И отношения были тёплыми, самыми нежными и взаимными. Ива обожала проводить время с Дамьяном, будь то прогулка или молчаливый просмотр фильма – неважно. Девушка испытывала лёгкое успокоение в надёжных объятиях, с каждым разом убеждаясь в правильном выборе. Ничто не предвещало беды. Ровно до тех пор, пока шрам не побагровел.

    Ива распахнула веки, скользнула усталым взглядом по крылу белоснежного самолёта, а затем, прикрыв иллюминатор, опустила голову на плечо супруга. Дыхание было ровным, спокойным, сердце больше не выскакивало из груди. Они летели через океан навестить тётю в Америке, а заодно и провести свой медовый месяц, вдали от осенней прохлады и древнего клана. Дамьян настоял. На следующий же вечер после венчания, он чуть ли не бегом вывез Иву из Тъмена, даже толком и не попрощавшись с братом и родителями. Да и девушка не сопротивлялась. Напуганная собственными чувствами, она с удовольствием и лёгкой тревогой покинула «Медвежий Луг», в душе отрицая истину. Ива не желала вспоминать и раздумывать о полудрёме и том самом странном сне. Сердце рвалось на части от неведомой безысходности, запястье жгло невыносимой болью. Но Ива не сдалась. С гложущим чувством в груди она переступила порог дома и села в машину, с твёрдой уверенностью раз и навсегда очистить разум.

    Всего за три дня в Тъмене, девушка пережила несусветное множество самых сбивчивых и противоречивых чувств. От ужаса и паники до вершины удовольствия, спокойствия и счастья. Но, опасаясь за собственный рассудок, так и не решилась капнуть глубже, выяснить истину. Всего единожды, в аэропорту, она прерывисто спросила у Дамьяна:

– Почему ты ушёл? Почему оставил одну в первую брачную ночь?

– Что? – удивился Дамьян, откинувшись на спинку кресла в просторном зале ожидания.

– Приснился странный сон. Я плакала, а ты просил прощения, – шёпотом призналась Ива. – И там был Ян…

– Ян?

     Дамьян поправил ткань на левом запястье.

– Да. Я… – Ива облизала губы, забросив кудри за уши. – Просто сон. Не бери в голову.

– Как скажешь.

    И на этом разговор был окончен. О Тъмене никто больше не заикался, впрочем, как и о родовом гнезде. Ива не желала думать о причинах, сподвигших Дамьяна на столь спешный отъезд, мысленно перебирая по крупицам свои воспоминания. Их шрамы светились золотом, даже во время секса, когда тела сплетались теснее и ближе, алые нити не проникали в вены, не расшатывали сознание, не вели неведомую игру с разумом. Ничего не происходило. Совсем ничего… Ива вспоминала свои руки, поглаживавшие алый полумесяц на его запястье. Той памятной ночью они оба испытали что-то потрясающее. Всепоглощающее счастье и умиротворение, покинувшее душу вместе с Тъменом.

    Ива искренне недоумевала, пыталась позабыть, не думать, не вспоминать. Но не могла. То и дело в сознании проскакивали довольно странные и пугающие картины. Воспоминания. И лицо Яна… Ива погружалась в сон с мыслями об этом, а когда просыпалась, первое, что слышала, это тихие слова: «Всё будет хорошо, я обещаю». И так день за днём, медовый месяц превращался в невыносимую пытку. Душа её металась в поисках успокоения, но не находила и толики благополучия. Казалось, будто часть сердца выкорчевали и закопали где-то там, в темноте комнаты «невест». Иначе как ещё девушка могла объяснить невыносимую тягу к родовому дому Христовых?..

– Любовь моя, иди сюда, – мягко позвал Дамьян, заключив жену в свои объятия, – что происходит? – Он всмотрелся в бледное лицо. – Ты сама не своя.

– В Калифорнии жарко, наверное, всё дело в том, что я привыкла к полумраку Плевена и дождливости Тъмена. В Штатах не комфортно. Хочется домой.

– В Плевен или Тъмен? – осторожно поинтересовался Дамьян, прижавшись губами к её золотистому запястью.

– В «Медвежий Луг», – честно поделилась Ива, крепко обхватив мужа руками за плечи, всматриваясь в тревожные волны океана.

– Почему?

– Если бы я знала, Дамьян.

Девушка тяжело вздохнула, запрокинула голову и подставила губы для поцелуя, но ощутив влажный язык, внезапно испытала довольно неприятное чувство. Оно не было похоже на обжигающие поцелуи той памятной ночи, хоть и принадлежало одному человеку. Ива ответила на ласку, провела пальчиками по волнистым светлым волосам, погладила затылок и подалась вперёд в безнадёжной попытке заглушить неистовый порыв желания и тяги. Но полумесяц больше не мерцал алым пламенем, не доставлял былой боли вперемешку с наслаждением. И минуло удовольствие от умиротворяющих объятий. Поцелуи походили  на увядающий цветок – такие же сухие и безжизненные. И сколько бы Ива ни пыталась, ни отдавалась мужу в порыве своей страстности, ничто не унимало обезумевшую жажду. Если только сон…

    Однажды ночью, вновь испытав прилив желания, Ива распахнула глаза и, перевернувшись набок, провела кончиками пальцев по своей груди, затем скользнула ниже и надавила на чувствительные точки, испытав сладостное томление. Она тотчас же вспомнила жаркие поцелуи и обнажённые ладони, аромат его волос, мягких и пышных, на ощупь напомнивших шёлк. И едва не задохнулась от нахлынувшего удовольствия. И слёзы потекли из глаз, тело сотрясла лёгкая дрожь. Оргазм пришёл внезапно и слишком быстро, обезоружил истерзанный рассудок. Ива тяжело задышала, что было сил, закусила зубами край подушки, и разрыдалась. Она не понимала, что происходит, и чего столь сильно не хватает. Будто бы нечто важное буквально вырвали из рук. И теперь душа мечется в груди, а сердце бьётся в неистовой конвульсии. Потеря казалась непереносимой. И ничто, даже удовольствие, не могло восполнить дыру, прожигавшую грудную клетку.

– Тише, милая, – ласково прошептал Дамьян, прижавшись губами к женскому плечу, – всё хорошо.

– Сон тревожный, – выпалила девушка первое, что пришло в голову, попутно вытирая слёзы руками. – Не понимаю, что такое со мной творится.

– Ты хочешь вернуться? – тихо спросил он, покрывая лёгкими поцелуями женские плечи, одновременно комкая шелковую ткань ночной рубашки в кулаке.

– Я хочу, чтобы ты любил меня, хочу, чтобы это чокнутое чувство, наконец, покинуло моё тело, – выпалила Ива, прижавшись спиной к мужской груди.

– Я и так люблю тебя, родная, – сбивчиво прошептал Дамьян, поглаживая руками стройные бёдра. – Я люблю тебя, Ива.

    «Всё будет хорошо, я обещаю».

    И снова этот голос в голове…

    Ива выгнулась навстречу мужским ласкам, уткнулась лицом в подушку, отчаянно сбегая от собственного разума. Она стиснула одеяло в кулаке, что было сил, до боли в пальцах; ощутила сначала первый толчок, затем второй и третий. И слёзы хлынули из глаз. Она не могла. Не понимала почему, но не получалось расслабиться. У неё ничего не получалось…

– Ива… – послышалось у самого уха. – Ива…

    И девушка ещё сильнее зажмурилась, почти не дыша, не двигаясь, словно игрушка в руках кукловода. Ничего схожего, ничего из того, что бы она хотела испытать в объятиях предназначения. Шли секунды, пролетали минуты, и всё повторялось. Каждый день всё оставалось по-прежнему. Только ночные видения, лишь его руки и объятия.

 «Что случилось, Ива?», – раздался голос в темноте, и она вздрогнула. – «Всё будет хорошо, я обещаю».

     Я тоже обещаю. Я тоже…

    Ива прижалась щекой к прохладной подушке, вдруг испытав приятное томление, сменившееся умиротворением. Они могли быть рядом или порознь, неважно, ведь единое неделимо.

    Прошла неделя, затем ещё одна. Тётушка была счастлива принимать гостей в своём небольшом, но уютном домике в пригороде Лос-Анджелеса. А уж когда проведала о предназначении и венчании, расплылась в такой искренней улыбке, что Ива вмиг различила знакомые черты родной матери. И сердце тотчас же защемило в тревожном воспоминании. Интересно, чтобы посоветовала мама, будь она жива. Чем бы стало для неё это предназначение? Высшим благом или слепым инстинктом?

   «Ян…» – внезапно промелькнуло в голове.

    И Ива чуть не облила подол лёгкого платья кипятком.