– Ты в театры ходишь? – спросила она, желая показать, что не лаптем щи хлебает.

– Нет, мне в них скучно, – ответил Вася так, как она сама отвечала Кире, когда та тащила ее на спектакль.

– Музыка, кино?

– Что по радио передают, то и слушаю. А из фильмов боевики смотрю, экшены, фантастику, так только, чтобы без соплей и слюней.

Инна почувствовала, как грубо звучит ее обычная отмашка про слезы и сопли, когда Кира зовет пересмотреть «Английский пациент» или «Грозовой перевал».

– Там Шванрценеггер или Стэтхем снимаются? – обычно язвила Инна.

– Ты воспринимаешь красоту мужчин исключительно в мышечной массе. Как так можно? – удивлялась Кира.

– Еще важны длинные брови и кошелек, – уточняла Инна.

– Маленькая боевичка и натуралистка в одном флаконе! – вздыхала подруга.

Вася как-то неприятно преподносил ей ее саму. В Кириной характеристике Инна представлялась юной и неуемной егозой, которая еще не познала главное в жизни, а у Васи выходило, что она неотесанная деревенщина.

– Тебя спрашивать не буду, – сказал он, – вижу, что тебе это все тоже до потолка.

Инна не нашла сил опровергать.

– Знаешь, чего бы я сейчас с удовольствием съел? – спросил Вася, ковыряя вилкой жульен. – Свежего черного хлеба со смальцем. Посолить сверху, как следует и – ам!

Инна испуганно уставилась на Васю: она перестала есть смалец с тех давних пор, когда пришла домой от Киры, и мама протянула ей бутерброд. Зареклась, что это не ее уровень. Впервые с тех пор встретила человека, знающего, что это такое, и любящего смалец.

– Вижу, ты знаешь, что это такое, – засмеялся Вася. – Здесь никто не знает. У меня дома есть, приходи, угощу.

Инна насупилась: совсем не то впечатление она производит на Васю, какое хотелось бы. Совсем не то. Вот с чего он про смалец сказал? Моделям тоже говорил? Лучше бы спросил, какой воды бриллианты ей нравятся! Все идет не так, как полагается. Не под ее дудочку.

– А где ты живешь? – спросила она.

– В районе Кутузовского.

Инна еще даже не успела проникнуться уважением, как он добавил:

– Пять лет назад купил четырехкомнатную квартиру, сто двадцать квадратов, два балкона, потолки три десять, паркет, высокие двери, сталинка, газ. Увидишь еще.

Это «увидишь еще» было не совсем приятно, как будто не ей решать, пойти к нему или нет.

– Один живешь?

– Один.

– Сам убираешь?

– Уборщица приходит два раза в неделю, влажная уборка, стирка, глажка.

Инна уважительно подобралась:

– Дорого? Не боишься воровства?

– Нормально, только надоело мне это, чужой человек в доме. Жениться хочу.

Снова стало неприятно, словно он хочет жениться, чтобы не было нужды в служанке. И как будто он это ей специально говорит, готовит, так сказать, к тому, что ее ждет. Жуть какая.

Инна почувствовала усталость. Вася как вампир высосал из нее все силы. Хотя обычно мужчины ее окрыляют и заставляют порхать.

– Мне домой пора, – сказала она и даже не улыбнулась. Кажется, за последние часы она перестала улыбаться, что на нее не похоже.

– Я с Ирой поеду, мы договаривались, – добавила она на случай, если Вася вздумает проводить ее.

– Ладно, – сказал он. – Еще увидимся.

– Приятно было познакомиться, спасибо за компанию, – сказала и улыбнулась Инна на манер Киры.

– Угу, – кивнул Вася.

Защищенной и спокойной Инна почувствовала себя только дома под толстым одеялом, в которое зарылась как в сугроб. Ну его, этого Васю! Волкодав какой-то. Забыть, не вспоминать! Познакомиться с кем-нибудь другим, поприятнее.

***

В один из дней после праздников Василий вошел в Иннин отдел, вызвав смятение и переполох среди сотрудниц. Он улыбался, наговорил всем комплиментов, заставив четырех женщин ожить и ерзать в креслах, потом подошел к Инниному столу и предложил пойти пообедать.

– Работы столько, не знаю даже, – струсила Инна.

Она про него уже и думать забыла, а он взял и нарисовался. Нашел же! Искал, выходит.

Инна почувствовала, что девчата слишком старательно смотрят в экраны мониторов и шуршат бумагами. Означало это только одно: она в центре их внимания. Конечно, хотелось впечатлить приятельниц, чтобы они увидели, как ее уговаривает птица высокого полета. И в то же время было желание избежать Васи, не попадать больше под его влияние. Вася Инну подчинял как удав кролика. Он ее душил, это она прекрасно помнила.

– Пойдем, пойдем! – взял ее за локоть Василий и потянул из-за стола, – работа не убежит, а обед полагается по штатному расписанию.

Инна пошла. А что делать? Не драться же.

Она попыталась щебетать, навязать Васе свою линию поведения, но глаза его не загорались, он снисходительно улыбался, и Инна оставила свои попытки.

В кафе она принялась изучать меню, однако Вася подозвал официанта:

– Две лапши, две порции пельменей, чай с мятой и штрудель.

На Инну даже не посмотрел, а когда она собралась возразить, что хочет другое, и даже уже набрала воздуху в грудь, то так и не возразила.

– Тебе надо чуточку поправиться, – смягчил ситуацию Василий, – а то наберешь травы и будешь пастись.

Это уже хоть какая-то забота и внимание, пусть даже маскировка под заботу и внимание, хотя бы оговорил свою безапелляционность. Инна чуть раздвинула губы в улыбке. Василий, видимо, почувствовал, что перегнул:

– Надоело досок видеть, хочется нормальную женщину обнимать.

– Ты собрался меня обнимать? – отпрянула Инна.

– Думаю, да. По-моему, мы идеальная пара.

– С чего ты это взял? Мы даже толком не знакомы.

– Я это сразу почувствовал. Мы с тобой одного поля ягодки. Ты и сама скоро в этом убедишься, если еще сомневаешься.

– Мне, вообще-то, мужчины другого типа нравятся, – повела плечами Инна.

– Ты еще себя не поняла. Мне раньше тоже всё модельки нравились. Потом поумнел. Разницу надо проводить, кто для чего подходит. Я – мужчина для жизни.

Инне стало обидно. Как это Вася все время умудряется ее обижать? Главное, сам же за ней бегает, и еще гадости говорит! Противопоставил ее моделям, она, что, не хороша собой? Очень даже ничего! И для чего это она подходит? Заменить служанку? В то время как она сама всегда мечтала завести домработницу.

– Не надо кукситься, – сказал Василий, – я дам все, о чем мечтает любая нормальная женщина. Квартира есть, дом собираюсь покупать, высокий уровень жизни, заботу и уважение.

Инна, нахохлившись, молчала.

– Чего молчишь? Что-то не так?

– А любовь?

Василий ухмыльнулся:

– Чтобы бабочки в животе порхали? Это тебе по молодости лет счастье в бабочках видится. Потом уже будет хотеться надежного тыла и стабильной обеспеченности.

– Потом – это когда? – Инна вложила килограмм яда в слово «потом». Мол, что это за такое «потом», после которого любви не хочется?

– Когда дети появятся, – просто ответил Вася.

Дети, конечно, важнее всего на свете, но разве они не должны быть результатом любви? Перемудрил Вася! Пропускает первое, основу.

– Значит, буду хотеть того, что полагается по возрасту хотеть. Любви хочу.

– Ты бедного полюбить можешь?

Инна поджала губы. Бедные – не ее песня.

– Вот! – легонько стукнул пальцем по столу Василий, – значит, не любви ты ищешь, а уверенности в человеке и обеспеченности. Ты такая же здравомыслящая, как и я.

– А что, богатого любить нельзя? Бедного можно, а богатого нет? Почему это, если бедного любишь, то это любовь, а если богатого, то брехня? Они не люди, что ли?

– Понять трудно, его любишь или его возможности. Деньги глаза застят.

– Ты вот человек не бедный, однако, я к тебе равнодушна. Мне ты глаза не застил! – злорадно отомстила Инна.

– Да. Но крутилась ты на банкете не среди мелких служащих.

– Чем же тебе именно мое здравомыслие понравилось? – ехидно спросила Инна. Ей хотелось говорить ему гадости и перечить. – Или модели попадались сплошь не здравомыслящие?