Затем тот князь… м-гм… обратил внимание на невзрачный такой удел в самой глуши. А до меня уже доходили слухи, что там полный развал. Вот до чего довели некогда замечательный край бездарные люди.

Тут нужна была сильная, решительная рука. Князь- ну и я при нем- оказались как нельзя более кстати.

Переговорили с нужными и понимающими ситуацию людьми, подготовили, если можно так выразиться, почву. И настало время действовать. Сам знаешь, как все это делается.

Могу добавить, что большинство готово было встретить нас, по крайней мере, весьма и весьма доброжелательно, поскольку давно уж тот прекрасный и столь близкий мне удел был словно тело без головы.

Теперь же мой добрый друг княжит и наводит должный порядок. Я же вернул все, что когда-то было отнято и даже сверх того.

Наконец душа моя спокойна. Испокон веку мои предки владели землей и немало значили в тех краях. Позор мне, если бы я отступился. Пусть не говорят, что это не то, к чему стоит стремиться. Это мой дом, а не имея его, я, считай, ничего не имел. Впрочем, ладно, не стоит об этом говорить. Просто делюсь с тобой своей радостью и, надеюсь, ты рад за меня.

Доходили до меня слухи, что дела у вас в Средней…»

Далее шло исключительно личное, бытовое и малозначительное: вопросы, пожелания, наставления. Руоль в молчании дочитал до конца, потом небрежным движением передал письмо Халимфиру.

– На вот, ознакомься, если хочешь.

Тот пробежал глазами, отложил.

– Я почти такое же получил. Ну и что скажешь?

Руоль вздохнул, покрутил в руках полупустой бокал.

– Я рад за него. Ты знаешь, он к этому долго шел. Вот только… этот Шуе… я его не знаю совсем.

– Угу. В корень зришь. Случается, порой, что благодарность княжеская… ты понимаешь. Но наш друг тоже не вчера родился. С другой стороны… ошибиться может всякий, и с ним так бывало. Загадывать не будем, но поддержку, если что, думаю, сможем ему оказать.

– Само собой, – Кивнул Руоль. – Димбуэфера ни за что не брошу. Слушай, он меня там, в конце письма, в гости зовет.

– Да, я заметил, – сказал Халимфир, потом вдруг улыбнулся. – И это еще раз доказывает, что в своих делах он уверен. Было бы нехорошо, стал бы звать?

– Я поеду, пожалуй.

– М-м?

– О, не смотри так! – засмеялся Руоль. – Просто в гости, что в этом такого?

– Что ж, погостить можно. А когда?

– Не знаю. Наверное, еще не скоро. Собраться надо. Да и дела всякие. Купцы вон со своим хрусталем наседают- надо решить. И много чего еще. Но сам-то Димбуэфер, я думаю, еще долго к нам не выберется, так что… съезжу, посмотрю, как там.

– Отчего бы и не посмотреть. Я бы тоже поехал с удовольствием. Только дел сейчас…

– Вот и я про то. Возможно, осенью?

– Да, может быть. Но не в самом начале осени. Там-то как раз пора напряженная. Купцы, товары, зерно опять же: за всем пригляд нужен. А вот потом наступит затишье- и поедем себе по первому снежку.

– А когда мы сговорились вместе ехать?

– Этого я не помню.

И оба засмеялись, а после, за дальнейшими разговорами, продолжили свой вечер, переходящий в ночь.

А под утро Руоль прискакал домой, еле удерживаясь в седле, хотя был, скорее, утомлен, чем по-настоящему пьян. Голова была тяжелой и гудела как колокол. Стоило бы остаться у Халимфира, где он и уснул было, но проснулся посреди ночи, чувствуя себя хуже, чем до этого, и вместо того, чтобы просто перевернуться на другой бок, зачем-то сорвался в путь.

И вот явился к своему дому. Шима спит, скорее всего- может, удастся проскользнуть незаметно. Голосок у нее милый, поет она превосходно, но иной раз слушать ее просто невыносимо.

Ага, проскользнешь тут! Ворота-то заперты! Сторож, подлец, поди тоже дрыхнет.

Руоль угрюмо вперился в ворота, не зная, как быть, посидел, размышляя, потом устало сполз на землю. Хочешь, не хочешь, придется стучать.

Внезапно приоткрылось окошко, раздался голос:

– Кто? Это вы?

Руоль улыбнулся, мысленно поблагодарив слугу. Молодец, бдит. Надо бы запомнить.

– Я, – тихо сказал он. – Открывай, только без шума.

Ворота приоткрылись, Руоль ввел лошадь на подворье.

– Позвольте, – засуетился сторож, которого звали Гарь- не то имя, не то прозвище. – Я кликну, лошадкой займутся.

– Не надо. Потом. Я сам отведу, не будем никого тревожить.

Руоль, кое-как переставляя гудящие ноги, повел лошадь в конюшню. Сторож как-то нервно посмотрел ему вслед. Стал быстро закрывать ворота, потом побежал догонять хозяина.

– Позвольте мне.

Но Руоль уже добрел до конюшни и отчего-то отказался выпускать повод, лишь сказал, указав на двери:

– Отопри.

Сторож помедлил, но подчинился, повернулся с деланно- равнодушным видом, сгорбил спину.

– Хозяйка меня искала? – спросил Руоль, обращаясь к выбритому затылку, сереющему в предутренней мгле. Слуга совладал с простеньким засовом, обернулся, стрельнул несчастными глазками из стороны в сторону.

– Не могу знать.

Руоль хмуро глянул на него и повел лошадь в конюшню, чертыхаясь во тьме. Слуга остался стоять у воротины, почесывая темечко.

Почти сразу Руоль вернулся.

– И чей это конь там стоит? – зло прошипел он.

– Н-не знаю.

– Но ты же ведь у ворот торчишь?

– Не… мое дело маленькое, – заныл сторож. – Не могу знать…

– Пошел вон, – сказал Руоль. – Пошел вон.

И направился к дому, бормоча на ходу:

– О, Великий, Мудрый, Лучший из хитрецов! Сколько же терпеть?

Взбежал по узкой лесенке, вошел через черный ход, случайно разбудив кого-то из слуг, на кухне стукнулся о какой-то бак, наткнулся на широкий стол, сквозь зубы проклиная все на свете. Затем поднялся по лестнице внутри дома, уже не так стремительно, тяжелой поступью, едва ли не наваливаясь на перила. В голове что-то горячо и болезненно пульсировало.

Спальня, как он и ожидал, оказалась пуста. Конечно, зачем, есть ведь такая маленькая дверь за тяжелыми занавесями в конце коридора. А может, ну ее? Завалиться прямо сейчас спать, и пошло оно все. Он знает, они знают, все знают. И ведь нельзя сказать, что есть на что обижаться. С самого начала это был брак исключительно по расчету, они даже особо обговорили личные свободы каждого. Шима получила немалый достаток, который, во многом стараниями Димбуэфера, Руоль приобрел в этой жизни, он же- ее благородную фамилию и вес в обществе.

Но есть же какие-то границы. До сих пор хотя бы видимость сохранялась.

И не привык он так, до сих пор не может привыкнуть. Сам-то он никогда ни с кем не встречался в стенах родного дома. Хотя бы ради приличия.

Руолю было откровенно муторно, и голова трещала по швам, но, может быть, именно поэтому он не мог сейчас в должной мере обдумать и оценить свои поступки. Да и любопытство внезапно обожгло, хотя, казалось бы, до этого ли сейчас? И все же… чей это там конь в стойле?

Руоль взял в руку лампу и потащился по узкому коридору без окон. Продрался сквозь занавес, запутавшись в тяжелых складках и оказался перед дверцей, трясясь и проклиная. Прислушался. Вроде как, шебуршание или показалось?

Что он вообще здесь делает? Как это все жалко, ненужно и дико.

Руоль качнулся назад, снова запутался в складках и неожиданно закашлялся.

Вдруг заветная для кого-то дверца приоткрылась внутрь. Показалась Шима в темном, поспешно запахиваемом халате, с распущенными светло- каштановыми волосами, разметавшимися по плечам в неистовом беспорядке. В колеблющемся свете лампы Руоль увидел ее лицо. Обычно бледные круглые щеки теперь, казалось, пылали; серые глаза затуманены, верхняя губа подрагивает, рот приоткрыт; влажный блеск на щеках, над губою, на маленьком круглом подбородке, на обнаженной шее и на приоткрытом участке груди в вырезе халата. Выскочила из-за двери, словно дикая кошка.

Руоль одновременно ужаснулся и невольно восхитился. Грустно, печально…

Туман слегка рассеялся в ее глазах, Шима уставилась на Руоля.