я смог увидеть, что она до отказа заполнена умнозвуками. Еще в целлофане, неоткрытыми, невозможно идеальными в бриллиантовом гламуре своей светящейся новизны.

– С уже настроенным на меня номером. Парни из Управления получают вагонами такие. Помогает в работе. Нервы ни к черту. – пояснил Сэм и снял шапку, обнажив гладкий череп. Кожа цвета старых сырых газет. Мог бы сойти за Чарльза Ксавьера в других обстоятельствах. Я был бы Колоссом, а мое одиночество было бы моим банши.

– Как теперь? Веришь?

– Верю… – прохрипел я, неожиданно потеряв голос. Я нашел его позже, он провалился в подкресельную темноту, в пыль забытых слов, в труху цветных снов.

Он улыбнулся. Я взял со столика потрескавшийся граненый стакан и наполнил его водой из графина. В душе воцарилась пустота, но не та, о которой пустомелил Авалокитешвара, другая… которая ближе к опустошенности при известии о смерти близкого человека, которая сродни выжженной перед приходом чужеземных захватчиков земле, сметенной прочь напалмом реальности стоимости микрозаймов иллюзии о собственной состоятельности, которая орет, брызгая слюнями прямо в лицо собеседника – ОН ПОЧТИ СДОХ!

Кажется, я воспринял все чересчур близко к сердцу.

Где-то внутри кресла скрипела странная музыка лейбла warp.

Я попытался переключиться и осмотрел комнату, в которую попал.

В комнате повисла тишина – это все что я сначала увидел. Я встал с кресла, с удовольствием прошелся по упругому ворсу персидско-китайского ковролина, попытался стряхнуть тишину с абажура третьего из четырех медных подвесных светильников Тостарп, создающих уют в небольшой квартире Сэма. Кто же был тут дизайнером, мелькнула мысль, и возникло желание постебаться… Как светильник из дешевого суперрынка попал в эту квартиру?

– Их не производят уже некоторое время. Еще через лет пять их будут продавать с аукциона, как предмет искусства. Ты, Кот, никогда не мог смотреть на несколько шагов вперед. Тебя всегда интересовал лишь результат действий здесь-и-сейчас…

Еще один намек на ту ситуацию. Еще один удар из прошлого. Манипуляция чувством вины за содеянное однажды – лучший способ управления людьми. Любой член длительного брачного союза сможет подтвердить этот вывод. Сэм выкашлял свою фразу и затих. Затяжка. Выдох. Прошлое висело в комнате густым табачным дымом.