– Хошь?

Я не хотел. Дед это видел. Кивал с понимающим видом. Вставал с дивана. Делал круг по комнате. Ставил уже пустую бутылку пива на пол. Остаток папиросы проталкивал в горлышко бутылки, она проваливалась внутрь, достигала дна, шипела, соприкоснувшись с остатками пива… Подходил ко мне ближе. Нависал надо мной всей своей сморщенной массой. Гладил меня по голове и тихим голосом спрашивал:

– Как же ты собираешься побеждать запад на трезвую голову? Скотина такая…

На мой практически чекистский ответ: «не скажу» я получил размашистую оплеуху: «такие как ты позорят нашу страну перед лицом капиталистической угрозы». Дед уходил прочь из комнаты стремительно и не оборачиваясь, словно желая лишить меня всякой возможности броситься за ним с извинениями. Но я не бросался. Коммунистический коан деда поглотил меня полностью, вырвав из реальности до конца следующей недели, до наступления сентября, когда… я вернулся в школу завершать последний учебный год. Дядя уехал восвояси, странные игры прекратились, я снова стал спать по ночам. Днем приходилось активно трудиться – за время летнего простоя я терял наработанное за предыдущий учебный год.

К концу школы стало так происходить, что многие из моих дилеров стали возить сами, перестав закупаться у меня, а оставшиеся превратились в просто хороших конченных торчков, мертвых и упоротых настолько, что им тупо не хватало мозгов уйти в свободное плавание. В отчаянии я вернулся туда откуда активно уходил все отрочество – в прямые продажи. Но об этом позже, хорошо? Отец же там еще был в этом детстве… Отец…

– Папа, а если мы на самолёте, и он падает, и пилот говорит, что надо кому-то из нашей семьи прыгать, чтобы спасти всех… ты кого выберешь прыгать?

– Ты так сильно хочешь соскочить? Не вариант, сын. Мы – семья. Хрен ты соскочишь!

Мы помолчали. Я ощущал жуткий дискомфорт и не смог подавить это в себе. Он почувствовал. Всегда чувствовал.

– Что не так?

– Папа… ну зачем ты так выражаешься?

– А что?

– Ну это же ужасно звучит. Хрен – это очень неприятное слово. Тебе следует говорить иначе. Особенно в моем присутствии. Ты знаешь, какое слово будет намного более правильным выбором?

– Ну-ка удиви меня.

– Хуй, папа, хуй.

– Хуй – хорошее слово, не спорю. Не употребляй его часто.

– В каком смысле?

– Во всех. Чем меньше употребляешь, тем оно эффективней работает. Это я тебе не просто как пользователь с большим опытом говорю, но как отец. Ясно?

– Это больше на приказ похоже, чем на то, что ты опытом делишься.

– Я могу еще въебать.

Ответ не требовался. Ответом было послушное молчание. Самым правильным ответом до момента обретения достаточного количества сил, чтобы осознать в себе возможность въебать в ответ. Решить вопрос отцов и детей.

~~~~

Барыжное детство, красная школа, порошковые университеты улиц и погонная академия общества. Я пронес воспоминания через всю жизнь, чтобы прийти к ясному и отчетливому пониманию – мне они не нужны.

Необходимо выключить прошлое из сознания, мне не нужно оно для дальнейшей дороги, ибо дорого мне эта дорога обходилась. Играя словами, ругаясь матом, прерываясь на латте с вишневой слойкой, я тщетно искал свой путь в жизни, или место в мире, или тесто в тире… Вишневая слойка определяет выбор рифм.

Кто мог мне помочь? В идеале я сам, а на практике – Сэм, давший мне шанс, что сам утратил в погоне за роковым мешком так и непроданного стирального порошка… Конечно стирального, или ты хочешь, чтобы я опять имена веществ употреблял? Я сознательно не употребляю н-слово. Во-первых, чтобы не было пропаганды, во-вторых, чтобы не срываться на частности. Частности тут не нужны. Максимальное обобщение показывает истинную мощь подхода Странной страны к проблеме…

Я бы на твоем месте задумался – не является ли твой невербальный запрос на название веществ тем или иным именем признаком просыпающейся зависимости. Не показывает ли столь недвусмысленно проявляющееся желание слышать и слушать что-то из другого мира свидетельством, что даже в этих твоих горах, удаленных от всего, что только может быть, скрытых в густых туманах забвения, в утомленных солнцем тенях клонящихся ко сну, в шумах этих твоих водопадов, куда ты ходишь за водой… да, ходишь, я видел… даже в этих горах – ты не ушел от мира? Ибо нельзя уйти от себя.

Я понимаю, что много говорю о веществах, возможно даже чересчур много, службы по контролю за веществами – бдительные хранители хрупких людских душ – могут запретить запись моего рассказа тебе к распространению, к публикации, на меня могут начаться гонения, на слушателей могут возникнуть подозрения… В употреблении слов… А бдительные хранители хрупких людских душ неустанно и весьма тщательно сканируют ментальное поле Странной страны, проверяя всех странников на верность прописанным обязательным традиционным принципам мышления… Хорошо, что ты не записываешь ничего. Не записываешь же, так?

Что? А ты же не в курсе… Я правда о другом спрашивал, ну да ладно.

Странники, бро, это граждане Странной страны.

Как же ты не в курсе? Сейчас же там все – странники. Идут все вместе в никуда, без цели, внимательно следя за тем, чтобы никак не возникла цель, чтобы даже отдаленно похожее на цель не проявилось в государственном ментальном поле, но храня память о том, откуда они ушли. О тех, кто проложил путь. Кто сказал, что надо бы, наверное, сходить… Бег на месте – национальный спорт. Стать чемпионом по бегу в никуда – заветная мечта многих странников. Мы никуда не тянемся, никуда не рвемся, мы бредём куда-то, ну или странствуем, чтобы соблюдать порядок словообразования. Иначе тогда Бредовая страна получается, а это уже оскорбление национального достоинства, не так ли? Можно и срок получить.

Мы считаем, что уверенней себя мы можем чувствовать лишь в состоянии отсутствия состояния.

Мы – настоящие мастера дзен.

Мы празднуем мирное время военными парадами.

Мы оказываем помощь, убивая.

Мы боремся за трезвость, торгуя веществами.

Именно поэтому и получилось провести разрешение заниматься вещественным бизнесом. Что по факту убило бизнес. Но я опять же не очень сейчас о грустном хочу. Расфилософствовался я…

С другой стороны – все это тоже часть истории, часть моей жизни, часть прошлого… Я тоже помню откуда я иду. И берегу эту память. Разве можно запретить прошлое? Отказать в осознании опыта? Перечеркнуть наличие ошибок? Как расти без понимания причин? С кого брать пример? С государства? Но… а если я не готов? Я согласен с внешнеполитическими решениями, полностью поддерживаю курс, проводимый правительством и Президентом, ой, разумеется, наоборот – Президентом и правительством, но хочется заявить право на ошибку пусть и в ограниченных пределах моего ума.

Я же еще имею право на свободу действий внутри себя? Мне нет нужды подавать письменный запрос через портал госуслуг, без опасений быть привлеченным на первом же перекрестке бдительным сотрудником дорожной полиции за неоплаченные штрафы за переход внутренних перекрёстков на красный свет, нет же? Штрафы за сомнительные мысли… За то, что подумал утром два раза о том, чтобы поехать непристегнутым…

Короче, бро, вот ты покупаешь детектив, выходишь из магазина, ну да, из магазина. Давай на секунду представим, что ты – человек эпохи бумажных книг, классик, да еще и что магазин тут есть где-то поблизости. Книжный. Да. В горах тут. Ну ради примера, хорошо? Не цепляйся к словам. Опять же ствол я в руках держу – не забывай. Так что – сиди смирно и представляй.

Так вот, ты выходишь из магазина, и тебя скручивает полицейский патруль по обвинению в распространении антиобщественных тематик. Ты в шоке, ты требуешь объяснений, а строгий следователь с мясистым лицом вместо ответа направляет свет лампы на купленную тобой книгу. И ты рад, что свет больше не слепит тебя, что он слепит эту дурацкую книгу, дурацкую настолько, что она даже не может понять, что её слепят, но разве ты согласишься с обвинением?