– Говорила, но это ведь совсем другое!

– То же самое, – отрезал Ала ад-Дин. – Джинн? – повернулся он к застывшему в ожидании приказа Каззану.

– Да, мой господин!

– Повтори еще раз, пожалуйста – это так ласкает слух, – разулыбался Ала ад-Дин.

– Это твое желание? – на всякий случай уточнил джинн.

– С ума сошел? Это просьба.

– Понимаю, мой господин, – склонил голову Каззан.

– Так бы и слушал вечно! А можешь ли ты?..

– Я все могу! – приосанился дымный дух. —Позволь, я угадаю: ты хотел бы разбогатеть, о мудрый юноша. – Каззан подплыл вплотную к Ала ад-Дину, и его блюдцевидные глаза пристально уставились в лицо молодого человека.

– Ты ошибся, о джинн, – покачал головой Ала ад-Дин. – Конечно, деньги мне не помешали бы, но что я скажу соседям?

– Да плевать на них, – опять встряла в разговор мать и зашептала сыну в ухо. – Проси деньги. Деньги проси, слышишь?

– Отстаньте, мама! Только и слышу от вас: деньги, деньги! А мне хочется…

– Дом тебе не нужен, деньги не нужны, – проворчала старушка, опускаясь на курпачу. – Непутевый ты! Совсем не думаешь о будущем.

– О вашем?

– О нашем общем.

– Ну нет! Если я женюсь на принцессе Будур, у меня и так будет много денег и дворец.

– Что ты говоришь? – отшатнулась от него мать, словно от прокаженного. – Да в тебя верно вселился джинн! Прости, о Каззан.

– Ничего, – кивнул тот. – Странности – это не по моей части. Но, вообще-то, диагноз кажется мне верным.

– Вот видишь! – тут же ухватилась старушка за эту фразу. – Он тоже так думает. Он очень умный.

– А я, по-вашему, получается, круглый дурак? – набычился Ала ад-Дин. – Так, что ли?

– Я этого не говорила. Но это ведь и так видно. Кто еще в здравом уме откажется от денег?

– Я откажусь. И не мешайте мне загадывать. Значит, так, – Ала ад-Дин пристально посмотрел на джинна, почесав переносицу, и задумчиво покусал нижнюю губу. – Хочу жениться на принцессе Будур!

– Ничего не выйдет, – развел руками Каззан. – Этого я не могу.

– Ты же говорил, что можешь все?

– Конечно, все. Но есть еще то немногое, чего я не могу. Любовь мне неподвластна.

– А говорил, что джинн, – разочарованно вздохнул Ала ад-Дин, повесив голову.

– Я джинн! Самый настоящий. А может, все-таки денег возьмешь, а?

– Да отвяжись ты со своими деньгами! – вскипел Ала ад-Дин. – Деньги, деньги – только это и слышу целыми днями! Чтоб они все провалились!

– Это твое желание? – уточнил Каззан.

– Нет! – выкрикнули одновременно мать с Ала ад-Дином. – Побойся Аллаха, о несчастный! Как же мы без денег-то жить будем?

– Ну, живете же вы столько лет без них, – пожал дымными плечами джинн. – Давайте побыстрее. У меня дел много.

– Подождут твои дела.

– Не подождут. Я подневольный джинн. Вот если бы мне кто-нибудь дал свободу… – Каззан мечтательно погасил пламя в глазах, и они стали небесно-голубыми. – Ты добрый юношу, я вижу это по твоим глазам.

– Ты так думаешь? – засомневался Ала ад-Дин.

– Уверен! А я такой старый джинн, такой старый, – джинн пустил огромную слезу и утер ее кулаком. – Я так устал исполнять все эти глупые человеческие желания. Ты думаешь, легко таскать горы золота на своих плечах, строить замки и шить кучи всякого барахла в моем-то возрасте? И никто даже спасибо не сказал. Каззан дай то, Каззан принеси это… Ах я несчастны-ый! О, как мне хотелось бы вкусить свободы, кто бы знал! А-а-а!

– Постой, постой, – остановил его Ала ад-Дин.

– Да? – с готовностью замолк джинн и наивно похлопал глазами.

– Разве тебе не нравится быть могущественным джинном?

– Ты хотел сказать: могущественным рабом, – поправил его Каззан. – А тебе самому хотелось бы, чтобы тобой понукали?

– Нет уж, спасибо, – Ала ад-Дин припомнил, как его постоянно тыркает мать, и жалость к джинну закралась в его доброе сердце.

– Эй, ты что задумал? – насторожилась мать. – Не вздумай сделать глупость! Слышишь?

Зря она это сказала. Ала ад-Дин, и так будучи на взводе из-за любовных терзаний, только состряпал на лице злорадную ухмылку – вот сейчас он за все отомстит, разом!

– Ты свободен, джинн!

– Что?! – отпрянул Каззан назад, не веря своим острым ушам. – Ты не шутишь, о человек?

– Нет! – не раздумывая, махнул рукой Ала ад-Дин, как отрубил.

– Шутит он, шутит, – мать вцепилась в руку сына. – Опомнись, ты совершаешь глупость! Ведь это!..

– Не вмешивайся, о женщина! – сверкнул глазами Каззан. – Твой сын мудр не по годам. Так это твое желание?

– Да!

– Нет! – воскликнула донельзя перепуганная старушка. – Не слушай его, он повредился головой. Все эти железные птицы, женщины в непотребных платках и с голыми ногами…

– Э-э, помолчи, женщина, – поморщился джинн. – Он мой господин!

– Да, я господин! – выпятил грудь польщенный подобным обращением Ала ад-Дин. – И я говорю тебе: ты свободен!

– Слушаю и повинуюсь, – склонил голову Каззан, едва удерживая рвущуюся наружу улыбку.

И в ту же секунду раздался страшный гром, стены домика закачались, а по глазам резанул яркий ослепительный свет. Мать с сыном упали на пол, сильно зажмурив глаза и прикрыв головы руками. Так они лежали очень долго, пока не убедились, что все успокоилось, и дом не рухнет на их несчастные головы.

Первым открыл глаза Ала ад-Дин. Осторожно оглядевшись по сторонам, он поднялся с колен, отряхнул побелку с волос и нахлобучил на них свою тюбетейку.

– Вот и все, – произнес он. Жалел ли он о содеянном им, было совершенно неясно.

– Вай мэ! – мать, кряхтя, поднялась с пола вслед за сыном. – Ты не сын! Ты распоследний идиот – проворонил собственное счастье.

– Ох, мама! Поверьте, счастье не в деньгах, – удрученно покачал головой юноша, оглядывая царивший в доме разгром. Стол был сдвинут, шкаф опрокинут, курпачи разбросаны, старый сундук перевернут, и из него вывалились на пол вещи, а потолок нужно было белить заново.

– А в чем же, по-твоему? – никак не унималась старушка. – В чем, я тебя спрашиваю?

– Миром правит любовь, мама, – назидательно произнес Ала ад-Дин, воздев палец к обшарпанному потолку.

– Я так и знала. Так и знала! Это все твои дурацкие книги, чтоб они все сгорели! – старая женщина, не найдя больше нужных слов, подходящих к случаю, зло махнула рукой и вышла из дому в чуть покосившуюся дверь. Ала ад-Дин проводил ее тяжелым взглядом и задумался, не сотворил ли он и вправду непоправимую глупость. Опустившись на смятые курпачи, Ала ад-Дин закачался из стороны в стороны и принялся колотить себя кулаками по голове.

– Ах, я дурень, дурень, – бормотал Ала ад-Дин. – Ну кто меня за язык тянул. Ох, что я наделал!..

– Эй, парень! – раздался совсем рядом голос.

Ала ад-Дин прекратил себя мутузить и огляделся по сторонам. В доме никого не было, лишь на подоконнике раскрытого настежь окна сидела сорока, косясь одним глазом на юношу. Сорока разевала клюв и нервно сжимала когти, скребя ими некрашеное дерево.

– Это ты со мной разговариваешь? – удивился Ала ад-Дин.

Ворона захлопнула клюв и ничего не ответила.

– Не будь дураком, – вновь раздался голос над самым ухом. – Сороки не разговаривают.

– А-а… кто же тогда это сказал? – Ала ад-Дин завертел головой.

– Это я, Каззан. Не ищи меня, я невидимый.

– Ты вернулся! – обрадованно подпрыгнул Ала ад-Дин и встал на карачки. – О джинн, я…

– Молчи и запоминай.

– Да-да, я запоминаю и молчу, – быстро закивал юноша, глядя зачем-то в потолок.

– За то, что ты отпустил меня, я подарю тебе…

– Золото! – выкрикнул Ала ад-Дин, вытаращив глаза.

– Нет, о нетерпеливейший из отроков. Я не подарю тебе золота – оно портит и молодых, и взрослых. Особенно молодых. Я подарю тебе нечто более дорогое – тайну. Внимай же мне!

– Я внимаю, внимаю, – Ала ад-Дин отвалил челюсть и выпучил глаза, как голодный пес на сладкую сахарную косточку в лавке мясника. – Говори же!

– К тебе вскоре явится один человек. Он назовется твоим дядей, но он не вовсе дядя, а злой колдун.