Шли дни. Руоль почти привык думать о маленькой долине как о своем доме. Высокий тоже обжился и чувствовал себя хорошо. Постепенно зрение его восстановилось. Как-то он сказал:

– Знаешь, Руоль, думал я сразу возвращаться, но потом поразмыслил. Погощу-ка я у тебя, а? Пусть дома все поуляжется. Это даже к лучшему. Может, до лета останусь. Спешить сейчас некуда. Большие, понимаешь, страсти разгорелись. Я рассказывал? Враги стали наушничать, что я забрал чужую землю, хотя на самом деле я лишь вернул свое по праву. Ну и… впал в опалу. Даже отравить хотели. Потом Пресветлый велел отбыть к границе. И штраф… и землю, понятно, отнял. А я не стал дожидаться всех этих расправ. Деньги переправил аж в Среднюю надежным друзьям. Ну а дальше… может, до сих пор меня ищут. Нет, удачно получилось. В Верхней теперь не появлюсь, сразу в Среднюю. Там смогу устроиться. Эх, Руоль, хорошо здесь! Спокойно, тихо. Красота.

Руоль мало что понимал, фактически, только одно и понял: их пути в чем-то схожи, оба изгнанники. Правда, Высокий собирается еще вернуться, кого-то там наказывать.

…И так они жили, делили пищу, беседовали. Димбуэфер Мит охотно что-то рассказывал, отвечал на вопросы, не стараясь сделать свои слова понятнее. Со временем Руоль привык к нему настолько, что тот из загадочного, внушающего смутные противоречивые чувства Высокого превратился для него во вполне обычного человека. Впрочем, иногда этот человек творил чудеса.

Однажды они пошли на охоту, и Димбуэфер взял с собой свое странное оружие, сделанное из дерева и стали, покрытое искусным резным узором, самим видом внушающее смутную тревогу. Его Высокий без трепета повесил за плечо на ремне, и было видно, что оно является для него вещью естественной, как для Руоля- его нож. Почему-то луорветан не решался расспрашивать о таинственном оружии. Шиманов ведь тоже не спрашивают, где хранят они свою силу.

И вот шли на охоту. Руоль выследил зверя, осторожно показал Димбуэферу… А тот вдруг, недолго думая, вскинул свое оружие… для луорветана это было совершенно неожиданно.

Гром, прокатившийся эхом. Дым.

– А-а-а! – закричал Руоль. – И-и-и!..

Он упал на снег, сжимая голову. Все помутилось.

В себя его привел громкий, веселый, беззлобный смех Высокого.

– О-о-о! О-о-ох! – хохотал он. – Я ж думал, ты знаешь! Это же ружье! Думал знаешь! Парень! Глаза! Глаза!..

Руоль поднялся с неподвижным лицом, стал отряхиваться.

– Очень могучие, быстрые твои духи, – сказал он.

– Какие духи? Говорю тебе, ружье.

– Какое оружие так сделает? – Руоль показал на темную груду вдали.

– Всякое бывает оружие, – сказал Димбуэфер Мит. – Еще узнаешь.

В один из вечеров Высокий спросил Руоля:

– Что это ты все время делаешь?

– Что?

– Почему бросаешь добрую еду в огонь?

– О, – Руоль удивленно моргнул. – Кормлю духов.

– Духов.

– Сейчас делюсь с духом огня. Огонь нас греет, благодаря ему мы живем. Если мне потребуется что-то от других духов, я стану искать их милости жертвой… иначе могут не обратить внимание. Иные нарочно пакостят, чтобы от них откупились. Если огонь начинает бушевать, он берет все сам. А так он служит. Мы должны заботиться о тех, кто нам служит.

– Золотые слова, – хмыкнул Димбуэфер. – И что… хватает духам?

– Должно хватать.

– А если самому голодно?

Руоль стал хмур и задумчив.

– Мой отец… тоже думал, что лучше сперва накормить тех, кто ближе… семью, себя. Так ему когда-то сказала шиманка Кыра. Но это счастья не принесло. А вы разве не кормите духов?

Димбуэфер Мит перестал улыбаться.

– Вот ведь как завернул, а?

…Чуть позже Руоль сообщил:

– Дух огня остался доволен.

– Как ты узнал?

Руоль повернул голову. Рыжий старичок выпрыгнул из пламени, стал подпрыгивать, хлопать себя по пузу.

– Ух-ух! Хорошо! Как я сыт! Ух, бросай мне дрова, жарче буду гореть, теплом стану греть! Как я доволен!

– Он радуется. Спроси сам, если хочешь.

– Ты меня пугаешь, парень.

…Ночью к Руолю снова пришли свирепые духи. Он повернулся к ним лицом.

– Высокий говорит, что вас нет.

– А мы вот они.

– Он не верит в вас. И я не хочу верить.

– Он верит. Ты веришь. У каждого есть какие-нибудь духи.

Тени метнулись к нему. Во мраке появились знакомые лица, печально смотрящие. А духи знали свое дело. Во тьме летел их злорадный крик:

– В себя не веришь! Только в себя!

Шалашик в низине у ручья, кое-как обтянутый шкурой. Не годится такое жилище на зиму, а между тем, она уже близка. Холодные глаза Белого Зверя смотрят на замершую мору. Хот печально бредет по равнине. Начинается Каюл- Торгыйа- шестая луна. Луна, когда вода замерзает.

Но пока еще ручей, возле которого примостился шалашик, неторопливо течет по холодным камням, только по утрам вдоль берегов и в мелких запрудах образуются тонкие корочки льда, когда вся мора, ее пожухлые жесткие волосы седеют от инея.

Унгу сидела на корточках рядом с торохом, грустно смотрела вдаль. Худое, заострившееся лицо, не по-детски печальные большие, темные глаза, распущенные черные волосы. Вдруг она вздрогнула как потревоженная маленькая птица, оглянулась.

Руоль вернулся. Сестра вопросительно посмотрела на него, он молча покачал головой, отводя глаза.

Зверь как будто совсем исчез из моры. Руоль всегда помогал отцу, но самому быть охотником ему еще только предстояло научиться. Тут и выбора нет, а иначе некуда уже станет затягивать тьялоги- свой кожаный брючный ремешок. А Унгу, бедняжечка, вздохнет и опять ничего не скажет. Хоть бы словом попрекнула. Что ли сварить этот самый тьялоги?

Да что говорить, жизнь всегда была не слишком сытной. Глядишь, и сейчас все как-нибудь образуется. Перетерпят. Руолю очень хотелось верить, что неудача отца на него не перекинулась. Черная Старуха ведь их тоже не тронула.

Не стану скулить, подумал Руоль. Луна без родителей- и все? Нужно привыкать.

Руоль присел, помолчал немного, потом сказал:

– Сейчас еще пойду. В другой стороне порыскаю. До вечера вернусь с добычей.

Унгу положила руку ему на голову, погладила по волосам. Совсем как мать когда-то. Руолю захотелось зажмуриться, погрузиться в тепло и уют домашнего очага, забыть, что это худенькая ручка его младшей сестренки. Он застыл, стиснул зубы.

– Пойду я.

– Ой, братик, но ты же устал. Останься сегодня, отдохни.

«Глупости!» – хотелось крикнуть ему, но вместо этого он только улыбнулся ласково.

– Ты уж подожди. Я скоро.

Он ушел, а по дороге думал: надо идти туда, где люди. Или не проживем зиму. А где они, люди?

Получилось так, что в этот день он все-таки вернулся с добычей. Сияющий, счастливый. И радостно было смотреть, как Унгу устремляется ему навстречу.

И на следующий день Руоль отправился на охоту, чувствуя, что поймал наконец свою удачу. А Унгу улыбалась, провожая его.

И опять Руолю повезло, и даже больше, чем вчера. Возвращался он тяжело нагруженный, усталый, но довольный, представляя восторженный взгляд сестры.

Но встретил лишь пустоту. Разрушенный шалашик, сиротливо брошенный хотукан- напоясный мешочек Унги. Тихий пустой берег, пустая мора. И никаких следов, только в одном месте Руоль позже увидел единственный след орона.

Руоль онемел от ужаса. Бросил добычу, бегал, метался, беспомощно кричал, когда голос вернулся:

– Унгу! Унгу!

Всю ночь сходил с ума, и лишь под утро до него начало доходить, что, возможно, он никогда больше сестру не увидит. Руоль долго сидел, уткнув голову в колени. Уже без слез. Потом встал и отправился на поиски, не имея ни малейшего понятия, кто украл Унгу и в какую сторону ее увезли.

Близилась долгая ночь. Беспрерывно веяло с севера стылым, морозным дыханием Зверя. Замели снега. Руоль упрямо шел, замерзая и голодая, брел куда-то, уже забыв обо всем на свете. Он сильно заболел и знал, что скоро умрет.