Очень скоро Инна поняла, что Вася изучает и оценивает ее не менее пристально и внимательно, чем она его. И надо сказать, в отличие от нее, Вася не был растерян. Он вел их разговор, задавал тон, менял диспозиции, вообще, руководил ею. Несколько раз Инна мимолетно чувствовала, что если он решит, что она будет принадлежать ему, то у нее не останется выбора. Ей становилось и страшно, и сладко. По его взгляду Инна угадывала, что он еще не решил, принадлежать ей ему или нет. Он думал! Это не нравилось. Она сама привыкла думать, будет ли ей принадлежать кто-то. Было в принципе неприятно, что он раздумывает, вместо того, чтобы естественным образом пасть ниц перед ее очарованием. Разве есть сомнения в неотразимости и губительности ее чар?

Иногда Инна терялась, не знала, как себя вести. Пару раз на автомате «включала очаровашку», начинала капризно выпячивать губки и делать недовольное лицо, зная, что от этого выглядит кукольно и мило. Вася саркастически поднимал правую бровь и усмешкой стирал с ее лица всякую нарочитость. Вообще, он вел себя таким простаком, что собственные приемы очарования представлялись Инне глупыми и искусственными. При этом ей казалось, что он специально навязывает ей естественность, хотя в других обстоятельствах был бы не прочь полюбоваться на кокетство. Он хотел видеть Инну без масок, да только она сама не знала, какая будет, если выйдет из образа куколки.

Несколько раз к ним подходили с поздравлениями сотрудницы, и Вася с каждой из них вел себя по-разному. В зависимости от занимаемой должности поздравительницы он был то любезен, то снисходительно приветлив. Если Инну Кира называла акулой, то как бы она назвала Васю? Инна заметила немую сцену, незаметно разыгравшуюся в зале: какой-то мужчина хотел подойти к ним с явным намерением пообщаться с Василием, но Вася взглядом пресек его, и мужчина стушевался, подчинился, отступил. Почему-то стало жутковато, и Инна в который раз покосилась на Василия, пытаясь разгадать его. Как ни крути, а его сила покоряла, граничила с красотой, может быть даже была выше красоты, потому что рядом с ним было не стыдно и… почетно, что ли?

Иногда Инна робела и даже паниковала: почему и зачем он выбрал ее? Здесь были две девушки яркой внешности, броской красоты, все на них заглядывались, а Вася нет. Что это значит? Вряд ли Вася делает что-либо без цели. В том, что он ее выделил и не просто так проводит с ней весь вечер, Инна не сомневалась. Если бы она его не заинтересовала, то он сидел бы, ел и лениво посматривал на остальных. Интересно, долго он за ней наблюдал, прежде чем подошел? В том, что наблюдал, Инна не сомневалась. Сидел, небось, как паук в каком-нибудь углу и изучал присутствующих. Почему-то выбрал ее.

За столом Василий повел себя необычно:

– Что же ты за мужиком не поухаживаешь? – спросил он как-то совершенно по-свойски, даже фамильярно.

Инне показалось, что она дома и слышит отца. Не стряхнув наваждения, она встала, взяла Васину тарелку и стала перечислять все, что клала ему, так делала мама:

– Балык из осетрины, блинок с семгой, одну картошину, грибочки маринованные. Все, на закуску хватит. Хотя, вот еще яичко с икрой положу.

– Гарно, – одобрил Вася неожиданным образом.

Растерянная, Инна села и не могла отделаться от чувства, что ее загипнотизировали.

– Хлеб забыла, – попенял Вася.

Инна встала, дотянулась до хлеба и подала ему белый и черный кусочки.

– Сама ешь, – услышала она.

Инна вновь встала и положила чего-то и себе.

Выйти из затмения получилось благодаря соседке слева, которая заговорила с Инной. Но растерянность осталась. Почему Василий так говорил с ней и вел себя? Почему он вдруг сказал «гарно»? Инна могла отдать руку на отсечение, что с другими барышнями он себя так не вел.

С этого момента стало тревожно и страшновато: Вася сменил тон общения и вел себя иначе. Шутки и улыбки прекратились, он смотрел на нее хозяйски. Мелькнула мысль, что он на ее счет уже принял решение. Какое?

К концу вечеринки Вася все чаще смотрел Инне в глаза и все ближе придвигался. Ощущая его близость, Инна интуитивно угадывала, что в паре с Васей не сможет быть на равных, не говоря уже о том, чтобы командовать им. Он – дирижер, и если она будет чувствовать себя свободной, то только потому, что ему захочется, чтобы она себя так чувствовала. Она будет отдающей, а он – берущим. Берущим без особой признательности и благодарности, просто потому, что так для него и должно быть. Она всегда должна будет доказывать, что не зря существует в его пространстве. Доказывать делом. Он будет участвовать в отношениях дозировано, чтобы не дать лишнего, не заслуженного, не отработанного. Нет, он не дирижер – хозяин.

И Инна поняла: в Васе было что-то от ее дядьки из Днепродзержинска. У того дом был полной чашей, крепкое хозяйство и большая семья. Все завидовали его жене, но Инна, когда гостила у них, замечала, что общается и относится дядя Володя к тете Наде не так, как остальные знакомые ей мужчины относились к своим женам. Как к капиталу, как к активу, который обязательно должен отрабатывать свое и оправдывать вложения. Как к имуществу. Он называл ее «хозяйка». «Хозяйка, ужинать давай! Что это у тебя свет везде горит, а, хозяйка?» Дядя Володя никогда не шутил, не ласкал, не разговаривал с супругой просто так. Сколько молока надоила, проверила ли тлю на картошке, помыли ли бочки для засолки капусты, нарвали ли дети травы кроликам. Ни разу за все годы Инна не видела, чтобы он улыбнулся тете Наде или обнял ее. И тетя Надя почти никогда не улыбалась. А когда ей завидовали, махала рукой и отворачивалась.

В Инне встрепенулся бунтарь и упрямец, она захотела предстать такой, из-за которой Вася превратился бы в отдающего. Захотелось подчинить его, чтобы для него было счастьем ждать ее с работы и мыть за собой посуду, лишь бы сделать ей приятно. Она, конечно, в своих мыслях забежала далеко вперед, и про посуду было чистой фантазией, но что делать, если мысли шустрые?

– Сколько тебе лет? – спросила она.

– Тридцать шесть.

«Представляю, сколько женщин у него было, – подумала Инна. – Попробуй, удиви такого. Наверное, и с моделями крутил». Ей уже рассказали, что мужчины в их компании помешаны на моделях. По соседству была школа моделей.

– А тебе? – услышала она.

– Девушкам такие вопросы не задают.

– Да ведь узнать не проблема. Двадцать пять?

Инна удивленно посмотрела на него.

– В точку, да? Ты так и выглядишь.

– Обычно дают чуть ли не восемнадцать.

– Это из-за роста. Маленькая собачка… Сама знаешь. В глаза надо смотреть, в глазах опыт видно.

Инне стало обидно, что у нее в глазах не романтическая легкость, а опыт. Опыт! Нашел, что сказать! Как же, вдова, перехоронившая трех мужей! Но Вася не тот человек, чтобы развивать обиду, он только посмеется.

– Какая у тебя фамилия? – спросила она.

– Коваль.

Коваль красивее, чем Пацюк, но все же не так, как Зимовский.

– А у тебя? – спросил Вася.

Инна вздохнула:

– Пацюк.

Он чуть улыбнулся, мол, понимаю, почему ты такой вопрос задала.

– Откуда ты? – снова спросила Инна.

– С луганщины. А ты?

Вот в чем дело! Они с одного корня, поэтому, наверное, показалось, что она знает его.

– Из Астраханской области, – Инна решила не вдаваться в подробности своего происхождения. – Ты говоришь чисто.

– Да, специально избавлялся от южного говора. Ты тоже говоришь чисто, не сразу расслышал хохляцкие нотки.

– Что? – Инна никак не ожидала подобного заявления.

– У меня слух идеальный. Я музыкальную школу окончил, на баяне играю.

Инна разозлилась, потом взяла себя в руки: какая к черту разница? Понял и понял, что теперь? Он тоже не голубых кровей. У них одинаковый путь. Тоже, видимо, выгрызал себе место под московским солнцем.

Почему-то Инне стало грустно: встретила почти земляка, а не сказать, что он ей очень приятен. И хочется скрыть общие корни, отгородиться от него, показать, что она не такая. А может, не так уж они и похожи?