Солнце садится, он все ближе. Я начинаю чувствовать его разум и волю, еще не обретшую тяжести могильной плиты, яснее. Он убивал по дороге сюда — отчетливо тянет кровью. Всматриваюсь в лесную темень, начиная различать глухой топот копыт. И такой родной и знакомый, привычный и понятный морозный холод чистой Смерти, источаемый высшей нежитью.

***

В тот вечер я увидел ее в первый раз.

Я ожидал всего, чего угодно. Светящегося зеленью призрака-мага в истлевшей мантии, пафосного старца, демона в конце концов. Но на древних камнях, поражавших воображение своей монументальностью, меня встретила женщина, совершенно не похожая на тех, которых доводилось видеть за всю сознательную жизнь.

Человеком ее можно было назвать только с пьяных глаз. Невысокая и хрупкая, как статуэтка, она передвигалась со странной плавностью, иногда пропадая и появляясь снова. Я мог почувствовать легкий запах лесной чащи, исходящий от нее, мог ощутить жизнь, но не чуял биения крови. Она была теплой и плотной, даже живой, наверное, но… несъедобной? Да, при всей своей циничности это самое подходящее определение. Она была красива — маленькая хищница, с подобранной гривой темно-медных в вечернем свете локонов и глазами цвета еловой хвои. Небольшие подвижные уши, покрытые светлой шерсткой, поворачивались на каждый мой шаг. В тонких длинных пальцах с короткими когтями она неосознанно вертела кинжал, от одного вида которого меня почему-то промораживало до костей — серповидный черный коготь с серебристым травленым узором и призывно сверкающим камнем в навершии короткой, под женскую руку, рукояти, исходил таким морозом, что ритуальный зал Эдвина мог показаться просто комнатой.

Женщина едва заметно улыбалась, но улыбка не касалась глаз. Не холодных, нет. Болезненно-печальных.

— Нет нужды опасаться этого оружия, Каин. Тебе оно вреда не причинит.

Мелодичный, тонкий, чуть с хрипотцой голос.

— Кто ты?

— Всего лишь тень самой себя. Хранитель Равновесия в отставке. Зови меня Намирэ.

— Значит, это ты разговаривала со мной все время?

— Да. Ты хотел ответов на вопросы. Я могу их дать.

— Я прежде всего хочу знать, смогу ли вернуться к прежней жизни.

— Нет. Смерть необратима. Тебе остается или принять этот дар, или освободиться от него, уйдя на перерождение. Но я не верю, что ты готов вот так запросто все бросить.

Что ж, мои опасения только подтвердились. И она права — позволить себе сбежать от проблем самоубийством, как последний идиот, я не мог. Не спеша приближаться к ней, я отвел коня в сторонку и привязал повод к ветке. Четвероногого зверья можно было не опасаться — за всю дорогу через лес мне не попалось никого крупнее грызунов и птиц, а уж люди, судя по нехоженности, здесь давным-давно не появлялись.

Назвавшаяся Намирэ молча ждала. Она спустилась с постамента и присела на нижнюю ступеньку одной из коротеньких лестниц, ведузих на круг.

— Устраивайся, разговор будет… долгий.

Само собой. Быстро ты бы от меня не отделалась.

Однако смотреть сверху вниз неудобно. И я последовал совету, сев так, чтобы видеть ее глаза.

— Тебе пафосно или правду? — спросила она.

— Правду, наверное. Зачем мне показуха?

— Действительно, зачем… времени на это у тебя буднт вдосталь потом.

— Я жду объяснений. О какой игре ты говорила?

Показалось, или она на миг утратила самообладание? Ее спокойный, вроде бы, разум плеснул волнением и тут же снова превратился в непроницаемое зеркало.

— Твой мир воплощен мной.

Я приподнял бровь, не зная, как отнестись к ее словам, прозвучавшим как-то уж слишком обыденно и спокойно, без цветистости и помпезности.

— То есть, ты — бог?

— Нет, — Намирэ качнула головой. — Для бога у меня слишком мало амбиций и самолюбия, к тому же, терпеть не могу, когда меня начинают превозносить. Я даже не создатель этого мира. Его придумали другие. А я решила дать ему — и тебе! — право на жизнь.

Ее слова звучали, как полнейшая дичь. Может, какой-нибудь религиозный фанатик и поверил бы в то, что беседует с высшим существом, но я… нет, я не мог увязать незнакомку с такими вещами. Да и, честно признаться, никогда не задумывался над тем, как и почему мир существует. Он просто есть. Хотя, почему бы ему не быть таким вот образом?

— Я понимаю, поверить сложно. Но мне нет нужды тебе врать. Желая выдать себя за божество, я бы пошла к простолюдинам и показала несколько чудес. А я просто хочу предостеречь тебя и помочь. Отчасти предупредить о том, что тебя ждет.

— Зачем? С чего такой альтруизм?

Теперь она занервничала уже явно, поняв мое неверие. Пальцы сильнее стиснули рукоятку кинжала, прижавшиеся уши выдавали с головой. Нет, боги, демиурги или как бишь их там еще, так себя не ведут. Если существо уверено в своей силе и своем праве, оно не дергается.

Если только она не совсем девчонка по божественным меркам.

— Воплощенная реальность может появиться тогда, когда придумывает историю и рассказывает ее другим так, что слушатели или зрители начинают верить в ее правдивость. Вера — очень мощная сила. Чем больше паства искренне верует в свое божество, тем оно сильнее. Чем больше мыслей притягивает рассказанная кем-то история, тем она реальнее. Только есть одно «но»: такой мир живет ровно столько, сколько длятся описанные события, ни больше, ни меньше.

— Ты хочешь сказать, что…

— Да. Ты умрешь, как только история будет рассказана до конца. Даже не так — развоплотишься. Перестанешь быть.

Вот теперь я почему-то верил ее словам, от которых повеяло жутью пустоты и абсолютного небытия. Зеленоглазая знала, о чем говорила, знала точно, и это ощущалось. В сумраке быстро наступающей ночи позднего лета ее лицо утратило живость и стало казаться фарфоровой маской, плывущей над ворохом черных одежд. Только это лицо и руки с оружием — вот и все, что осталось от нее. Остальное сожрал мрак.

— И сколько раз я так…

— Не ты. Другие души, воплотившиеся в образ. Но много. Очень много раз.

— Хочешь сказать, что таких Каинов были сотни?

— Ты действительно носишь это имя, мать дала его тебе при рождении, оно твое. Но ты — не образ, а живой разумный. Вернее, не совсем живой или не так, как другие, но это не играет роли. И я хочу дать тебе возможность выйти ха пределы предначертанного.

Намирэ снова умолкла. Ждала моего ответа. А я и не знал, что сказать.

Не каждый день узнаешь, что из-за тебя воссоздают целый мир, кем-то всего-навсего придуманный. Воссоздают — и страшатся сделанного, потому что…

Она впилась в меня взглядом. Вцепилась, ждала ответа, как какой-то спасительной соломинки. Потому что…

Потому что боится моего отказа довериться ее направляющей руке. Ведь мне придется пройти через все то, что заготовлено чьей-то волей, по ее почину. А как же свобода выбора, свобода воли?

Она ответила, пряча глаза.

— Ее нет. Не только потому, что здесь верят в Судьбу, предопределенность и прочее. Это еще одно свойство Воплощенных реальностей — они стремятся идти так, как их задумывали. Даже наш разговор сейчас это часть узора истории, с той лишь разницей, что я говорю тебе намного больше, чем должна была женщина, чье место я заняла.

Мда. Можно было бы и вспылить, но как-то не хотелось. В конце концов получается, что меня вообще бы не было, не реши эта перепуганная леди с чего-то соблаговолить взяться за наш, думается мне, не самый прекрасный мир. Ну да, меня убили, некромант мутит воду, науськивая на коллег по цеху, и неизвестно, чем все это закончится. То есть нет, рыжая-то как раз прекрасно знает. И если решила столь подробно просветить, значит, слепое следование чужим фантазиям — каково, а! — ей невыгодно.

Все тот же вопрос… Зачем? Нет, не так. Почему?

Я и спросил

Намирэ молчала долго и казалось, ушла в себя. Взгляд потух, глаза превратились в драгоценные камни, отражавшие свет луны. Это начало настораживать. Кто она на самом деле? И почему меня терзает ощущение, будто ее самой сейчас и здесь нет? Но через какое-то время блеск глаз снова стал живым, и она ответила. Медленно, тщательно подбирая слова и взвешивая каждое.