Не замечая подобных мелочей, Генрих кивнул на оттоманку, приглашая визитеров присесть. Сам же остался стоять посреди комнаты, сбросив пальто на письменный стол.

– Леденец хотишь? – предложил Егор, придвигая жестянку поближе к девушке.

– О, прошу прощения, эти конфеты давно засахарились, – резво подскочил к столу психиатр, – позвольте, я принесу вам другую коробочку – свежайших!

– О, нет нужды, мистер Кроненберг, – мило улыбнулась Алимпия, провожая глазами исчезнувшую в кармане врачебного халата жестянку. – Сегодня я свою порцию сладостей уже получила. Мне хотелось бы поговорить о Гекторе. Как он? Можно ли нам навестить его?

– Гм, – загадочно промычал Генрих, заправляя за ухо смоляной завиток. Подойдя к письменному столу, с явным удовольствием уселся в кожаное кресло, вытянул длинные ноги в сторону дивана. – К сожалению, сейчас Гектор вряд ли будет вам полезен. Видите ли, его возбужденная психика требовала незамедлительного успокоения и в сию минуту находится под воздействием нейролептиков. Баронет вяло реагирует на окружающих, больше спит. Седативный эффект препаратов положительно сказывается на его лечении, временно купируя остроту воспоминаний, неразрывно связанных с испытанным стрессом.

– Ну и чего мы тогда припёрлися? – задался вопросам Егор, разглядывая застрявший в шифоньере лоскут. – На штаны исподние глаза пузырить?!

– А хоть бы и на белье, – расплылся в довольной улыбке психиатр, лаская нежным взглядом обтянутые тужуркой бугристые мышцы Кравцова, – не желаете ли составить мне компанию на завтрашнем дефиле в галерее мадам Корнет? Вход по спецпропускам…

– Это чё такое, лепила?! – захлебнулся негодованием Егор, вырываясь из успокаивающих объятий девушки. – Ты меня чё?!… петушить собрался?!

– Пф-ф! – надул ароматные щеки Кроненберг. Невозмутимо приблизил породистое лицо к прищуренным глазам визави, тихо проговорил:

– Смею предположить, что вы, господин Краниц, слишком увлеклись народным творчеством в местах не столь отдаленных. Так сказать, углубились, прощу прощения за каламбур, корнями в испражнения земли нашей матушки, что не может не вызвать у меня резонного вопроса: каких кровей будете, майн херр?

Выпучив в бешенстве глаза, Егор едва ли мог говорить.

Пришлось Алимпии вмешаться в разговор:

– Генрих, будьте благоразумны! Вы с самого начала провоцируете Курта на необдуманные поступки. Вы, верно, проводите новые исследования. Дядя что-то говорил в связи с этим… гм… "Клинико-биологическое исследование инверсии психосексуальной ориентации у мужчин", если я не ошибаюсь?

– Браво, сударыня! – захлопал в ладоши психиатр, вскакивая с кресла. – Позвольте облобызать вашу ручку?

– И каков результат? – кокетливо спросила девушка, протягивая руку.

– О! К моему великому сожалению работа еще не закончена, и мне не хотелось бы преждевременно оглашать скоропалительные выводы. Вас удовлетворит такой ответ, прекрасная Алимпия?

– Вполне.

– Однако боюсь, господин Краниц находится в некотором замешательстве. Не возражаете, если я коротенько поясню некоторые аспекты своего вынужденного поведения?

– Да не надо ничего пояснять, – обиженно пробурчал Егор, с хрустом разламывая краснощёкое яблоко на две половинки. – И дураку понятно: вы прикидываетесь педолюкой, чтобы посмотреть, кто сильней даст вам в глаз, а потом записываете в тетрадочку ваши "инверсии психосексуальной ориентации".

– Ого! А вы не так просты, как кажетесь, дорогой Курт! – рассмеялся Генрих. – Браво и вам! Но ручку вашу лобызать я все же не решусь, даже не настаивайте!

Вернувшись на место, он сразу посерьезнел. Провел ладонью по напомаженному виску, вполголоса продолжил:

– Эмоционально неустойчивая психика фон Грондберга подверглась сильнейшему потрясению. Возможно, в анамнезе больного присутствует сильный ушиб головного мозга с не выявленным вовремя сотрясением, а возможно и психологическая травма стала катализатором эмоционального взрыва.

– Сильный ушиб… – прошептала девушка. – А почему сейчас нельзя установить причину? Неужели Гектор настолько плох?! А как скоро он выздоровеет?

– Прошел довольно короткий период времени – всего лишь сутки, для выяснения обстоятельств возникновения психогенного шока, но одно могу сказать достоверно, что реактивный психоз имеет обратимый характер, и в случае положительной ремиссии выздоровление баронета можно ожидать… гм… скажем, через год.

– Через год?! Так долго?!

– Это в лучшем случае, дорогая Алимпия. Но случаи, как известно, бывают разные, и, может быть, вам повезет, и вы узнаете то, чего хотите значительно раньше.

Пренебрегая устремленными на него взглядами, Кроненберг подошел к портьере. Дернул за невидимый шнурок. Лиловые воланы поползли вверх, открывая неровную каменную стену. Глубокие узкие щели-бойницы заменяли окна. И откуда-то издалека, из дождливой темноты, через эти самые щели ворвался в комнату свежий воздух. Ударил в грудь Генриха, откинул полы белого халата, окропил моросью смоляные волосы. И лишь насытив кислородом прокуренные легкие, психиатр обернулся.

– Итак, если вы все же настаиваете на посещении Гектора фон Грондберга, я провожу вас в его… гм… покои. Да! И вот еще что… разговаривайте с ним так, будто он здоров. Но не забывайте, что он болен.

Глава 14. Гектор фон Грондберг

О, господи, они опять забрались в его черепушку…

Тощая Куница с ехидным оскалом и белоснежный Гризли…

Они нашли его даже здесь, в этом чертовом месте…

Они поедают его мозг, всасывая серую мякоть через гнилые клыки…

Цепляются острыми когтями за пустые глазницы…

И все шепчут, шепчут: "Смерть стоит за тобой, смерть стоит за тобой…"

Да, он испугался!

Сильно испугался, когда увидел отброшенное на каминную ограду тело старика и темную, почти черную кровь, выступившую на седом виске, и жадные лапы Куницы, шарящие в карманах, и хищный взгляд ее голодных глаз, брошенный на приоткрытую дверь. Но Гектора она не могла видеть, никак не могла!… ведь он зажмурился… и все же вспугнул ее… встревоженная Куница исчезла… он думал навсегда, но она вернулась… Ее мерзкое тявканье от собственного превосходства… ее жалкое повизгивание от удара кочергой… бурые ошметки плоти, летящие на платье матери,… застывшие от ужаса гнойные глазки… вонючий труп в топку запихнули, сверху углем закидали…

"О, господи, как больно!"

Людвига велела ему молчать… затаиться и ждать, когда Косуля вернется… тогда они получат – всё!… Косуля знает, где ворованное золотишко… Фигу с маслом они получили! Костлявый кукиш с дерьмом! Невинные глазки и губки бантиком: "Ах, братец, о чем ты говоришь?! Какое золото?! Нам бы зиму продержаться, устроился бы ты лучше на работу".

– У-у-у, стерва! Мать в могилу загнала, меня в дурку сбагрила, а золота как не было, так и нет! Ненавижу, суку, ненавижу! – что есть сил, Гектор замолотил по матрасу кулаками.

"Был камень, да и тот пришлось гризли отдать. Заявился призраком из прошлого… заодно она с ним, точно заодно! На подмогу позвала, коза драная! Может, подозревает что?… надо молчать… молчать!"

Он крепко зажмурился, до мерцающих мушек в глазах. Стиснул зубы до скрежета.

"Гризли знает, что не убийца… ему нужна правда…"

Как же он боялся его! До онемения, до дрожи в позвоночнике… за собственную трусость… за вечный ужас разоблачения…

Свинцовый обруч вины все туже сдавливает голову…

"Нет! Гризли никогда не узнать правды… Я сам свершил божье правосудие!… ха-ха, кочергой… и ничего уже не изменить… чугунная дверца затворилась и за мертвыми и за живыми…"

Жалобно застонав, Гектор ничком повалился на матрас. Уставился невидящим взглядом в потолок. Замер. Его тихое бессвязное бормотание впитывалось в мягкую обивку стен:

– Волчонок… я забыл про волчонка… буду спать… долго… потом заберу сына… хорошо… все хорошо… покойной ночи, маменька…

Воспаленные веки навсегда прикрыли расширенные зрачки. Навалилась глубокая апатия, обезболивая истерзанный мозг. Руки безвольно упали вдоль неподвижного тела. Сомкнутые в кулаки пальцы разжались. Дыхание остановилось.