В общем, он решил дать ей немного поспать и разораться чуть позже. Так и сделал, а утром с приятным удивлением обнаружил на счету 92 653 очка.

В эйфории от первых заработанных очков он решил было начать качаться по образу и подобию, но, по зрелому размышлению, со вздохом отказался от этой идеи.

Лежать обписанным, а то и хуже, ради трёх очков? Да ну нафиг. Овчинка выделки не стоит. А вот заработать какой-нибудь дерматит более чем реально, и не факт, что в этом Средневековье его успешно вылечат.

Так что набор очков опять остановился, а через неделю, когда Клуша в очередной раз запредельно выбесила своего подопечного, Ждан специально насосался с избытком, и мстительно срыгнул молоком, постаравшись попасть прямо на неё

Попал.

Клуша отошла к кадке с водой и замыла изгвазданную сорочку, а со Ждана утром сняли три очка.

Ну и где, спрашивается, профит?

Больше всего Ждана бесило то, что за первые два месяца своей жизни он практически ничего не узнал о том мире, в котором оказался. В болтовне Клуши полезной информации было примерно столько же, сколько воды в камне. Да и остальные люди, навещавшие его, в основном сюсюкали, да агукали. Список мужского населения усадьбы вкупе с гипотетическими половыми возможностями каждого был едва ли не единственным его полезным приобретением.

Впрочем, нет.

Ещё он узнал историю знакомства своих родителей. Её рассказала Клуше заглянувшая на огонёк дворовая девка, причём Клуша только охала да ахала, а девка всё приосанивалась, и сверкала очами, как будто сама это всё и совершила.

По её словам, в молодости госпожа Арина жила не хуже самой царицы московской. Князь Белёвский в дочках души не чаял и баловал их запредельно. Нарядам сестёр позавидовали бы германская императрица и венгерская королева, они пили из драгоценных кубков и ездили на породистых лошадях.

Поэтому Семён Адашев, остановившийся по пути погостить у князя несколько дней, был просто ослеплён. Напрасно старик Белёвский, хорошо знавший Семёна по нескольким горячим делам с татарами, расхваливал дочкам храбрость и воинские умения гостя. Боярин, влюбившийся в Арину с первого взгляда, может быть впервые обратил внимание на собственную бедность. Он смотрел в тарелку и думал горькую думу:

– Кто она, и кто я? Что я ей могу дать, что предложить? Свою старую усадьбу в селе Семёновке? Село Касаткино с облезлыми заборами, свиньями на улицах и лужей перед церковью, в которой коням по брюхо? Она княжна, её удел – блистать при дворе, а я? А меня, дурака, никогда ничего не интересовало, кроме воинского боя и доброго оружия. Вот и погубил я своё счастье. Даже если случится чудо, и я ей понравлюсь, я никогда не рискну к ней посвататься. Потому что после этого всякий назовёт меня прощелыгой и охотником за приданным. А незапятнанная честь и доброе имя – это единственное, что у меня есть, потерять их для меня – всё равно, что потерять жизнь.

Воитель так расстроился, что совсем не заметил горящих глаз, которыми пожирала его Арина, а меланхолия, бледность и загадочная отрешённость гостя только подкидывали дров в тот пожар, что разгорался в груди княжны.

В итоге боярин решился уехать утром, тайно, ни с кем не прощаясь. Он хотел бежать, бежать как вор, и больше никогда не видеть княжну, укравшую его сердце.

А та, что украла сердце – не спала всю ночь. Утром, когда едва забрезжил рассвет, и все в доме спали, она, выглянув в окно, увидела как их гость, одетый по-дорожному, уже затягивает подпругу.

Она высунулась в окно как была – в ночной рубашке, и звонко отчеканила:

– Любезный, вы покидаете нас, не попрощавшись? Поднимитесь ко мне и потрудитесь объясниться!

Ошалевший до безумия гость взлетел по лестнице на второй этаж, где была спальня княжны. Она приняла его, лишь накинув платок на ночную рубашку.

– Я вас слушаю, – холодно сказала она.

Трусом Сёмен никогда не был, поэтому честно ответил:

– Я уезжаю, потому что люблю вас больше жизни.

А потом, бекая и мекая, изложил ей свои соображения насчёт нищего жениха и богатой невесты.

Арина закусила угол платка и глаза её налились слезами.

– Господи, какой ты дурачок! – сквозь плач сказала она. – Какой-то невероятный дурачок! А если бы я не выглянула в окно – ты бы так и сломал и свою, и мою жизнь, да?

После чего передавила слёзы – княжну научили этому ещё в детстве – проморгалась и подошла к своему избраннику вплотную.

– Если тебя так заботит моё богатство, я уеду с тобой, взяв только свою свадебную рубашку, да кое-какие женские мелочи. Клянусь тебе в том перед богом!

Она перекрестилась на икону и впилась в губы избранника долгим, бесконечным поцелуем…

Платок соскользнул с плеч на пол.

После этого, собственно, и начались те самые стоны и крики Арины, о которых в Белёве судачат до сих пор.

И да – выйдя из Белёвского собора мужней женой, Арина действительно уехала со своим избранником лишь с одной седельной сумкой, как ни упрашивал её отец взять хоть что-нибудь из приданного.

Что было дальше, Ждан так и не узнал – в комнате неожиданно появилась главная героиня этой истории, она же, по совместительству – его мама. Судя по всему, слова о собственных стонах она услышала ещё за дверью. Поэтому говорливая девка скоро уже искала пятый угол, и больше в комнате Ждана никогда не появлялась.

А жаль – информатором она была хорошим. В отличие от Клуши.

Однажды случился редкий случай – Ждана пришли проведать и папа, и мама одновременно. Причём не ушли сразу, как это часто бывало, а тетёшкались с сыном битый час, влюблённо глядя друг на друга и на плод своей любви.

Увы, но всё когда-нибудь кончается. Эту идиллию прервала появившаяся дворовая девка – не болтливая, а другая, Ждан не знал, как её зовут.

– Там это… – вытаращив глаза, начала она.

– Что случилось? – отец уже стоял на ногах, держа в руке снятые ножны с мечом.

– Посыльный там от князя Воротынского прискакал. Говорит – ехать вам надо, князь к себе вас требует. Срочно.

– Ясно. Посыльного распорядись накормить, пока я собираюсь. Хотя стой. – остановил он рванувшуюся к дверям девку. – Посыльный себя не назвал?

– Назвал, как не назвать! Василий, говорит, Бабичев я.

Старший Адашев присвистнул.

– Ближний боярин князя самолично прискакал? Беги на кухню, к посыльному сам спущусь.

Девка исчезла.

– Что же это может быть? Войны вроде нет, тяжб со мной тоже никто никаких не ведёт – зачем я мог князю понадобится? – Семён озадаченно посмотрел на жену.

Та вдруг вскрикнула и закрыла рот ладонью. Глаза её наполнились слезами:

– Отец умер!

О болезни князя Белёвского у Адашевых знали давно, но навестить старика мешали сначала крайний срок беременности Арины, а затем младенчество Ждана. В итоге решили показать внука через пару месяцев, когда тот немного окрепнет.

– Да полно тебе глупости говорить! – укоризненно заметил Сёмен. – Кто бы стал гонца с такой вестью посылать Воротынскому, а не к нам? Какое ему вообще дело до Белёва, если твой отец Литве присягал, а мой князь – Москве?

Сказав это, он вышел из комнаты, мать последовала за ним.

Как позже понял Ждан из разговоров Клуши и мамы, спустя пару часов отец с посланцем ускакали в Воротынск24. Посыльный сам ничего толком не знал, заверил лишь, что новость скорее всего хорошая – когда князь его отправлял к Адашевым, улыбался и выглядел довольным.

И вновь потянулись безликие дни с разглядыванием потолка и болтовнёй Клуши…

Старый князь Белёвский умирал. Он уже исповедался, сейчас шло соборование25. За закрытой дверью, в большом зале княжьих палат толпилась вся высшая знать Белёвского княжества и прибывшие ко двору гости.

Главным среди гостей, безусловно, был князь Андрей Трубецкой с супругой Алиной – писанный красавец, разодетый как будто для столичного приёма. В его присутствии белёвской бомонд чувствовал себя провинциальными замарашками и изрядно комплексовал.