Сочетание света именно с музыкой Скрябина неизбежно, ибо вся его музыка световая. В музыкальном творчестве Скрябина жив Восток. Потому его музыка нравится людям Востока, которые в общем совсем нечувствительны к европейской музыке или же ощущают ее враждебно. Скрябин, не переставши быть европейцем и русским, был индусом, как о нем кто-то сказал. Он угадал Восток, воздух которого всегда исполнен симфониями света.
После того как целый год я был в Океании, на Яве, на Цейлоне и в Индии, я вернулся в Париж. После тропической природы и восточной музыки я нестерпимо жаждал столь любимого мною с детства фортепиано. В один из первых вечеров я пошел слушать одного знаменитого пианиста. Но вместо наслаждения я испытал мучение. Моя музыкальная впечатлительность изменилась. Кругом слушатели наслаждались, а я видел скучного человека в скучном черном фраке и слышал, как из большого черного ящика он извлекает какими-то деревянными молоточками неполные звуки разных инструментов, сопровождающиеся несомненным отзвуком дерева. После первого отделения я ушел. Вскоре после этого я приехал в Москву и здесь увидел Скрябина. Эта встреча навсегда сохранится в моей душе как видение ослепительной музыкальности. Это было видение поющих, падающих лун. Музыкальных звездностей. Арабесок, гиерогрифов и камней, изваянных из звука. Движение Огня. Прорывы Солнца. Клич души к душе. Откровенье, дошедшее с другой планеты. Певучая озаренность самого воздуха, в котором двигался этот пленительный ребенок богов. Это было то же фортепиано. Но на этот раз оно оправдывало свое наименование. Это была сильная нежность. Могучая нежность.
В своей книге о душе Аристотель говорит: «Тело есть сгущенный Огонь, потухший, душа – Огонь первородный, в образе своем чистый». Один магический папирус Древнего Египта говорит: «Когда Солнце плачет вторично и роняет влагу из своих глаз, эта влага превращается в пчел, которые работают». Первобытные жители Марианских островов, когда впервые увидели Огонь с приездом Магеллана, говорили, что Огонь это волшебный зверь, который прилипает к дереву, поедая его. Райдер Хаггарт[8], в повести «Голова Колдуньи», говорит: «Как раздавленный цветок пахнет нежно, так все, что наиболее красиво и устремительно в человеческой природе, призывается к жизни, когда Бог положит на нас свою тяжелую руку». Это все и многое другое толпится в моем уме, когда я думаю, чтó есть музыка Скрябина и как он ее играл сам. Но его рука была противоположность тяжести. Она порхала, как летние стрекозы, у которых крылышко есть солнечное зеркальце, и как пляшут в вулканическом огне саламандры[9], которые, по слову Парацельса[10], не имеют части с человеками и не говорят совсем, а поют огненные песни. И суть духи, но не призраки, когда ж являются, то обладают плотью и кровью, но только легки и быстры и духи.
Я вспоминаю еще, что избранный египтянами, как вестник Солнечного Диска, сокол[11] летает очень быстро и прямо, но, когда он проворно перелетит так большое пространство, вдруг он остановится в воздухе и долго парит, и, когда, медля в солнечном воздухе, он быстро реет крыльями, вокруг него возникает круговая быстрая пряжа солнечных лучей, как ореол вокруг лика избранников.
И я вспоминаю еще, что русский народ, загадывая загадку об Огне, говорит о нем так: «В камне спал, по железу встал, по дереву пошел, как сокол полетел».
