Глава 15. В вестибюле психиатрической больницы

Бережно накидывая пальто на хрупкие девичьи плечи, Генрих чуть сжал их в знак сочувствия.

– Право, дорогая Алимпия, мне очень жаль. Анафилаксия на инъекцию аминазина… внезапный отек гортани… Кто ж знал, что ваш кузен аллергик?

– Вы должны были знать, прежде чем делать ему уколы! – огрызнулась Алимпия, ничуть не смущаясь своей грубости. Она была зла. Внезапная смерть Гектора потрясла ее. Угрызения совести не заставили себя ждать: была ли необходимость запирать его в лечебнице? Ведь они с дядей, какие-никакие, но лекари… что ж они не справились бы. Здесь что-то не так.

– Я провожу вас… – начал психиатр.

– Не стоит беспокоиться, дорогу сами найдет, – оборвал его Егор, беря за руку Алипию.

Дождь перестал, но небо не прояснилось. Грозовые облака все так же нависали над зданием больницы. На ступенях пожилая женщина куталась в мохеровую шаль.

– Простите… – обратилась к ней Алимпия, – вы не знаете, кто так протяжно стонал? Кажется, звук доносился с верхнего этажа…

Подняв на девушку заплаканные глаза, женщина тихо промолвила:

– Это приют для душевнобольных… здесь все стонут… одни от муки, другие от удовольствия…

Глава 16. Алимпия разжигает печь

"Почему он назначил встречу на задворках? Почему не в доме? – никак не могла взять в толк Алимпия. – Да еще велел никому не говорить, даже дяде… что за шпионские игрища?"

В кухне было сыро и зябко. Присев на корточки перед голландкой, она тщетно пыталась разжечь печь, но пальцы дрожали и спички ломались одна за другой.

Мрачный опустевший дом. Большой и бестолковый, как Егор…

– Ой, чего это я о нем вспомнила? – удивилась девушка, потирая озябшие руки. Подышала на них теплом. Опять зачиркала спичками.

– А того… – сама себе и ответила, сморщив носик от летящей искры, …что надо было сказать ему о записке Генриха, которую давеча передал ей мальчонка-беспризорник… о том, что, как стемнеет, ждет ее у старых мастерских, но только одну, без провожатых, что владеет важной информацией и готов предоставить ее по взаимной договоренности.

– Что он хочет мне продать? – покачала головой Алимпия. – Уж не признание ли в истинной причине смерти Гектора?!

Наконец-то удалось зажечь лучину. Приоткрыв заслонку, бросила щепу в печурку. Огонек начал разгораться, затрещали березовые дровишки, теплый серый дымок поплыл в комнату, да прямиком в лицо Алимпии.

Девушка закашлялась, замахала руками, разгоняя дым. Неловко завалилась на бок, на четвереньках отползла в угол, подальше от злополучной печки.

– Курица! – вдруг прогремел над ухом знакомый голос. – Куда лезешь, дура-баба?! Почему вьюшку загодя не отворила?!

Подхватил на руки, Кравцов вынес девушку из дома на свежий воздух, усадил на лавку под березой. Сам обратно кинулся, потрясая на ходу кулачищем. Распахнул створки окон, громыхнул какой-то посудиной, скрипнул печной задвижкой. С лязгом покатилось по кухонным половицам пустое ведро, выкатилось на обшарпанный паркет гостиной. Из дома вышел Егор, сжимая в руке дуршлаг.

– Вот и согрелися! – взлохмаченный, присел рядом. – Кочергу не нашел, пришлось черпаком полешки раскидать.

От его кителя остро пахло гарью и мужицким потом. Алимпия невольно скривилась, не успев вовремя отвернуться, а он враз просек.

– Чего нос-то морщишь, барышня? – пробурчал между делом, стряхивая с пшеничных волос осевший пепел. – Твоей глупостью и подфанивает… чуешь? – и захохотал громко так, от всей богатырской души.

– Да тише ты! – испугалась Алимпия. Ухватила за плечо, начала трясти, что есть мочи. – Тише, дуралей! Услышит же и сбежит! – поняла, что проговорилась, порозовела с досады.

– Кто сбегит? – сбавил громкость Егорка, косо глянул на Липу. – Сладкий докторишка?!

Алимпия от удивления лишь рот приоткрыла: "И откуда, леший, знает?!"

– Не сбегит! – отвернулся, брови нахмурил, небо через дуршлаг разглядывает. Нет-нет, да и бросит взгляд на Липу – ждет, когда с расспросами приставать станет. Смешной какой!

– Ну, если ты все знаешь, – отозвалась девушка, – сиди тогда тут, а я пойду… стемнело уже вроде… обожду, ежели чего…

Встав на мысочки, сладко потянулась. Под тонким пальто явно обозначился округлившийся животик.

– Мальчонку опять ожидаешь? Али девку… в этот раз? – донеслось с лавки.

Липа на миг оторопела, недоуменно выдавила:

– Сам же только что сказал – "сладкий докторишка"…

Егор неожиданно крякнул, потом схватился руками за бока и ну опять гоготать. Хорошо хоть наземь не повалился, да ногами не задрыгал, как дитя малое.

Ничего потешного в своем конфузе Алимпия не увидела и приступ чужого веселья не поддержала. Гордо вздернув подбородок, скоренько свернула за угол дома и очутилась в заброшенном дворике. Хозяйственные постройки почти развалились, тропы заросли травой. Неухоженный шиповник разросся ввысь да вширь, ощетинился голыми шипами. Красавец-чубушник, преломившись на ветру, по земле стелется, ветки с хрустом под ногами ломаются.

А у калитки кто-то уже топчется…

Алимпия напрягла зрения, всматриваясь вглубь двора. Туда, где в поздних сумерках проступали очертания бывших мастерских, да старой кузницы с заколоченными ставнями.

"Нет, видно, показалось, то береза колышется"

– Надо было лампадку прихватить, – спохватилась было, да возвращаться не хотелось – Егорка, поди, не ушел еще…

– На вот! Держи!

"Чертяка патлатый!" – Алимпия вздрогнула, обернулась: а Егор тут как тут, ухмыляется, протягивает ей керосиновую лампу:

– Да не болтай ее сильно – фитилек весь прогорел, затухнуть могёт. Ступай аккуратно, до самой кузни… я позади пристроюсь.

– Я тебе пристроюсь! – прошипела зло Алимпия, досадуя на себя за неосмотрительность – надо было гнать его взашей еще из дому, сама бы с печкой справилась как-нибудь, а теперь уж не отвяжется! А вдруг Генрих его увидит, да сбежит?! – "Не сбегит…" – всплыло из памяти…

– Почему ты сказал, что доктор не сбежит? – подозрительно прищурила глаза, забирая керосинку.

– Сама увидишь… – пожал плечами Егор, в глаза опять не смотрит. – Топай вперед!

Глава 17. В заброшенной кузнице

Приземистый кирпичный барак с покатой черепичной крышей. Труба, почерневшая от сажи. Окошки, что со двора, что с улицы, крест-накрест заколочены досками. Скособоченная дверь, обтянутая бычьей шкурой, плотно прикрыта.

Пройдя мимо мастерских, Алимпия выглянула за ворота. Не видать Кроненберга ни у мастерских, ни на улице.

– Не там ищешь, барышня, – окликнул ее Егор. – Свети сюда!

Он стоял у открытой двери в кузницу, в старом ватнике и черных штанах, заправленных в сапоги, почти неразличимый в темноте. При ее приближении зачем-то снял картуз, засунул за пазуху. Русые волосы растрепались, зацепились за щетину на впалых щеках. Руки на груди сложил, ее, стало быть, дожидается, желваками играет.

"Не так прост, как кажется…" – вспомнились слова Генриха. Значит, ты, Егорушка, хитрый лис, а иначе не вернулся бы оттуда. Недотёпой деревенским прикидываешься…" – Липа с любопытством разглядывала доброго молодца: мощный подбородок с ямочкой, изогнутая линия тонких губ, нос крупноват, но совсем не портит мужественное лицо, лохматые брови нависают над припухшими веками, изумительного цвета глаза, как два больших аметиста, обрамленные в благородное серебро – длинные пушистые ресницы, но…

"Пригож, да бледнокож! По мне так чернявый и ярче, и желанней!" – пожала она плечами, не замечая лукавого взгляда "недотёпы".

– Ты лампу то опусти – глаза слепит, – подтолкнул он ее, играючи, под локоток. – Да и заходь уже, чего застыла?

"И вправду, что я его разглядываю в самом-то деле?! Мой Андрейка в сто раз краше".

Пригнув голову, Алимпия вошла в кузницу. Посветила под ноги. У порога крепко втоптанная в глину стальная пластина тихим лязгом отозвалась на стук Липиных каблучков. Дальше идти не решилась, обернулась.