Под шум дождя Старый рассказывает о своей семье, о военной службе на Севере, но о том, как воевал, не говорит. А я и не надеюсь что-либо услышать про войну: не любят фронтовики рассказывать об этом тяжёлом времени. Знаю это по опыту общения и с отцом, и с тестем. Потихоньку разговор переходит на моих родственников: на отца, мать, Татьяну, детей. Каким-то удивительным способом Старый заставляет меня раскрыть перед ним свою душу, рассказать о самом сокровенном – своём чувстве к жене… В конце излагаю свои законы семейной жизни, так, как их понимаю я, по уши влюблённый в жену молодой человек: «Во-первых: мужик ищет, находит правильную женщину и завоёвывает её любовь. Во-вторых: долгие годы дорожит её доверием, постоянно доказывая ей, что именно он – самый лучший человек на свете». Ясно вижу, что Старый готов высказать сомнение, но, из уважения ко мне, удерживается. Только произносит задумчиво: «Как-то это односторонне у тебя получается…». И на эту тему всё. Потом Старый расспрашивает о брате. Снова отвечаю откровенно, сбивчиво объясняя наши разногласия. Старый долго раздумывает над моими словами, кое-что уточняет, а потом итожит, как отрезает: «Из одной печи – да разны калачи». Разговор затухает…

Часа через два, когда нас потихоньку одолевает дрёма, дождь ощутимо слабеет. Шум бегущей в ручье воды, доносящийся снизу, из его устья, притихает. По мере прекращения дождя звуки ручья перемещаются вверх, против течения, и вот ручей уже звенит значительно выше нас, на склоне сопки. Что-то происходит в природе, и, похоже, к лучшему. Часам к трём дождь совершенно прекращается, и мы засыпаем под музыкальный звон ручья…

Будят меня крики куропачей с соседних сопок. Такое впечатление, что птицы везде, и их полно! У едва тлеющего костра я совсем один. Вижу, как Старый, разгоняя утренний туман, привычно машет удилищем. Вега сидит рядом, внимательно наблюдая за его действиями. Туман трусливо рассеивается, в панике оставляя по распадкам свои арьергарды, и над нами распахивается совершенно чистое голубое небо. Надо вставать!

Наутро, после мокрой ночёвки. Дружище Старый и справа – Вега, как всегда голодная

Утренний чай греть некогда. Беру ружьё, проверяю патроны – сухие ли, кидаю в пустой рюкзак спиннинг – вдруг сбитая куропатка упадёт в воду, подхожу к Старому. Довольный дружище поворачивает ко мне радостное лицо и шепчет, непроизвольно рифмуя: «Голец начал брать, твою м…! Клюёт непрерывно!» И правда: рядом со Старым бьются только что пойманные красавцы гольцы числом аж три рыбины! Удивительно ровные, каждый весом с полкило. Упорство Старого вознаграждается по заслугам. Сообщив другу о своих планах исследовать окружающие сопки, свищу Вегу, и мы тихо отваливаем от удачливого рыболова.

Идём по склонам сопок вокруг озера, тщательно обыскивая и береговые заросли, и голые каменистые вершины. В распадках ветра совсем нет, только наверху ощущается лёгкое дуновение ветерка, долетающее с северо-востока. Так продолжается с полчаса.

Смотрю на часы: стрелки показывают 8.55. Взобравшись на округлую вершину очередной сопки, замечаю необычное поведение собаки. Вега старается выбрать самое высокое место, привстаёт на задние лапы, даже вспрыгивает для этого на камень. При этом старательно внюхивается в струйки запахов, приносимых слабым ветерком. Меня прошибает мысль: «Неужели чует куропаток с соседней сопки? Но ведь до неё метров двести! Как это возможно?!» Переходим распадок, поднимаемся по склону на плосковатую вершину, поросшую невысоким березняком. Вега активно ищет. Вижу, как она настороженно тянет между кустами, и тут же дружно взрывается выводок, около десятка птиц. Накрыв стволами ближайшую птицу, стреляю. Куропатка валится в березняк, но совершенно ясно, что это лёгкий подранок. Собака уверенно находит подранка по его следу метрах в семидесяти от места падения.

Убираю куропатку в рюкзак и не могу отделаться от назойливой мысли об удивительной дальности причуивания Вегой куропачьего выводка. Надо бы замерить, но как это сделать? Шагами? Однако, по прямой в нашей местности не пройти: надо обходить всякие препятствия. И тут выплывают из памяти слова одного из героев книги Алексея Ливеровского: «…мы моряки – всё нам пустяки!» Моментально приходит решение: оставить поиски удравшего выводка, вернуться назад на ту сопку, где Вега стояла на задних лапах, уловив струйку запаха, и, разматывая спиннинговую леску, длина которой на катушке мне точно известна, осуществить замер. Около часа болтаемся между сопок, разматывая, отмеряя, сматывая и снова разматывая. Вега, окончательно сбитая с толку, озабоченно посматривает на меня: «Ты в своём уме, партнёр?! Надо же идти дальше, искать запахи куропаток, стрелять»… Замер и грубое применение теоремы Пифагора даёт потрясающий результат: Вега причуивает выводок куропаток на дистанции 180 метров!

Очень довольный, возвращаюсь в лагерь. Старый возится у костра, готовя завтрак. Спешу поделиться с ним результатами измерения. Дружище, конечно же, удивляется, но при этом как-то ещё и хитровато смотрит, как будто тоже хочет чем-то удивить. Зовёт на берег, где демонстрирует пойманную рыбу. Да! Повеселился Старый от души! Больше двадцати красавцев гольцов посверкивают во мху между камнями. В этой груде серебристых рыб золотисто выделяется крапчатый бок приличной кумжи, пойманной Старым на спиннинг, на тяжёлую самодельную красно-медную колебалку. А мне и сфотографировать-то нечем…

Довольные результатами похода, размягчённо сидим у костра, завтракаем, долго пьём крепкий чай, потом сладко закуриваем, неторопливо беседуя о нашей чудесной вылазке. Тогда мы ещё и не знаем, что чудеса-то не закончились!

После удачного дуплета из-под Веги

Старый рассказывает об этом месте, о ручьях и озёрах. И как-то так у него получается, что место это – совсем не простое: несколько Гольцовых озёр соединяются ручьями – протоками вкруговую, а из нашего, где мы заночевали, вытекают два ручья, стремящиеся аж к двум разным рекам. Один ручеёк бежит на запад, к реке Средней, которую мы преодолевали, а другой ручей – к системе реки Большой Тювы, на север. Поэтому эти озёра – дважды верхние, и рыбы здесь много!

Хорошо посидев и всласть побеседовав, укладываемся, тщательно заливаем костёр, пока не убеждаемся, что угли больше не разгорятся. И снова Старый находит поговорку: «Уходя, затушил уголёк – лес сберёг!» Прибираем место ночёвки, очищая от бумажных обрывков, пустых консервных банок… прячем всё это под камнем. Снимаем с нескольких валунов пласты мха и прикрываем кострище. Вот теперь никто не заметит, где мы ночевали. Это закон!

Полдень. Начинаем движение к дому. Минуем памятный распадок, где я счастливо выбил из стаи двух птиц, подходим к низкой кудрявой сопочке. Стараемся, сохраняя высоту, обойти её по склону. Наблюдаем оживлённое поведение Веги: хвост работает вертолётным винтом, а нос ходит туда-сюда. Минуем небольшие кустики березняка, и тут, перед небольшим открытым болотцем, собака чётко стаёт. Сдёргиваю рюкзак, слыша комментарий Старого: «Нубля, сейчас стрельба пойдёт!» Дружище оказывается прав, стрельба как в тире: шесть выстрелов – шесть птиц. И всё это минуты за три, не больше. Все куропатки взлетают как по заказу, строго по очереди, почти из-под ног, в угон. Последнюю птицу стреляю с одной руки, так как в левой руке несу пару куропаток. Старый только восторженно крякает после каждого выстрела. Зрелище для него, я думаю, удивительное! Собака работает прекрасно, сделав три чётких стойки и согнав ещё трёх на потяжках. Потом, тщательно обыскав ближайшую местность, подходит к нам, докладывая, что птиц больше не наблюдается. Укладываю куропаток в рюкзак, перекуриваем и идём дальше.