Реальны ли все эти планы? Этого не знал никто. Судьба пропавших кораблей так и оставалась неизвестной.

Ну а если каравелла найдёт систему в трёх-четырёх гевах, то сбросит ненужные модули, и экипаж быстро и благополучно вернётся обратно.

Чтобы удалиться на расстояние в полтора миллиарда километров, "Синко Льягос" потребовался целый стандартный год. За это время каравелла разогналась до весьма приличной скорости в девяносто пять километров в секунду. Для межзвёздных полётов не сильно подходит, но уже куда больше третьей космической. Впрочем, в процессе разрыва скорость корабля играла весьма незначительную роль.

Разумеется, весь этот год экипаж продолжал оставаться "на берегу". Лишь за несколько недель до прыжка вслед каравелле послали межпланетную шлюпку.

Вот только за время полёта шлюпки психологическое состояние пилота, Рустама Терашвили, существенно ухудшилось. Он в самом начале отказался пилотировать и тяжёлые транспортники-галеоны, и лёгкие курьеры-люггеры, заявив, что будет летать только на каравелле. Но за год мальчонка подрос и начал бояться. И капитан "Синко Льягос", и он сам подмечали тревожные признаки: беспокойный сон пилота, его подавленное настроение, несобранность, почти постоянное зависание в простеньких виртуальных игрушках. Рустама неоднократно уговаривали отказаться от авантюры. Ну да, шлюпку придётся возвращать, каравеллу — тормозить, но и что с того? Жизнь людей ценнее. Но Рустам, набычившись, упрямо повторял: "Я справлюсь". Раз за разом. И когда каравелла закончила разгон и начала тщательно и аккуратно складывать полотнище солнечного паруса. И когда к ней пришвартовалась шлюпка, такая маленькая и изящная на фоне межзвёздного корабля. И во время последнего предразрывного инструктажа.

Он множество раз просматривал эту запись. К тому времени ему уже приходилось путешествовать между системами, но в неизвестность он отправлялся впервые. Отмечаемые стадии были привычны, и вместе с тем — новы.

Зафиксированы колебания напряжённости Z-поля.

Амплитуда колебаний растёт линейно.

Амплитуда колебаний растёт экспоненциально.

Разрыв.

Двадцать три человека. Весь экипаж. Такие собранные. Такие сосредоточенные. Такие живые. Ещё живые.

Он так и не смог окончательно понять, что именно произошло. Скорее всего, какое-то уникальное и непредсказуемое стечение обстоятельств, некоторые неясные особенности взаимодействия разрыва с барионной материей, находящиеся далеко-далеко на концах гауссовой кривой. Но аппаратура для работы с Z-полем испустила мощнейший импульс нейтронного излучения.

Все, находящиеся в жилом модуле, погибли в течение нескольких минут. Массовое поражение клеток центральной нервной системы, церебральный синдром — и всё. Типичная "смерть под лучом". Оболочка модуля резко ослабила импульс, и он не причинил никакого вреда кораблю. В теории всё должно было быть наоборот — но никто не предполагал, что смертоносный поток придёт не снаружи, а изнутри!

В момент разрыва он — единственный из членов экипажа — находился не в модуле. Сказать, что гибель людей стала для него потрясением — значит, преуменьшить. Это было настоящее деление на ноль, это было подобно экрану смерти. Некоторое время он обдумывал возможность самоубийства.

Но его ждала новая звёздная система. Безлюдная, мёртвая. Жизнь, а тем более разумная жизнь — слишком редкий феномен во Вселенной. Она не должна угаснуть. Она должна распространяться всё дальше и дальше, к самым далёким уголкам мироздания. Возможно, именно для этого и существует человечество?

Что же, он возьмётся за эту задачу. Он обустроит систему и создаст здесь форпост цивилизации.

В конце концов, он, искусственный интеллект "Кузня", был создан именно для этого.

Первое, что сделал искин — это измерил координаты Z-поля. Если бы речь шла о человеке, действие можно было бы назвать "рефлекторным". Первое, чем интересуются люди, окунувшись в неизвестность — смогут ли они вернуться домой.

Но людей больше не было. А расстояние до ближайшей системы составило четыре тысячи сто восемьдесят четыре гева. Не повезло.

Затем "Кузня" оценил планетную систему — и тут чёрная полоса наконец-то посерела.

Система была хорошей. В ней было много всего, и с этим "всем" следовало разбираться долго и тщательно. Но сперва её нужно было как-то назвать.

Вопрос был очень мелким и очень принципиальным. Новооткрытые системы называл пилот. Всегда. Это было их право, их привилегия. Взрослые могли предложить, посоветовать, но окончательное решение всегда оставалось за детьми.

Звёзды и планеты называли по-разному. В честь любимых героев игр, комиксов, мультфильмов: Лоренц, Анориэль, Сётоку. В честь популярных исторических личностей: Ортега, Геворкян, Каддафи. В честь родных мест: Куба, Краков, Крым. В честь богов примитивных религий: Лакшми, Миктлантекутли. В честь… да мало ли в честь чего!

Но названия всегда давали дети. А теперь предстоит ему. Нет, искин вполне мог присвоить небесным телам буквенно-цифровые индексы, и с подавляющим большинством он поступит именно так — но для звезды и планет это казалось неправильным. Применить случайный выбор — тоже. Проанализировав ситуацию, искин остановился на мифологии древней Месопотамии. В конце концов, именно там зародились одни из первых человеческих цивилизаций. И даже в пятом веке в стандартном часе по-прежнему шестьдесят минут, а в минуте — шестьдесят секунд.

Система была роскошной. Вокруг Гильгамеша, жёлтого карлика лишь на пару процентов тяжелее Солнца, вращалось аж целых четыре планеты. Ближе всего, на расстоянии всего-навсего тридцати миллионов километров, находился Энкиду — горячий Нептун с массой, в двенадцать раз превышающей земную. Само по себе это ставило крест на его хозяйственном использовании, но совсем уж бесполезной планету назвать было нельзя — вокруг Энкиду вращалась Шамхат, луна, по своим параметрам сходная с Меркурием. Первые же пробы показали, что в системе есть удобный источник тяжёлых элементов, и вскоре по раскалённой поверхности поползли вереницы харвестеров. Прежде чем копать карьеры и уж тем более шахты, следовало собрать самые сливки. Конечно, на Шамхат было жарковато, но у искинов был большой опыт в освоении горячих планет: хозяйственная деятельность на Меркурии началась ещё в первом веке до Разрыва.

Шамхат был не единственным источником минералов: между орбитами второй и третьей планет лежал широкий астероидный пояс. Немного порывшись, там можно было найти множество интересных камешков с высоким содержанием редких и редкоземельных металлов. Небольших, весом до шести-семи миллионов тонн. И, что немаловажно, весьма удобных для транспортировки.

И это было хорошо, потому что на орбите третьей планеты и разворачивалась основная промышленная зона. На орбите — потому что на Мардук, газовый гигант массой в девять десятых Юпитера спуститься было нельзя. А вот на его спутники — можно и нужно.

Под толстым ледяным покровом Апсу плескались бессчётные кубокилометры топлива, необозримый океан великолепного горючего — воды. Конечно, это топливо требовало некоторой обработки — отделить тяжёлую воду от обычной, получить дейтерий — но эти операции давным-давно стали рутинными и привычными. А вот сам дейтерий являлся основой для большинства термоядерных реакций.

Конечно, вместо относительно дефицитного дейтерия — состоящего из протона и нейтрона — можно было бы использовать протий. Самый обычный водород, не отягощённый никакими бесполезными добавками в виде нейтронов. Самый заурядный протон, который, сталкиваясь с другим протоном, порождает звёздное пламя.

Можно было бы. Но нельзя. Потому что нигде, кроме недр звёзд, водород гореть не желает!

Даже если преодолеть силы кулоновского отталкивания, даже если столкнуть, заставить слиться два ядра водорода — то на выходе получится гелий-2. Крайне нестабильное ядро, которое мгновенно распадается обратно. И только изредка, по праздникам, в исключительных случаях, ядро гелия-2 успевает испустить позитрон и нейтрино, превратившись в стабильный дейтерий (который в ходе последующих реакций благополучно превращается в гелий-4). А уже аннигиляция позитронов и позволяет гореть звёздам.