— А с теми, кто от испуга не помер, ты что сделал? У людей короткая память, они быстро очузиваются.

— У Фица на них достаточно компрометирующих сведений. За некоторые преступления по нашим законам полагается смертная казнь путем съедения приговоренного, — пояснил я.

— Например? — Рей прищурился.

— Например, изнасилование малолетних.

Рука с булочкой замерла на полпути, челюсти даэйра плотно сжались — аж желваки заиграли. Я зацепил что-то потаенное, давнее, больное… Вот и повод накормить хорошенько голодную нежить.

— Когда выступаем? — спросил он, отставив недопитый чай. И отложив сдобу. А глаза-то потемнели…

— Через пару дней, когда люди немного привыкнут.

Он снова молча кивнул, не то ленясь, не то боясь произносить слова лишний раз. Мне стало страшно. Он перебарывал себя, загонял встрепенувшееся чудовище внутрь, лицо превратилось в каменную маску. Из его глаз на меня смотрели два разных существа.

И одно из них мой внутренний зверь отчетливо требовал убить.

То, которому сам Рей сейчас проигрывал бой.

Медлить было нельзя. И этой же ночью я отправился на охоту.

***

Кандидат на роль главного блюда у меня на примете имелся. Силан ди Карни, нынешний герцог Вильский давно был замечен в нездоровом интересе к мальчикам и девочкам, прямых доказательств его вины Фицевы менталисты накопали достаточно, но взять за яйца не успели — примкнул к мятежу. Так и так пойдет на плаху. Сестра его, наследница титула, круглая дура, но ее убирать пока не за что. Если будет тихой, то может быть, и останется при своем наследстве.

А ди Карни сегодня станет обедом.

Давно я не охотился на разумных. Очень давно. Но старый азарт проснулся, стоило только вспомнить аурный слепок цели и настроиться на нее. Один шаг в портал — и я на окраине лагеря.

Тихо обойти часовых, с подветренной стороны, чтобы их ненароком не потревожил даже запах — вдруг попадется кто с острым нюхом? Люди не видят и не слышат меня под мороком, разве что вдруг начинают испытывать необъяснимый страх перед темнотой. Сладкий страх. Он сводит меня с ума вместе с ускоряющимся стуком их сеердец. Пружинит земля под лапами, подталкивая сорваться в кровавую пляску. К этому акту пьесы можно перейти потом. Сперва — дело.

И я беззвучной тенью скользил среди людей, отказывая себе в удовольствии устроить резню. Ждать, ждать, пока герцог слезет со служанки (раз нельзя найти очередную жертву, и эта удовлетворит), пойдет до кустов, пристроится и сосредоточится на телесных надобностях… И оглушить коротким ментальным ударом, а потом взвалить обмякшую тушу на плечо и отправиться обратно к Рею.

Смертоносец не спал. Тихо возникнув под дверью отведенного ему флигеля, я расслышал мерные шаги — три в одну сторону, три в другую. Придерживая человека одной лапой, я постучал когтем по двери и лишь после этого рискнул войти.

Света он не зажег. Никакого. Только слабые отблески лунного сияния полосами ложились на пол. И загнанная крылатая тень металась среди них, больше напоминая гротескную горгулью.

— Что тебе? — Рей обернулся, вперив в меня холодный потусторонний взгляд двух провалов глазниц, горящих голубоватым топазовым огнем. Его голос прошелестел сухо и мертво. — Что еще за?.. — увидев тушу герцога у меня на плече, он отшагнул назад и коротко дернл левым крылом. От удивления блеск в глазах слегка притух.

— Твой ужин, — я не дал ему опомниться, сбросил ношу на пол и на всякий случай отошел подальше, не убирая пока боевого облика. В случае чего, так я смогу уйти раньше, чем его накроет.

Наверное, смогу.

Но он не спешил кинуться ни на жертву, ни на меня… Наборот, у него брови поползли вверх.

— Но…

— Еще скажи, что ты не голоден, — оборвал я. — Он все равно будет обвинен в государственной измене и много в чем еще. Какая разница, как его казнить? Ешь.

Рей вздохнул, неуверенно шагнул в сторону тела, замер.

— Я могу выйти, если ты стесняешься, — не удержался от ехидного замечания я и тут же проклял все на свете, заодно и себя за дурь — а ну как прыгнет?!

Нет, на меня всего лишь косо посмотрели. Пронесло.

Наблюдать за тем, как Смертоносец высасывает душу не хотелось. Я вышел в короткий темный коридорчик и прислонился к соседней стене. Не дай Стихии кому-то приспичит именно сейчас его побеспокоить!

Признаюсь, мне была непривычна забота о ком-то. Не следить за благополучием войска, стаи, страны — заботиться, оберегать, присматривать и помнить о нуждах одного-единственного существа, считавшего меня, к тому же, врагом. Но я с удовольствием думал о нем, лишь бы забыть на время о дрязгах с Мобиусом, Змее с его вечными традициями, знати, пытающейся меня подсидеть то так, то эдак — ведь не только люди проверяли на прочность мою власть, но и «свои», Темные. Соблазн спустить на них Рея с каждым часом становился все сильнее…

По мозгам внезапно хлестнуло волной тоски, самобичевания, омерзения и отвращения к самому себе. В одно мгновение я чуть не сошел с ума от страха и рывком влетел за дверь.

Увиденное заставило меня прикусить язык. Чтобы мат случайно не вырвался.

Скорчившись на коленях над уже мертвым телом, Рей впился когтями в половицы. Загибался в немом крике, сходил с ума от собственной сути, не в состоянии ни принять ее, ни отказаться. Неужели его так корежит каждый раз, когда он вынужден уступить голоду? Наплевав на опасность, я в два шага оказался подле, сгреб в охапку, оттащил в сторону и, усадив его рядом на низкой койке, стал нашептывать в ухо какую-то успокоительную чушь. Что говорил — толком не помню. Мне важно было достучаться до его разума, пожиравшего сейчас самое себя, до выпавшего из реальности сознания. Ну ты и подарочек, Рейнан Даррей!

Мы просидели так почти до утра, до той поры, пока предутренняя серость не разбавила чернильный мрак ночи. Мертвое тело я сразу же выкинул, раскрыв под ним портал в те же самые кусты. Пусть там думают, что бедолагу инфаркт хватил от избытка чувств на почве похоти. А нам его туша здесь и сейчас — лишняя помеха. Оказалось, очень удобно завернуть даэйра в его же собственные крылья — так, полулежа у меня на руках, он куда меньше дергался, вдруг вспоминая, что рядом ненавистный я, а не члены семьи. Накал Стихии схлынул, можно было не опасаться мгновенно стать немного мертвее, чем обычно, и я отрешенно наблюдал, как он то и дело начинает метаться в каком-то бредовом полусне, как дрожат глаза под веками и подергиваются уши. Красивое, почти точеное, но при этом не женоподобное лицо, нарочно состаренное отпущенной небритостью, гармоничное сложение летающего хищника — мощное и одновременно достаточно тонкое и легкое. Жилистые крепкие руки, привычные к оружию. Ты боишься своей красоты, мой даэйр? Зачем?

Он в очередной раз распахнул светящиеся золотые глаза и уставился на меня, не зная, то ли впасть в панику, то ли расслабиться. Я ясно ощутил его страх перед объятиями.

Собрат по несчастью, значит?.. Ничего, будем бояться вместе.

— Спи, — успокоил я его, положив одну ладонь на голову. — Живая подушка всяко приятнее обычной.

И обнял поперек крыльев покрепче.

Рей вздрогнул, но к панике примешалось уже нечто иное, заставившее меня прислушаться к себе в поисках отклика, слабой волны тепла…

Я прижал его к себе, чувствуя, как глубоко внутри начинает поднимать голову древний инстинкт, постепенно становящийся желанием спрятать новоприобретенную живую драгоценность от всего мира и от любого врага, навечно присвоить, прорастая в чужую душу узами привязанности, гораздо более глубокой, чем брак. Запечатление.

Не сейчас. Сейчас он испугается такого, не поймет, не примет. Надо подождать. Убедить и его, и себя в том, что этот союз не только необходим, но и желателен.

Я осторожно гладил дремлющего даэйра по голове и по крыльям, больше как зверя, нежели с претензией на близость, и представлял, как обрадуется такому повороту событий моя рыжая. Чем мучиться ревностью, проще полюбить и приручить обоих.