Когда я на следующий вечер подъехал к стадиону, игра уже началась.

– Скорей раздевайся, заменишь Оливье, – крикнул Славик, подбегая к бровке поля, весь взмокший и злой. – Проигрываем ноль один!

Наверное, у каждого любителя спорта бывает свой звёздный час хотя бы раз. Наворожила мне фортуна, я забил четыре гола, и мы выиграли со счётом четыре один.

Через три дня около полудня, в тот момент, когда мы готовились ехать домой, на пороге нашей кафедральной комнаты возник секретарь декана Ольбер.

– Господин профессор, – адресовался он ко мне с уважительной дрожью в голосе, – звонили из администрации, вас немедленно хочет видеть ректор.

– А вот и герой матча, испортивший настроение главначштаба! – приветствовал меня ректор на пороге своего кабинета. – Входите, входите, это месье Фофана, наш министр по делам молодёжи и спорта, он вас вчера видел на поле, я-то сам посещаю стадион только по официальным праздникам.

– На кабинете министров по моему предложению решили назначить вас тренером сборной страны по футболу, – сказал, улыбаясь Фофана. – Поздравляю!

– Но, господин министр, я же завкафедрой математики, какой из меня тренер? – запротестовал я, поворачиваясь к нашему министру.

– Тем более, тем более, вы сумеете научить наших ребят мыслить на поле, играть-то они и сами умеют. Заодно государство сэкономит деньги, ведь вам не нужна вторая зарплата, в вашей стране не так, как у империалистов, ха-ха-ха!

– Нет, я вынужден отказаться.

– Об этом не может быть и речи, дорогой друг! Уже доложено президенту, вы же не хотите в тюрьму?

В тюрьму я не хотел, поэтому стал по совместительству тренером.

– Ага, сказал Виктор, узнав об этом. – Вот и доигрался. А ты слышал, что вчера папаша-президент отрезал ухо министру труда и зарплаты?

– Как это?

– Сам любишь повторять «как-как – да и…» Вызвал того к себе, сказал, что зарплата исчезла, а труда не видно, и чесанул клинком ему по уху! Отец нации…

Мне стало неуютно.

По средам у меня с утра в университете лекций не было, поэтому моя «гопсборная», как я её называл, спозаранку добросовестно, но с видимой неохотой, отрабатывала незамысловатые тактические задумки, заимствованные мною из арсенала Палыча, нашего тренера в бытность мою московским студентом.

Сделав знак Сулею, второму тренеру, подгонять ребят, я ушёл на край поля к беговой дорожке и сел на барьер прыжковой ямы с водой для стипль-чеза, которая, слава богу, была без воды, а значит и без комаров.

Почти тут же мимо пронеслась лёгкая сухощавая фигура.

– Эй, Роберт! Крикнул я ему вслед. – Причаливай на перекур!

Сделав круг, Роберт присел рядом.

– Что нового в вашем корпусе мира? – поинтересовался я. – Где красавица Дайана? В воскресенье утром придёшь?

– Отвечаю по порядку, – сказал Роберт, слегка растягивая гласные с ужасным американским акцентом. – В корпусе всё по-старому, а у меня новоселье, получил виллу, в субботу бал-маскарад, приглашаю тебя, будут блины по-русски. Дайана уехала в провинцию, но к субботе вернётся и тоже придёт на пати. А утром каша будет?

Однажды мы с Виктором угостили Роберта манной кашей, это Виктор иногда делал такой завтрак по воскресеньям, когда наш повар Жан не работал, и с тех пор Роберт полюбил её патологически.

– Будет, будет, Виктор обещал.

– Тогда приду.

Послышался скрип тормозов, визг шин по асфальту, и в ворота стадиона влетела белая деканская «Рено-8», просвистела прямо по дорожке к нам и, проюзив добрый десяток метров, остановилась, чуть не нырнув в чёртову яму, обдав при этом нас пыльным облаком красного латерита. Из машины мягко выпрыгнул Виталий. Видно было, что он наслаждался ездой, как ребёнок.

– Сразу видно, что не своя машина, а казённая, – сказал я. – Смотри, свернёшь шею.

– Мне на роду не то написано, – засмеялся он. – Роберт, привет.

– Слушай, – это опять ко мне, – завтра же праздник, день независимости!

– Ну и что?

– Как что? Папаша будет принимать парад и демонстрацию. Вот тебе пропуск на диптрибуну, поглядишь вблизи отца нации.

– Да в гробу я его видал! А парад и демонстрацию тем более! Насмотрелся я этого добра в Западной Африке!

– С ума сошёл! Там посол будет, что он скажет, не увидя нас, он же знает, что по протоколу мы должны быть.

– Делать ему больше нечего, только нас проверять.

– А я бы пошёл, – сказал Роберт, да кто ж мне билет даст? От наших, наверное, будет посол и Джо Билдинг.

– От наших ещё наверняка Серёга будет, – засмеялся я. – Где Джо, там и Серёга. Возьми, Роберт, мой пропуск и сходи.

– Ни-ни, – ужаснулся Виталий. – Он же именной, на, держи, а я побежал!

Он впрыгнул в авто, даванул на газ и исчез в столбе пыли.

– Очень торопится, – сказал Роберт.

– Ты стайер, а он спринтер, – заметил я, – другой темперамент.

Утром за завтраком Виктор выглядел весьма хмурым.

– С левой ноги встал? – спросил я.

– С правой, с правой… Ты знаешь, что он пришёл к власти переворотом?

– Ну и что? У них тут переворот – сезонное развлечение. К тому же, он сместил своего кузена. Подумаешь, семейное дело!

– Да он же был начальником генштаба!

– Какая разница?

– Солдафон, значит, самодур. А история с румынкой из ансамбля…

Эта история прогремела если не на всю Африку, то на окрестный регион. Случилась она за год до нашего приезда. Оказался тут в столице на гастролях какой-то румынский фольклорный ансамбль. Папаша почтил их концерт своим присутствием и положил глаз на солистку. Той же ночью президентские головорезы доставили её во дворец, а наутро народу было объявлено, что у папаши теперь ещё одна временная жена, не то седьмая, не то восьмая по счёту. Первая-то была из местных, единственная официальная, сопровождавшая его на церемонии и в загранпоездки. Некоторые из временных жён уже отпущены за ненадобностью, но всех детей он оставлял себе, и было их во дворце числом уже более двадцати.

– Ничего, я не солистка…

– Всё равно, не нравится мне, что ты туда один едешь.

– А я и не один… Ты со мной.

– Ха, я! Кто мне пропуск даст именной?

В этот момент из кухни послышалось сдавленное хихиканье Жана вперемежку с хрюканьем и шипеньем старенького транзистора, стоявшего у него там на холодильнике.

– Что у тебя, Жан? – крикнул я.

– Да брось, – отмахнулся Виктор, – он же на пальчик смеётся, только покажи.

Из-за косяка кухонной двери выглянула широкая лоснящаяся физиономия с плутоватыми глазами.

– Наш папаша выступает, – сообщил Жан. – Говорит, что мы все должны радоваться.

– Чему это? – осведомился Виктор. – Дню независимости?

– Само собой, – ответил Жан, – но главное: ему румынка сына родила, – в открытую заливаясь смехом, провозгласил он. – Шестипалого!

– Где шестипалого? – ахнул я.

– На руках! Он говорит, что это божья отметина и к счастью.

– Во, даёт, – прокомментировал Виктор. – Ну что ж, теперь писай кверху от радости.

Не порти народу праздник своим цинизмом, – заметил я. – Иди, оденься поприличнее, пора ехать.

Оставив нашу таратайку на площади перед университетом, мы продвигались к той части проспекта – бывшей взлётной полосы, где были сооружены крытые временные трибуны.

– Сейчас твоя затея лопнет, как мой мочевой пузырь во время «кратенькой» речи премьер-министра на открытии учебного года, – заявил Виктор, завидя первую цепь армейского охранения.

– Не дрейфь, прорвёмся! Ты, главное, получше виляй хвостом подобострастия, всем покажи, что я не просто начальник, а царь и бог. Кстати, как здорово, что я не выбросил треногу.

– Кому здорово, а кому…, – немедленно отозвался он, громко пыхтя скорее всё-таки от возмущения, чем от усталости.