Ох, как ей нравилась эта таинственность! С замиранием сердца Алимпия следила за всеми передвижениями отца. Вот сейчас он подойдет к ней, поцелует в лоб. Затем, приложив указательный палец к губам, встанет на маленькую раздвижную лесенку и осторожно сдвинет портрет лысого старика в сторону. А там…!

Липа не знала, что было "там", поскольку всегда зажмуривалась – так велел папа – и слышала лишь тихий скрип петель потайной дверцы. А потом на ее колени опустится бархатная коробочка, и она с огромным любопытством распахнет глаза и благоговейно дотронется до ярких самоцветов, скрепленных между собой тонкой золотой нитью. Она никогда не забудет счастливые глаза отца и его гордую улыбку – как он с нетерпением ждал ее вердикта! И с важным видом четырехлетняя кроха одобрительно кивнет маленькой головкой…

С грохотом распахнулась входная дверь. Алимпия вздрогнула, испуганно глядя на ввалившегося в комнату Гектора.

– Чего расселась, косуля? – пробасил насмешливо. – Папашка твой, вроде, воскрес. Тебя зовет! Пошли быстрей, пока снова не окочурился.

Глава 5. В нотариальной конторе

Неуклюже скользя по полированным полам торжественной залы, Карл Натанович наконец-то добрался до спасительного дивана. Откинув полы парадного сюртука, плюхнулся на мягкое сиденье, перевел дух. В приоткрытое окно заглядывало яркое солнце, отражаясь ослепительными бликами в докторских окулярах. Поставив на колени коричневый саквояж, он невольно улыбнулся, прикрыв глаза. Веселое чириканье воробьев за окном, да звонкая капель таявшего снега. День обещал быть чудесным, если бы не столь печальное событие…

В нотариальную контору доктор прибыл загодя, для собственного успокоения и сосредоточения мыслей. Сегодня огласят завещание его покойного шурина Аркадия Бруковича, почившего пятого дня от крупозной пневмонии. Возложенное опекунство, безусловно, обязывало к великой ответственности, но и открывало небывалые перспективы карьерного и социального роста. Карл Натанович уже видел себя вальсирующим на осеннем ежегодном балу у губернатора. Черный фрак и белоснежное жабо. Музыка Вивальди и генеральская дочь с томным взглядом прильнула к его груди…

Погрузившись в амбициозные фантазии, доктор не сразу заметил появление баронессы. Лишь уловив знакомый шелест атласной юбки, вскочил с места, неловко приложился к женской ручке, затянутой в черный бархат.

– Рад, очень рад, баронесса! Однако при других обстоятельствах радость моя была бы безмерной!

– Не лопните от восторга, дорогой Карл Натанович, – легкая усмешка выпорхнула из-под кружевной вуали. – Ваше присутствие здесь меня нисколечко не удивляет – вы какой-никакой, но родственник, а вот что здесь делает этот скоморох из мастерских? – изящная шляпка чуть качнулась в сторону парадного входа.

Высокий широкоплечий детина в вытертом бушлате нараспашку прислонился к дверному косяку, полностью загораживая дверной проход. Колючий прямой взгляд из-под нахмуренных бровей. Окладистая борода так и просилась в опытные руки цирюльника вслед за пшеничными лохмами, свисающими до самых плеч. Хромовые сапоги явно мечтали о гуталинной чистке, а мятые штаны – о паровой глажке. В огромных ручищах – скомканный картуз. За могучей спиной детины маячил пухлощекий лик Гектора фон Грондберга.

– Любезный, ты часом не приблудился? – вежливо обратился к мужику Карл Натанович, нервно поправляя съехавшее на кончик носа пенсне.

– Не-а, – отозвался детина, не меняя позы. Голос низкий с наглыми нотками дворового люда. – Это вы, верно, приблудные, господа хорошие, а я здесь в самый раз. Вот и приглашение от вашей конторы имеется! – достал из-за пазухи зеленый конверт, потряс над головой.

– Могу ли я взглянуть на него? – шагнула ему навстречу баронесса, требовательно протягивая ручку. Но мужик и ухом не повел: уселся на банкетку позади доктора и на даму не глядит, а глядит на важного седовласого господина в пушистых бакенбардах, степенно направляющегося к невысокой кафедре в красном углу залы. Пошитый на заказ смокинг с атласным воротником придавал его располневшей фигуре торжественную величавость дворцового церемониймейстера.

– Ну, коли так… – иронично хмыкнула баронесса, приметив нового фигуранта. Изящно опустила обтянутый бархатной юбкой зад на краешек кресла, аккурат напротив ораторской трибуны. Чуть громче, чем следовало, позвала сына:

– Гектор, иди уже сюда, не топчись на пороге, будто за милостыней пришел! Да не ковыряй в носу, сколько можно?!

Недовольно выпятив подбородок, молодая поросль фон Грондбергов вяло прошествовала к свободному креслу, незаметно обтирая об штаны указательный палец.

– Если все господа собрались, позвольте я начну? – сочный баритон важного господина прокатился по зале. Заняв свое место за кафедрой, он томительным взглядом мудрого филина обвел притихшую компанию наследников. Легкая тень озабоченности скользнула по выпуклому лбу нотариуса.

– А где же девочка, позвольте спросить, мадам? – недоуменно обратился к Людвиге. – Что за причина побудила ее к отсутствию в столь важный день?

– Нет, это невыносимо! – простонала баронесса, нервно откидывая вуаль. – Гектор, где девочка? Я же просила ее привезти!

– Да, я, это… не было ее в комнате, – проблеял в ответ сын, втягивая голову в плечи.

– Внизу она, с женкой моей, – отозвался бородатый детина с банкетки. – Кликнуть, что ль?

– Не надо, – небрежно махнул рукой седовласый. – Ираклий! – чудно позвал в сторону. – Приведи девочку! Можно вместе с "женкой".

Сутулый паренек в белой рубашке с черными нарукавниками скрылся за парадной дверью.

– Зачем ребенка-то тревожить зазря?! – недоуменно пожал плечами доктор. – Не дело таскать детей на подобные процедуры.

– Что вы там всё бормочите, Карл Натанович? – раздраженно бросила Людвига. – Говорите громче, либо умолкните вовсе. Гектор, пойди, глянь, где она? Долго нам еще ждать?

– Уже пришли, маман.

В предупредительно распахнутых клерком дверях появилась забавная процессия. Разрумяненная от волнения Христина в каракулевом пальто крепко держала за руку маленькую Алимпию, одетую в серебристый полушубок и шапочку с помпонами. Из меховой муфточки выглядывали розовые заячьи уши. По другую сторону кухарки, вцепившись в подол мамкиной юбки, испуганно таращил глазёнки щекастый мальчуган в овчинном зипуне, перевязанном крест-накрест шерстяным платком. На голове шапка-ушанка, туго завязанная под подбородком, на ногах валенки. Узрев бородача, малец ожидаемо сморщил курносый нос, по пухлой щечке скатилась крупная слезинка.

– Христя, зачем Егоршу-то притащила? – легкий удар кулаком по диванной спинке отозвался болезненным толчком в докторской пояснице. – Эй, медицина, двинься, пущай дети сядут! Давай, скидавай на пол свой портфель! Ну же!

Зачем-то протерев днище саквояжа рукавом сюртука, Карл Натанович послушно переместил его на пол. Помог взобраться на диван Липе. Мальчонку Христина усадила себе на колени, чтобы "не шмыргался без присмотру по двору".

– Итак, господа, я начинаю! – громко объявил нотариус, доставая узкий свиток, перевязанный шелковой лентой. Круглая сургучная печать коричневой кляксой соединяла ткань с бумагой, подтверждая неприкосновенность документа. Преисполненный величием момента господин Кнопп аккуратно переломил сургуч, резким движением сорвал ленту.

"Как заправский герольд при дворе короля Артура! – отчего-то подумалось Марку Натановичу. – Будто приговор читать собрался".

Необычайное волнение подкатило к самому горлу. В ту же минуту теплая детская ладошка сжала потную руку доктора.

– Все будет хорошо, дядечка, – прошептала Алимпия, взбираясь с ногами на диван. – Мне Какуша сказал, – выдохнула в самое ухо.

– Какуша?! – переспросил Марк Натанович, усаживая девочку на место и искоса поглядывая на нотариуса – тот хмурил брови, молча вчитываясь в документ, словно видел его впервые. – Твой новый друг?

– Вот же он! – девочка достала из муфточки игрушку, прижала к гладковыбритой щеке доктора. – Слышишь, что он говорит?