– Через… забор? – несчастная женщина прикрыла глаза и схватилась за сердце. – Скажи, может, ты перегрелся на солнце? Или заглянул по пути домой в курительную?
– Как вы могли такое подумать, мама! – возмутился Ала ад-Дин, хмуря брови.
– Я уже двадцать пять лет как мама. Отвечай, о несчастный, зачем ты ее перекидывал через забор?
– Я не перекидывал. Это она хотела залезть, а ее лесенка осталась с другой стороны стены.
– Лесенка?
– Ну да.
– А почему она не прошла через ворота, как это делают все люди?
– Мама, она же принцесса! – раздраженно потряс руками Ала ад-Дин. – Неужели непонятно?
– Конечно, сынок. Чего ж тут непонятного? Все принцессы ходят только через забор.
– Вы смеетесь надо мной?
– С чего это ты взял? Я очень даже серьезно говорю.
– О Аллах! – воздел к небу глаза Ала ад-Дин. – Вы не понимаете. Она боялась, что у нее будут неприятности.
– Потому что пройдет через ворота? – уточнила мать.
– Ну, конечно! Она ведь без спроса убежала в город.
– Э-э, а ты уверен, что это была именно принцесса? – усомнилась мать, протягивая руку, чтобы потрогать лоб сына, не горячий ли тот.
– Да точно, точно, – отстранился Ала ад-Дин от протянутой к нему ладони. – И не надо меня щупать! Я не болен и пока еще в своем уме!
– Знаешь, с трудом верится, – проворчала старая женщина, силясь подняться со ступеньки. – Такого простака, как ты, любой облапошит.
– Мама!
– А-а, – лишь отмахнулась та отворачиваясь. – Опять, наверное, своих пустых сказок начитался, вот и мерещится невесть что.
– Но она не знала самых простых вещей, которые знают все! Например, ей было неведомо, кто такой баран. А еще она спросила, что это у меня надето на голове, – Ала ад-Дин лихо заломил тюбетейку.
– Она что, слаба умом, эта твоя луноликая? – удивленно распахнула рот старушка.
– Мама, это нехорошо – сразу оскорблять человека ни за что ни про что! Сами подумайте: откуда ей знать, про барана, если их нет во дворце. А тюбетейки у них не носят.
– Хорошо хоть шальвары у них носят, – проворчала женщина себе под нос, скрываясь в дверях дома. – Некогда мне твои глупости слушать. Мне готовить надо! Непутевый!
– Я путевый! Я лампу новую купил, и еще масло и муку, – Ала ад-Дин бросился к калитке, у которой оставил свою суму, и быстро вернулся, держа поклажу в вытянутой руке. – Вот, поглядите сами!
– Лампу? – заинтересовалась мать, заглядывая в протянутую ей раскрытую суму. Засунув в нее руку по локоть, она вытащила лампу и придирчиво оглядела ее. – Новенькая, даже блестит, – повела головой женщина, прицокнув от удовольствия языком. – Хорошая лампа. Только скажи мне, не украл ли ты ее? Вещь-то дорогая!
– Мама, как вы могли такое подумать! – в который раз за вечер возмущенно надулся Ала ад-Дин. – Мне дал ее торговец лампами за то, что я вернул ее ему.
– Ага, значит, все-таки ты ее сначала спер, негодный, а потом в тебе проснулась совесть, и ты решил вернуть украденную вещь хозяину!
– Все было совсем не так, – запротестовал Ала ад-Дин, выхватывая лампу из рук матери и любовно прижимая ее к груди. – Он ее потерял, а я подобрал и вернул ему. А он обрадовался и подарил лампу мне.
– В таком случае давай же быстрее нальем в нее масло и опробуем! Ох, как я устала готовить при лучинах. Уже глаза болят.
– Так пойдемте скорее в дом, – обрадовался Ала ад-Дин, что хоть чем-то сумел угодить ворчливой матери. – Мне самому не терпится опробовать нашу лампу.
– Ты только аккуратнее, – напутствовала сына старушка, – не сломай ее. Вещь как-никак дорогая.
– Да знаю я, знаю! – огрызнулся Ала ад-Дин, давно привыкший к незаслуженным упрекам матери. – Лучше бы масло принесли, а я пока фитиль сделаю.
– Да-да, – спохватилась старая женщина и, кряхтя, поспешила обратно на двор, где Ала ад-Дин оставил сумку.
Тем временем юноша, побродив по комнате, отыскал кусок какой-то ветхой рванины, оторвал от него полоску и начал скручивать фитиль, катая его в ладонях, но взгляд его не отрывался от лампы, так маняще она поблескивала отполированными боками в неярком свете догорающей лучины. И тут он разглядел несколько комочков грязи, приставших к поверхности лампы. Это было совсем нехорошо – новенькая лампа, а на ней уже грязь. Ала ад-Дин отложил фитиль в сторонку, оторвал еще один лоскуток и взял лампу в руки. Придирчиво повертев ту перед глазами, юноша взялся оттирать грязь. Пятен было немного, всего три – два на боку лампы и еще одно под узкой изогнутой ручкой. Ала ад-дин сначала оттер бок лампы, а потом, плюнув на ручку, потер и ее.
И в тот же миг из лампы повалил дым, сизый, плотный и совсем не пахнущий, больше похожий на туман. Клубящееся облако быстро собралось под потолком, еще сильнее уплотнилось, из него выпростались две здоровенные ручищи и голова, на которой распахнулись огромные горящие глаза.
Ала ад-Дин от неожиданности выронил лампу.
– Ай! Что ты опять натворил? – донеслось от двери.
Только что вошедшая в дом мать с сумой в руках, прижалась спиной к стене и выронила из разом ослабевших рук суму.
– Это не я мама! Он… оно само! Честное слово!
– Не ври матери! – топнула ногой бледная старушка. – Такое само не появляется. Уж я-то знаю, я пожила на свете!
– Но это правда! Я только оттер с лампы грязь, а это… этот вылез из нее.
Облако молчаливо клубилось под потолком, а круглые огненные глаза с интересом наблюдали за перепалкой сына с матерью. Толстый закрученный хвост сгустка дыма или тумана, утончающийся книзу, сильно смахивал на пыльный смерч, неоднократно виденный Ала ад-Дином. Но у того, разумеется, не было глаз и рук…
– Не ври мне, о боль моего сердца! Я двадцать лет чистила старую лампу, и никогда из нее не валил дым.
– Но ведь это новая лампа, – никак не сдавался Ала ад-Дин. – Может быть, теперь их такими делают.
– Прошу прощения, что вмешиваюсь в ваш разговор, о достойнейшие, – не вытерпел облачный явленец, спускаясь из-под потолка и выплывая на середину комнаты, – но если вы меня вызвали, то я хотел бы…
– А ты не вмешивайся, дымное чучело, когда я разговариваю со своим сыном! – погрозила ему кулаком старушка. – Кто тебя вообще вызывал?
– Он, – указало пальцем облако в сторону Ала ад-Дина. – Он потер лампу, и я явился. Приказывай, о мой господин! – покорно склонилось облако перед Ала ад-Дином.
– Кто ты, о неведомый дым? – юноша уже несколько пришел в себя и поднялся с пыльного пола, отряхнув штаны.
– Кто я? – глаза на облачной голове еще больше увеличились. – Я джинн! Неужели ты никогда не слыхал про джиннов, о необразовеннейший из юношей?
– Джи-ин? – недоверчиво протянул Ала ад-Дин, скосив вбок подбородок.
– Джинн, – подтвердил тот кивком головы. – Каззан Одын Бздын.
– Чего? – уставился на него Ала ад-Дин.
– Ну, зовут меня так, понимаешь?
– Понимаю, чего ж тут не понять. Зовут тебя казан. Странное имя, конечно, но вполне достойное.
– Ну почему всегда одно и то же? – горько вздохнул джинн. – Каззан, а не казан. Две «з», понимаешь? И еще с большой буквы. Это одно из имен джиннов.
– Так бы и сказал. А Одын Бздын – что это означает?
– Это означает, что у тебя есть одно желание. Вроде как один щелчок пальцами, – джинн щелкнул пальцами, и от произведенного им звука дрогнули стены дома, а с потолка посыпалась побелка.
– Ты того, поосторожнее бздынькай, – опасливо пригнул голову Ала ад-Дин. – Дом старый, может развалиться.
– Так может тебе новый дом построить? – с готовностью потер дымные ладошки Каззан. – А может, целый дворец? Так это я мигом!
– Чтобы все говорили: вот бедный Ала ад-Дин, неизвестно на какие деньги построивший себе новый дом, а, тем более, дворец? Да и зачем он мне.
– Соглашайся, о мой недалекий сын! – к Ала ад-Дину подбежала старушка и потрясла того за рукав, с некоторым испугом косясь на ожидающего приказа джинна.
– Э, мама! Жили мы в этом доме столько лет и еще столько же проживем. Вы ведь сами сколько раз говорили: этот дом построил отец своими руками, и переезжать в другое место вы не желаете.