Он докурил и продолжил:

– Вот ты, когда-нибудь убивала кого-то? Думаю, что нет. А мне вот пришлось совершить такое ужасное деяние. Ну как пришлось, я даже и не подозревал об этом, даже за пять минут до убийства, я не знал, что убью человека. Хочешь узнать, как оно, убить кого-то? Хочешь расскажу? Это довольно интересное чувство, такого не испытаешь ни при каких других обстоятельствах, и после этого – всё, жизнь моя канула в лету. Всё, что мне остаётся – это вот, сидеть и говорить с собакой.

Лёня пьяно улыбнулся и задумался, его опять начинало тошнить, но он продолжил:

– Я ещё ничего не знаю, но полагаю, меня захотят посадить в тюрьму. Но знаешь, что я тебе скажу? Не сяду я, не знаю, что делать буду, но не сяду. Потому что, если сел – так это всё, лучше уж умереть.

Они сидели втроём на лавочке: Лёня, собака и бутылка водки. После сигареты у Лёни опять помутнело и закрутилось в голове, он замёрз и решил сделать ещё пару глотков водки, после этого он скрутился калачиком и лёг поспать на лавочке.

Наконец-то он уснул и забыл про убийство. Он добился того, чего хотел – убежать от всех этих терзающих его чувств. Но был ли в этом всём смысл, если завтра наступит новый день и всё то, от чего он бежал, догонит его опять и поселится в нём.

Я проснулся от того, что меня очень сильно тошнило. Сразу встал и побежал в туалет. Просидев там около десяти минут, я начал понимать, что это не квартира Давида, у него в туалете висел плакат с женщиной в купальнике, а здесь не было ничего, и унитаз совсем другой. Белая краска на дверях уже трескалась и пожелтела, плитка под моими ногами была побита, справа стоял ёршик (весь в фекалиях), пахло здесь очень дурно, запах аммиака начал резать мне нос. Я пытался вспомнить, что вчера произошло. Помню водку, помню троллейбус, вот только куда я заехал не помню, ещё помню собаку. Это всё что мне удалось вспомнить. Я был в недоумении.

За дверью послышались шаги и раздался стук в дверь туалета:

– Алло, ты как там? Живой?

– Извините, мне очень неудобно, – ответил я, – мне кажется, что это не моя квартира.

– Ха-ха-ха, конечно не твоя. Доделаешь там свои дела, выйдешь и я всё расскажу.

Я забыл уже об убийстве, все мои мысли были заняты тем, где я чёрт возьми нахожусь. У меня болела голова, я поднёс руку к губам, нижняя губа была разбита. Неужели я вчера с кем-то подрался? Я провёл пальцем по губе, кровь на ней подсохла и образовалась корочка, захотел её содрать, но передумал. Посмотрев на стену слева от меня, увидел большого таракана, который шевелил усиками и как будто что-то пытался мне сказать или объяснить. Почему-то мне захотелось к нему коснуться, и я протянул руку, но он быстро спрятался в щель между плиток. Я очень боялся выходить, мне было не приятно то чувство, что сейчас предстоит разговор, с совсем не известным мне человеком. Из-за этого я начал сильно тревожиться, продумывать варианты диалога с ним, подготавливал ответы, на вопросы, которые – по моему мнению – он может задать мне. Все эти варианты диалогов, тревога, головная боль – всё это заполнило эту узкую, тесную уборную, в которой даже не было вентиляции.

Внезапно я услышал какой-то голос, который напомнил мне об убийстве, он не был похож на голос человека, который стучал мне в дверь, но это меня не испугало, может просто я забыл его голос, и вообще голова раскалывается – это всё похмелье. Я начал думать об убийстве, как думал о нём вчера, только теперь мне ещё добавилось проблем. Нужно было выходить с уборной, не могу же я здесь постоянно сидеть.

Я смыл за собой и вышел. Оказался я в каком-то узком коридоре, со старыми потёртыми обоями, думаю они были когда-то белые, но сейчас это очень непонятный цвет, то ли желтый, то ли серый, то ли всё в кучу. На полу лежал ковёр, тёмно-красного цвета, очень старый, весь в пятнах и тоже потёртый, как же я ненавижу ковры, зачем они людям, просто пылесборники. Я опять увидел таракана, который бежал на меня, и я резко отошел в сторону.

– Не бойся, – сказал, наверное, хозяин этой квартиры, – они у меня здесь уже как члены семьи. Проходи, лучше, на кухню, я там картошки наварил, будем завтракать. Заодно и расскажешь, кто ты у нас такой.

Я молча прошёл за ним на кухню. Здесь действительно пахло варёной картошкой – первый приятный запах за это утро. Кухня была в таком же состоянии, как и вся квартира. Побитая плитка на полу, голубого цвета, вся в пятнах жира, я это почувствовал сразу своими голыми ногами (не знаю где были мои носки), они прилипали к плитке, и я чувствовал, как липнут песчинки мусора к моим ступням. Сквозь старое окно (оно, на удивление, было чистое), проникал свет в эту грязную нору. Стол был тоже очень старый, с разными ножками, под одной из них лежала деревяшка (видимо для того, чтобы он стоял ровно). Скатерть была вся в порезах от ножа и с рисунками подсолнухов. На столе стояли две тарелки с варёной картошкой (с картошки шёл пар), тарелка по меньше – с маринованными огурцами, головка чеснока и пару кусков чёрного хлеба. По ту сторону стола сидел хозяин. Не очень высокий, усатый мужчина, лет сорока пяти, с довольно круглым животом. Одет в серую домашнюю майку и синие пижамные штаны. На пальцах надето кольцо (значит есть жена) и выбита татуировка «СССР» (по букве на каждый палец). Вдруг заревел старый холодильник, на котором была куча магнитиков, и хозяин заговорил:

– Садись, садись, не бойся. Вчера ты был смелее, даже драться ко мне полез. Но не переживай, я не сержусь. Перебрал немного, с кем не бывает.

Я сел, меня охватывало смущение. Откусив хлеб и съев две ложки картошки, я начал пытаться узнавать, что вчера произошло:

– Мне очень неловко, правда. Обычно я не дерусь. Но понимаете, суть в том… Короче… Я ничего не помню.

– Это абсолютно ожидаемо, ха-ха.

Хозяин посмотрел в сторону двери:

– О, вот твоя собака, я её тоже забрал. Сразу как пришли, покормил её, она была очень голодна, весь мой вчерашний борщ съела. Но это ничего, собак я люблю.

В этот момент на кухню вошла собака, я сразу её вспомнил. Она посмотрела на меня, а я на неё. Собака помахала хвостом, подбежала к моим ногам и начала тереться о них. Наверное, она была рада, что я жив.

Хозяин встал со стола, подошёл к плите, открыл крышку кастрюли, зачерпнул половником картошку и ляпнул её на миску, которая стояла на полу, возле мусорного ведра. Собака подбежала и начала кушать, а хозяин продолжил разговор:

– Семён Викторович. Можно просто Викторович.

– Лёня.

– Ну что ж, Леонид, рассказывай: кто ты, сколько лет? – поедая картошку и закусывая огурцом сказал Викторович.

– Я учусь на юриста, ну как учусь… уже, наверное, отчислили, но меня это не интересует.

– Отчисление, скажу тебе, проблема пустяковая. Меня тоже когда-то отчислили, но я жив, как видишь, – Викторович улыбнулся, – а поинтересоваться я бы тебе посоветовал. Вдруг ещё получится что-то исправить.

– Уже точно не получится, – вздохнув, сказал я, – лучше расскажите, как вы меня нашли… ведь была уже ночь, а люди, подобные вам, ночью спят.

– О-о, хотел бы я увидеть людей, подобных себе, – улыбаясь, сказал Викторович.

Проглотил ложку картошки, отломал кусок хлеба и добавил:

– Мне кажется, что люди, подобные мне, вообще не спят ночью.

– Почему? – спросил я.

– Так, просто предположения. Но все писатели, которых я знаю лично, могут писать всю ночь. Пишут и курят, курят и пишут, и так всю ночь.

– Вы писатель?

– Ну как тебе сказать. Не знаю, уместно ли самого себя провозглашать писателем. Скажем так – я человек, который пишет.

– И что же вы пишете? – сухо спросил я.

– Тебе правда интересно?

– Ага.

– Может ты и думал, что я тебе поверю, но прости – не верю. Все вы говорите: «да». Хотя вам вообще это не интересно. Нет, я не обижаюсь. Просто если не интересно, так почему не сказать прямо: «Мне это не интересно». Зачем постоянно говорить «да», ещё и просить показать книги. А дальше, вы берёте книгу, стоите минуту, листая её с умным видом, потом кладёте и говорите что-то типа: «Ну, неплохо». У всех у вас один сценарий. Да и вообще, в этом мире сценарий только один.