Историческое звучание ѣ как ie долго поддерживалось грамматической традицией, например в транскрипции Wien как Вѣна (польское Wiedeń из Vindobona) или транскрипции В. К. Тредьяковским pièce как пѣса, а не позднейшее пьеса.

Я, Ю, Е, И суть заостренные, истонченные А, У, О, Ы. Я – явное, ясное, яркое. Я это Ярь. Ю – вьющееся как плющ и льющееся в струю. Е – таящий легкий мед, цветик – лен. И – извив рытвины Ы, рытвины непроходимой, ибо и выговорить Ы невозможно, без твердой помощи согласного звука. Смягченные звуковести Я, Ю, Е, И всегда имеют лик извившегося змия, или изломной линии струи, или яркой ящерки, или это ребенок, котенок, соколенок, или это юркая рыбка вьюн.

Изломы, как и переплески, Бальмонт всегда приписывал ручью, начиная с его манифеста «Я изысканность русской медлительной речи…» (сб. «Будем как солнце», 1903). И.Ф. Анненский понимал «внезапный излом» как метафору молнии, но здесь видно, что излом – это косая линия струй, как косая планка в я или и, аналог светового луча в мире воды. Этот излом сближает поток воды с законами оптики, что потом откликается в «яркой ящерке», юркой как скатывающася вода.

Как в мире живых существ, населяющих Землю, есть не только существа женские и мужские, но и неуловимо двойственные существа андрогинные, переменчиво в себе качающие оба начала, так и между гласными и согласными зыбится несколько неуловимых звуков, которые в сущности не суть ни гласные, ни согласные, но взяли свою чару и из согласных и из гласных. Самое причудливое звуковое существо есть звук В. В Русском языке, также как в Английском, В легко переходит в мягкое У. В наречиях Мексиканских В перемешивается с легким Г. И вот два такие разные звука, как В и Г, недаром стоят в нашей азбуке рядом, и не случайно мы говорим Голос, а Латинянин скажет Vox. Голос Ветра слышен здесь.

Этимологически «голос» родствен звукоподражаниями вроде «бла-бла», а vox – вещанию и вещи, а также, возможно, лицу как рту (греч. «опс», лат. os). То есть голосом может обладать все, что издает невнятный шум, а vox – только говорящее членораздельно.

Лепет волны слышен в Л, что-то влажное, влюбленное, – Лютик, Лиана, Лилея. Переливное слово Люблю. Отделившийся от волны волос своевольный локон. Благовольный лик в лучах лампады. Светлоглазая льнущая ласка, взгляд просветленный, шелест листьев, наклоненье над люлькой.

Любование локоном, то «дерзким», то «послушным» – важный мотив поэзии Фета. Возможно здесь и влияние «Lunaria» Волошина (1913), со сквозным созвучием луна-лучи-лик, обращения к луне «Яви свой лик на мертвенном агате». Светлоглазая льнущая ласка, возможно, переложение образов из «К мистралю», суровому холодному ветру, Ницше, завершающему «Веселую науку».

Темный ветер у Ницше оказался светлым, а скоростной поток всех объемлет.

Прослушайте внимательно, как говорит с нами Влага.

Л – ласковый звук не только в нашей Славянской речи. Посмотрите, как совпадают с нами Перуанцы, далекие Перуанцы, отделенные от нас громадами Океанов и принадлежащие к совершенно другой группе народов. Люлю по Перуански Любимка, Люлюй – Лелеять, Льянльяй – Вновь зеленеть, Льохлья – Ливень, Льюльяй – Улещать, Льюскай – Скользить,

Льюлью – Ласковый. Я беру другую страну, затерянную в Морях: Самоа. Ни с нами Самоанцы не связаны, ни с Перуанцами, и однако, чтобы сказать Солнце, они говорят Ла, Небо у них Ланги, Петь – Лянги, Голос – О-ле-лео, Мелководье – Ваилялеа, Лист Пальмы – Ляоаи, Зеленеть – Леляу, Молвить – Ляляу, Красивый – Лелей. Ласковое требует Л.

Самоанский язык не знает звука «р». Солнце по-самоански le la; небо – lagi (г в самоанском всегда произносится в нос, транскрипция Бальмонта поэтому верна); alaga – кричать, а не петь, петь pese; звук (корень, в самоанском формы глагола образуются приставками, а не суффиксами и окончаниями) – leo, le leo – форма существительного, а ia leo – неопределенная форма глагола; мелководье – fa ailoa; la au – лист вообще любого дерева (дерево – laau); зеленеть как и зеленый – lanumeamata; lalau – легкое (часть тела), молва разве метафорически; lelei – самый красивый или самый хороший.

В самой природе Л имеет определенный смысл, так же как параллельное, рядом стоящее Р. Рядом стоящее – и противоположное. Два брата, но один светлый, другой черный, Р – скорое, узорное, угрозное, спорное, взрывное. Разорванность гор. В розе – румяное, в громе – рокочущее, пророческое – в рунах, распростертое – в равнине и в радуге. Рокотание разума, рекущий рот, дробь барабана, срывы ветра, рев бури, взрыв урагана, рокоты струн, красные, рыжие вихри пожаров разразившихся гроз, прорычавших громом. Р – взоры гор, где хранится руда – разных самородков. Не одно там Солнце в зернах. Не одни игры украшающего серебра, тут ворчанье иных металлов, в их скрытости.

Румяная роза, скорее всего, свернутая образность стихотворения А. А. Фета «Соловей и роза» (1847):

Тогда румяная означает не столько «яркая», сколько «нежная и глубоко чувствующая». Ворчание металла – гапакс (однократное в русской литературе словоупотребление), вероятно, с целью передать рокот подземных глубин, с их музыкой, а не только скрежет металлических предметов.

Р – один из тех вещих звуков, что участвуют означительно и в языке самых разных народов, и в рокотах всей природы. Как З, С и Ш слышны – и в человеческой речи, и в шипении змеи, и в шелесте листьев, и в свисте ветров, так Р участвует и в речи нашего рта и горла, и в ворчанье тигра, и в ворковании горлицы, и в карканье ворона, и в ропоте вод, текущих громадами, и в рокотаниях грома. Не напрасно мы, Русские, сказали, Гром, и недаром Германцы его назвали Donner, Англичане – Thunder, Французы – Tonnere, Скандинавы назвали бога Громовника Тор, Древние Славяне – Перун, Литовцы – Перкунас, а Халдеи – Рамман. Не напрасно также нашу речь мы определяем глаголом Говорить, что звучит по-Немецки – Sprechen, по-Итальянски – Parlare, по-Санскритски – Бру, по-Перуански – Римай.