Все персонажи этого романа являются вымышленными

и любое совпадение с реально живущими

или когда-либо жившими людьми случайно.

В одно январское утро, по городской брусчатке, не спеша, препрыгивая и задорно напевая, что-то себе под нос, шел девятилетний мальчик. Он был весел и красив, его большие серые глаза были наполнены теплом и детским озорством. Следом за ним, опираясь на трость, шел молодой мужчина. Он был статен и аккуратно одет. Во внешности его все выдавало породу и высокое происхождение, а легкая хромота, только придавала шарма. И лишь тяжелый взгляд его темно-карих глаз, говорил о строгости нрава и пережитых невзгодах.

Это морозное утро, когда отец и сын не спеша прогуливались по заснеженному Петербургу, после посещения кадетского корпуса, в который так стремился определить своего сына молодой князь Петр Иванович Сенявин, не предвещало ничего плохого. Но неожиданный шум заставил князя вернуться из приятной задумчивости и сосредоточиться на этих нарушающих утреннюю тишину звуках. Шум все приближался и приближался, отчетливо соединяясь в отзвук тысяч ног стучащих по земле и тысяч голосов гудящих в воздухе. И шум этот будто с нескольких сторон надвигался прямо на них. Несколько человек, проходивших неподалеку, также остановились, вслушиваясь в непонятные звуки, разрывающие тишину.

– Андрей, не убегай далеко! – еще не понимая, что происходит, но уже с волнением окликнул Петр Иванович заигравшегося сына.

Внезапно улицу стали заполнять десятки солдат и полицейских, а с разных сторон Зимнего дворца и набережной Невы отчетливо завиднелась огромная масса народа, стремившаяся пробраться к Зимнему. Стало ясно, что весь этот шум был вызван многолюдной демонстрацией, собравшейся этим воскресным утром в две большие колонны. Они были так велики, что казалось, насчитывают не одну тысячу человек. И все эти тысячи человек были рабочими петербургскими массами.

Люди шли спокойно и степенно, разлившись по улице, как река по весне, все нарядно одетые, будто и не демонстрация это вовсе, а праздничное гуляние. Многие в толпе шли, неся перед собой портреты императора Николая II.

Одну из колонн демонстрантов возглавлял священник, поднявший перед собой крест. Он вел за собой всех этих людей, как в обетованную землю, но что-то в лице его было не приятное и даже пугающее. Иуда среди апостолов, Каин, а не Авель вел всех этих людей не в рай, а в самое жерло ада.

А в это время на тротуарах уже стала собираться публика, заинтересованная нежданным представлением.

Увидев происходящее, леденящий холод пролился по всему телу молодого князя Сенявина. Страшные воспоминания давно минувших лет, сейчас яркой картиной встали у него перед глазами.

– Папа, что это? Кто все эти люди?– с живым любопытством спросил маленький Андрей, вглядываясь в происходящее, словно в карнавал.

Не отвечая на вопросы сына, Петр Иванович крепко взял его за руку и, опираясь на трость, стараясь как можно быстрее идти, направился прочь от Зимнего дворца, минуя солдатские кордоны, но у Александровского сада они снова наткнулись на живую стену из серых шинелей. Солдаты Преображенского полка пытались сдержать толпу демонстрантов. Жуткий шум закладывал уши. С одной стороны, на разный лад, демонстранты кричали, озвучивая свои требования к императору и правительству. С другой стороны солдаты, пытаясь перекричать демонстрантов, убеждали людей в необходимости разойтись, объясняли, что императора в столице нет и, судя по их охрипшим голосам, убеждали они уже достаточно давно и, к сожалению, все убеждения их били тщетны.

Мороз и ветер пронизывали и одних и других, но каждый продолжал стоять на своем.

– Господин прапорщик!– едва слыша себя, обратился Петр Иванович к одному из офицеров, – Господин прапорщик! Не могли бы вы нам помочь выбраться отсюда?!

– Что?! Не слышу! – ответил тот.

– Не могли бы Вы…

Но в этот момент, речь князя Сенявина прервали выстрелы, и рядом с ним упал молодой унтер – офицер. Пораженный пулей в живот, он корчился от боли и тут – же прозвучал ответный выстрел. Страшный крик раздался в толпе и несколько человек – демонстрантов замертво упали на землю. Солдаты стали стрелять в безоружных людей, не сумев совладать с нервами и поддавшись на провокацию. Демонстранты стали разбегаться охваченные паникой, но пули продолжали лететь им в спины. И едва затихли звуки выстрелов, как громыхнули, следуя один за другим два пушечных залпа.

Прижав к себе, как можно крепче сына, и закрыв ему глаза ладонью, князь Петр Иванович Сенявин наблюдал разыгравшуюся трагедию. Страшная картина лежащих и истекающих кровью на заснеженной брусчатке людей, перемешалась в его сознании с картиной, казалось бы, уже забытой трагедии девятилетней давности, когда такие же не в чем неповинные люди, окровавленные, раздавленные лежали в огромном поле, в пыли.

Внутри князя все затряслось от происходящего на его глазах ужаса, как неожиданно над его ухом прозвучал близкий, знакомый голос:

– Петя!!!

В кабинете было тепло, а легкое потрескивание в камине почти усыпляюще действовало на Петра Ивановича Сенявина. Впрочем, этот камин со своими извивающимися линиями, растительным декором на облицовке сам собой завораживал и успокаивал. Не менее красив был и сам кабинет. Стены его в верхней совей части, были затянуты шелком, а в нижней его части был вмонтирован дубовый цоколь. Украшенная растительным орнаментом стена, как бы росла вверх от пола к потолку, гладко окрашенному, в центре которого находилась изысканная люстра. Рисунок наборного, узорчатого пола также повторял переплетение стеблей цветов. В мебельном гарнитуре кабинета преобладала плавность линий и волнистые природные очертания. Все это делало его необыкновенно изысканным, эмоционально насыщенным. Но больше всего внимание Петра Ивановича привлекли большие витражные окна. При попадании лучей солнца на них, каждое стеклышко подмешивало свой неповторимый цвет, и вся картина изменялась. Такой красотой хотелось наслаждаться с утра и до вечера, пока солнце не сядет за горизонт.

В это время дверь в кабинет отворилась, и на пороге появился молодой, тридцатипятилетний мужчина, необыкновенно привлекательной европейской наружности. Прекрасно сложенный, с утонченными чертами лица и пышной светло-русой шевелюрой.

– Сейчас Марта принесет чай,– с характерным немецким акцентом сказал он. – Андрей уснул, можешь не волноваться. Ах, друг мой, я не верю своим глазам, глядя на тебя. Сколько мы не виделись? Девять лет?

– Да, Михаэль, девять лет мы не виделись, и при встрече ты снова спасаешь мне жизнь, – улыбнулся князь Петр Иванович в ответ.

– Спасибо, друг мой! – добавил он, взяв Михаэля за руку.

– Ну-ну, стоит ли об этом говорить?

– А я вот любуюсь твоим кабинетом, – сказал Петр Иванович. – Какая изысканная красота во всем. Особенно хороши эти витражные окна.

– О, эти окна изготовлены из самого высококачественного стекла. И цена им, надо сказать, соответственна, – засмеялся Михаэль. – Впрочем, все это Марта. Когда мы переехали сюда из Москвы, она все устроила на свой вкус.

– Стоит отметить вкус у Марты отменный! Ваша московская квартира, насколько я помню, была также хороша. Но впрочем, что это я об интерьерах? Ты уже капитан. Расскажи лучше, как ты живешь? Откуда здесь?

– Мой полк дислоцируется здесь, в Санкт-Петербурге. После Москвы я получил новое звание и перевод в 145-й пехотный Новочеркасский Императора Александра III полк. Разумеется полк сейчас, как и вся дивизия, на театре боевых действий. Наше первое сражение произошло в Хушитае.

– Сражение при Шахе? Как же читал, читал. Герои, как есть герои.

– Все так, герои, но еще и потому, что ценою своих жизней эти сотни убитых многому научили нас оставшихся в живых. Теория, учения, – ничто, рядом с настоящим сражением. Это было в сентябре, наш полк занял позицию на Двурогой сопке, у деревни Тай-хайши. Там мы были окружены японцами. До рассвета мы отбивали атаку за атакой. К чертям теорию, пробивались штыками, врукопашную. Это был подлинный ад! Только вообрази, кровь приливает к лицу, в висках стучит, во рту все пересохло, а что впереди неизвестно. Быть может смерть. Временами становилось невообразимо страшно. Да-да, признаюсь – страшно.