Князь расчувствовался, похвалил почтительного сына, пообещал подумать над сокращением испытательного срока и на паломничество благословил.

Ни в какие облюбованные богомольными старушками Чубковичи наследник княжьего тиуна, естественно, не собрался. Ему кровь из носа необходимо было посетить Трубчевское княжество и пообщаться с тамошним властителем. Повара Ерошку он отловил давно и плотно пообщался с ним в тёмном тихом уголке кухонного склада, выяснив немало интересных подробностей. Ну а главное – при разборе отцовских вещей нашёл занятную склянку с вроде как водой внутри. Хотя какой разумны человек будет держать в склянке воду? Склянка эта должна была в изрядной степени облегчить ведение переговоров с князем Трубецким.

Повару наш герой, кстати, велел сделать паузу с заправкой яблок. Вдруг заказчик из Трубчевска19 на переговорах заартачится и вообще решит, что уже оказанная услуга не стоит и гроша? Тогда у Антипы должна быть возможность показать якобы найденную склянку уже белёвскому князю и рассказать про разоблачённый им заговор. Сын за отца не ответчик – так, кажется, кто-то из великих властителей сказал? Жаль, прогуливавший гишторию Антипа уже и не помнил – кто это был.

Оставалось решить последний вопрос – на дорогах Северских земель «пошаливали». Причём изрядно – у отправившегося в путь в одиночку Оксакова были все шансы вернуться в Белёв нагим как Адам, но с основательно разбитой рожей. Это в лучшем случае. В худшем – в столь же раздетом состоянии улечься навсегда в придорожную канаву.

Сюда он приехал, присоединившись к большому обозу, а вот в «паломничество»… Никто из княжьих людей не должен был знать, куда он направляется.

Короче, нужна была охрана, да и вообще, – как ни жалко отцовских денег, а пора уже обзаводиться своими людьми. Без своих человечков никакой каши не сваришь.

И Антипа отправился в «Луну и грош».

Корчма «Луна и грош» была бы очень уютной, если бы не публика.

Едва Антипа, пригнувшись, втиснулся в низкую дверь, в него вперилось столько взглядов, что он почувствовал себя красной девкой, проходящей мимо роты солдат – так его полировали взглядами.

Пройдя как сквозь строй до стойки здоровенного пожилого корчмаря, и.о. тиуна малость сробел, потому слово «Пива» произнёс позорно. Можно сказать – пискнул, а не произнёс. И сам на себя очень обозлился. Потому кхэкнул и более солидно добавил:

– А к пиву…

На чём и обломался.

– Это корчма. – перебил его хозяин. Говорил он по-русски чисто, но с явным немецким выговором. – Здесь пьют. Жрать в трактире будешь. Может, конечно, в вашей деревне и делают всё одновременно, как при свальном грехе. Но приличные люди дивидируют свои занятия.

– Что, простите, делают? – спросил окончательно стушевавшийся Антипа.

– Это латынь, селянин, – презрительно процедил корчмарь. – Divide et impera: разделяй и властвуй.

– Я знаю, нас учили – зачем-то сказал Антипа и сразу о том пожалел, настолько жалко прозвучала эта реплика.

Кабатчик только хмыкнул, вложив в этот короткий звук всё, что он думает об антипином образовании. Затем цапнул со стойки оксаковскую монету, попробовал её на зуб, близоруко осмотрел результат, утвердительно кивнул и изрёк:

– За стол садись, не стой столбом.

И издевательски добавил:

– Дорогому гостю всё подадут.

Взмокший Антипа плюхнулся за ближайший стол, думая про себя: «Чёрт знает что, ну и сервис здесь у них! Вместо удовольствия – полное ощущение, что тебя поимели». Тут он вспомнил, что ему не дали сдачи, но обратно к стойке не пошёл, решив поднять этот вопрос, когда ему принесут пива. Настроение испортилось окончательно.

Пива фигуристая подавальщица принесла довольно быстро, вот только…

Вот только пива того было 10 здоровенных кружек – именно столько, видать, можно было выпить здесь на уплаченную Антипой серебрушку.

Тут будущий управляющий уже не выдержал:

– Эй, любезный! – прокричал он в сторону стойки.

– Чо надо? – нелюбезно отозвался «любезный».

– Зачем мне столько пива?! – потребовал от кабатчика ответа Антипа.

– А я знаю? – пожал плечами тот. Кабатчик вообще был сама невозмутимость. – Ты приходишь ко мне, просишь пива, даёшь деньги и не просишь сдачу. Я тебе и даю пива на твои деньги – потому что я корчмарь, работа у меня такая. Какие ко мне вопросы? Я тебе недолил или пиво подал разбавленное?

– Да нет… – Антипа окончательно растерялся и задал самый дурацкий вопрос из всех возможных. – И что мне с ним делать?

– А я знаю? – пожала плечами подлая немчура. – Хочешь пей, а хочешь – на лавку лей. Я знаю только, что обратно в бочонок я его сливать точно не буду.

Народ в корчме откровенно веселился, наблюдая эту эпическую сцену и перебрасывался репликами, в которых слово «дурень» было самым приличным.

Уши у Антипы рдели кумачом. От отчаяния он притянул к себе одну из кружек и присосался к ней. Похоже, найм подручных начался не самым лучшим образом.

Немного успокоившись, он принялся разглядывать народ в зале, пытаясь понять – кого бы он хотел видеть в числе своих первых подчиненных…

Но даже это занятие ему не дали довести до конца. На лавку рядом с ним плюхнулся здоровенный детина с красной рожей, на которой воинственно топорщились пшеничные усы.

– А скажи мне, баба… – густым басом начал он, смешно выговаривая слова.

Антипа вскинулся было, но вовремя понял, что здоровяк адресуется не ему, а своему приятелю, который как раз присаживался с другой стороны стола, напротив Антипы. Приятель явно стоил внимания – он был полной противоположностью брутальному толстяку. Тонкий в кости, хрупкий и очень изящный, он напоминал скорее девушку, чем парня, а смазливое безбородое лицо только усиливало это впечатление. Из общей картины выбивались разве что глаза, в которых не было и тени девичьей робости и смирения.

Мужик по прозвищу Баба20 смотрел холодным взглядом человека, которому кровь – что вода.

– А скажи мне, Баба – вновь повторил красномордый. – видал ли ты такое диво? Я вот много раз видал, как тележную ось смазывают дёгтем. Но первый раз в жизни вижу, как её смазывают пивом, да ещё изнутри, а не снаружи!

И толстяк захохотал – что твой конь заржал.

Красавчик веселья не поддержал, и вообще не ответил приятелю, а обратился напрямую к Оксакову.

– Достопочтимейший, – учтиво молвил он нежным голосом. – Мне кажется, что этот невоспитанный человек, которого, кстати, зовут Як, только что нанёс вам оскорбление, потешаясь над вашей внешностью. Не угодно ли вам бросить ему вызов? Я же вижу – вы дворянин, у вас тут у стеночки и сабелька в ножнах стоит. Подрались бы вы, а? Здесь на заднем дворе и место натоптанное есть для подобных развлечений. А то скучно сегодня до невозможности.

И андрогин с откровенной издёвкой посмотрел Оксакову, недавно избавившемуся от приставки «младший», прямо в глаза.

Антипа молчал, лихорадочно пытаясь понять – что же ему делать, и как выкрутиться из этой весьма хреновой ситуации. На помощь позвать? Большей глупости и придумать сложно, все посетители корчмы и без того с огромным интересом наблюдают, как эти двое разводят залётного дурачка ушастого, хотели бы помочь – уже вмешались бы. За саблей кинуться? Баба к ней ближе, не даст дотянуться. Да даже если Антипа и дотянется – не факт, что пока он её из ножен вытягивать будет, эти двое не нарубят его на ломти. На мирных гречкосеев они не похожи от слова «совсем».

– Баба, ты задолбал уже. – усатый Як, в отличие от своего приятеля, явно не был отягощён воспитанием и вежливым обращением. – Всё бы тебе кровь кому пустить, ты маньяк какой-то. Длинный нормальный парень, я ж по глазам вижу.

Развод «на доброго и злого» и в родном селе, и в гродненском училище был чрезвычайно популярен, и на такую дешёвку Антипа не клевал давно. Поэтому он ни на миг не поверил словам толстого, хотя мысль его металась, как голубь в клетке, и паника подступала всё ближе. А толстяк меж тем продолжал изливаться: