– Нет-нет, Липушка, давай поиграем после, – Марк Натанович бережно отодвинул от лица зайца, – Какуша ведь послушный зверёк, вернее, друг… и пока поспит, – продолжая сюсюкать, быстро запихнул игрушку обратно в муфту.

Поджав губы, девочка обижено засопела.

"Боже, только бы не расплакалась", – мысленно попросил доктор, взглянув на раскрасневшееся детское личико. Но Алимпия похоже и не собиралась лить слезы – бодро сдернула с головы шапочку, распахнула шубку, повернулась к мальчонке, язык ему показывает! Проказница такая!

– Итак, – после секундной заминки изрек седовласый пасынок Фемиды, – позвольте огласить последнюю волю безвременно почившего Аркадия Бруковича.

– Да оглашай уже, сердечный! – жалобно попросила Христина. – Вишь, детки запарилися совсем! Чего ж кота за яйки тянешь?

– Кота за яйки, – эхом повторил мальчонка, изо всех сил дергая Алимпию за туго заплетенную косу.

***

В звенящей тишине зала елейный голосок Людвиги прозвучал как-то по-особому гаденько:

– Вот и славненько! Уходим, Гектор! И кузину свою не забудь на этот раз.

Прощально кивнув доктору траурной шляпкой, она поднялась с кресла.

Очки внезапно запотели, а воробьи-то совсем обнаглели: целым гуртом забрались в слуховые проходы, и щекочут перышками тонкую барабанную мембрану. Доктор тихонько засмеялся. Смех вышел тонким и писклявым – так смеются кокотки в салоне у мадам Неклюдовой, прикрывая дырявыми веерами напомаженные губки. Тяжелая рука легла на подрагивающее плечо доктора.

– Слышь, господин хороший, ты либо смейся по-мужицки, либо плачь по-бабьи, но не вой как шакал – детки пужаются!

На ватных ногах Карл Натанович поднялся с дивана, обернулся. Ох, как смотрела на него Алимпия! Сколько сожаления было в ее детском взгляде! Сожаления и непонятной ему укоризны. А малец к мамке прижался, да сопли языком слизывает, чтоб в рот не затекли.

– Эй, ты чего раскис, Натаныч? – это уже Христина тянет доктора за рукав. – Пойдем-ка домой, угощу тебя борщом наваристым да котлетками пожарскими.

– Да-да, Христя, идем, – бормочет он, тряся головой так, что сваливается с носа пенсне. – А как же воробьи?! Надобно их выгнать! Не могут они, в самом деле, вить гнезда в моих ушах! Душно! Душно как здесь, словно в аду!

– Итак, господа, последняя воля покойного оглашена! – громко напомнил о себе седовласый оратор. – К завтрашнему полудню, баронесса, будет готова копия документа. Подлиннику же надлежит храниться в обозначенном Аркадием Марковичем месте, вплоть до совершеннолетия Алимпии Аркадьевны. Засим позвольте откланяться, доброго всем здоровьица!

– Эй, мудрый старец, не спеши! – рыкнул разбуженной росомахой Игнат, резво поднимаясь с места. – Меня-то чего звал? Бумагу казенную тратил… – помахал знакомым зеленым конвертом. – Или не твоя писулька? А ну-ка, назови, как звать тебя, величать. Я здесь человек новый, лица твоего не знаю. Слушать – послушал, про себя ничего не услышал. Кто ж ты есть, в самом деле? Важный господин или фигляр балаганный – один черт тебя разберет!

"Ох, батюшки мои, да как он с господином Кноппом разговаривает, деревенщина неотесанная?! – мимоходом подумал доктор, опасливо шаркая по паркету подгибающимися от слабости ногами. Сильные руки домовитой Христины заботливо поддерживали его за ноющую поясницу. Кучерявый мальчуган, ухватив ручку саквояжа цепкими пальчиками, пыхтя, волок его по паркету. – И все же довольно любопытно, что ответит ему "мудрый старец"?".

– Кхе-кхе! – нарочито закашлялся нотариус, пряча в кулак возникшую досаду. Наскоро справившись с коклюшем, величественно расправил плечи, выпятил в регалиях грудь. Надменный взор снисходительно опустился на стоящего перед трибуной мужчину. – Позвольте представиться: Максимилиан Эммануилович Кнопп, частный поверенный Аркадия Марковича Бруковича. Вам этого достаточно или "пачпорт" показать?

– Гы-гы-гы, – донеслось от порога басовитое веселье баронета. Остановившись на полпути, баронесса чутко прислушивалась к незапланированным дебатам. Ее рука в черной перчатке крепко сжимала маленькую ладошку девочки, не отпуская от себя ни на шаг.

– Э-э-э, не хотелось бы прилюдно… – тут же понизил голос Максимилиан Кнопп, выразительно глянув в сторону семейства фон Грондбергов. – Посему, господин Кравцов, покорно прошу обождать меня в соседней зале. Ираклий вас проводит.

Заложив руку за спину, нотариус степенно вышел из комнаты. Сутулый клерк, услужливо прикрыв за ним дверь, обернулся к Игнату.

– Прошу следовать за мной, – прошелестел едва слышно, и, склонив плешивую голову, поспешил к выходу.

– Дамочка, ядрена вошь, дорогу! – громыхнул детина над ухом застывшей в изумлении баронессы.

– Гектор, что это сейчас было? – тихо спросила Людвига, недоуменно рассматривая опустевшую залу. – Тебе не показалось, что нас лишили десерта, выставив вон после горячего блюда?

– Маман! – нетерпеливо пританцовывал на пороге подросток. – Ежели ты не отпустишь меня до клозета, может случиться необычайный конфуз, о котором я буду припоминать тебе всю свою никчемную жизнь!

– Бог с тобой! Алимпия, бегом! – скомандовала баронесса, подталкивая уставшую девочку к выходу.

Глава 6. На кухне Христины

Доктор ел, молча и быстро, обжигая голодное нутро густым борщом. Деревянная ложка билась о дно глубокой тарелки, зачерпывая крупные ломтики картофеля и свеклы. Поверху в каплях янтарного жира плавали кусочки зажаренных шкварок. Пожарские котлеты румянились на чугунной сковороде, поплевывая подгоревшим маслом в картофельный "мундир", преющий в глиняном горшке рядом. Ядреный угарный дух витал по кухне, бился в закрытые окна, и, не найдя выхода, поднимался вверх, к потолочным балкам, оседая на них толстым слоем жирной копоти.

В кухонном закутке, за печкой хлопотала Христина, вылавливая из кадушки сморщенные в застоявшемся рассоле огурцы. Зачерпнула ковшом мутную соленую жидкость, выпила залпом, передернулась от удовольствия.

– Христя, чего таишься в куту? – гаркнул Игнат, отодвигая пустую тарелку. – Тащи соленья, да гляди, кабы котлеты не пригорели!

Ухнув перед мужем миску с огурцами, кухарка повернулась к печи. Через минуту довольный Игнат уминал за обе щеки пышущие жаром котлеты, запивая холодным квасом. Марк Натанович не смог бы столько съесть, ему и борща хватило до краев желудка. Под столом кто-то возился, то и дело спотыкаясь о его затекшие ноги. Не выдержал, приподнял скатерть – о, да это же кузнецов сынишка деревянной ложкой по докторским коленям лупит! Забавный мальчуган! Корить мальца за озорство сил не было. Марк Натанович лишь сонно улыбнулся, щуря осоловевшие от сытости глаза, привычно дотронулся до переносицы, чтоб поправить сползающее пенсне. Но окуляров не было! Остались, видать, там, в конторе седовласого нотариуса.

– Однако, надо бы вернуться, – вяло пробормотал доктор, расправляя скатерть. Подперев кулаком отяжелевшую голову, на минутку прикрыл глаза, но не справился с наваливающимся сном – тихонько засопел.

– Эй, Христя, ты чего ему в борщ сыпанула? – гулко шепнул Игнат, подхватывая доктора под мышки. Дотащив до топчана, уложил, прикрыл ватным одеялом. Сюртук снимать не стал, только ботинки скинул с бедолаги.

– Дык, плохо ж ему, сердечному, Гнатушка. Капелек успокоительных чуток добавила, чтобы поспал малька, нельзя ему волноваться, горит у него в грудине – я же вижу!

– Что ты видишь, женщина? – пробасил полушепотом Игнат, почесывая бороду. – Как лягушки на болоте яйца откладывают?! Тута образование надобно, вона, как у Натаныча, а ты ему хрень всякую в борщ кидаешь, темнота поселковая! Сына лучше покорми – весь день под столом сидит, ложку пустую облизывает.

– Ты мне тута не выступай, – подбоченилась Христина, наступая на мужа. – Сам грамоте не выученный, только знаешь тюкать железякой по наковальне. И сыном не попрекай – при живой родне голодным не останется. Не то, что сиротинушка в барском доме, – утирая нос грязным фартуком, обреченно присела на деревянную скамью. – Вот уж хозяин учудил – дочку на попеченье Людвиге оставил. Не видать теперь Липушке ни наследства отцового, ни ласки материнской!