Александр лежал впереди сраженных товарищей так близко от дзота, что его обдавало пороховым дымом. Теперь он был особенно осмотрителен. Малейшее необдуманное движение могло погубить его, но и медлить опасно. Он должен действовать только наверняка.

Под правой щекой таял колючий снег, и ледяной холодок проникал в сердце. И билось оно так сильно, словно вздрагивал весь мир.

Трудно Александру одному на этом открытом смертном поле. Почти на виду у врагов он лежал тут, на этой заснеженной поляне, перед огнедышащей, как пасть чудовища, амбразурой дзота. Любая пуля теперь могла скосить его.

И пронеслись ясные и быстрые, как блеск молнии, мысли о том, что наполняло беспокойным, но счастливым светом всю его жизнь. Он вспомнил сказку, отчего цветет полевой мак; вспомнил солнечный пахучий простор на училищном холме, синеглазую девушку — Лину.

Еще помнил Александр: сотни глаз с надеждой устремлены на него и ждут. Ждут города и села, ждет народ…

И торжествующей отвагой зажглось его сердце, неодолимой силой налились мышцы.

Он выждал момент, когда фашист отвел от него пулемет. Пулеметчик стал бить по залегшим бойцам.

Александр вскочил, мгновенно обшарил свое боевое хозяйство, но у него уже не было ни одной гранаты и опустел автоматный диск. Что делать, как скорее и лучше исполнить свой воинский долг?

Обветренное, почти детское лицо его озарила богатырская решимость. Теперь он был сильнее огня, сильнее страха смерти.

Стремительными прыжками он побежал вправо, как бы мимо дзота, потом, почти поравнявшись с ним, резко свернул влево и, подавшись вперед, подбежал к задымленной, черной, изрыгающей огонь амбразуре и грудью своей закрыл ее.

Пулемет захлебнулся. На миг стало так тихо, что слышно было, как шумят сосны да звенит в ушах только что утихший грохот боя.

Бойцы замерли в оцепенении, дивясь величию подвига собрата по оружию ради их жизни и победы. Потом они вскочили и, как по команде, хотя команда не успела последовать, бросились вперед, к дзоту. Теперь путь к нему был открыт.

И нечем стало дышать Александру Воронову. Он рванул ворот гимнастерки и на бегу закричал:

— Впере-о-од!

На все поле боя раздавался голос Дарбадаева:

— За Матросова — вперед!!

Все стремительно бежали к дзоту. Туда же полз, часто падая, и окровавленный Михась Белевич и тоже хрипел:

— Вперед! Вперед!

Через минуту в дзоте закончилась рукопашная схватка, и враги лежали на куче гильз, среди обломков оружия.

Бойцы устремились к деревне Чернушки, выбили фашистов и оттуда погнали их дальше — на запад.

К дзоту подбежали капитан Буграчев и парторг роты старшина Кедров.

Александр Матросов лежал у амбразуры, и кровь его под солнцем алела на снегу ярко, как полевой мак, о котором когда-то рассказывал ему дед-пасечник. Буграчев стиснул вздрагивающие губы и стал выполнять суровое воинское правило: расстегнув белый маскировочный халат сраженного комсомольца, из левого бокового кармана гимнастерки он вынул то, что у самого сердца носил Александр Матросов, — комсомольский билет с именем Ленина. Буграчев, став на колено и расправив на полевой сумке комсомольский билет, наискось написал на нем:

«Лег на огневую точку противника и заглушил ее, проявил геройство».

Потом стали искать остальные документы. Вытащили из кармана фотокарточки девушки со светлыми волосами и неизвестного паренька — может, названого брата Тимошки. Еще вынули из кармана телогрейки две ветки с распускающимися почками — тополевую и ракитовую. В походе Матросов все хотел спросить старшину, почему они распускаются в такую раннюю пору.

Ветки попросил старшина. Нюхая пахучие тополевые почки и гладя серебристый пушок ракитовых, Кедров глухо сказал:

— Жизнь любил Сашок…

И положил ветки под каску, чтобы не сломались.

Потом, поправив усы, он взял могучими руками тело Александра и, как любимого сына, бережно положил его лицом к небу на плащ-палатку, разостланную на сугробе.

— Солдату, сынок, на снегу, как на лебяжьем пуху.

И, наглядевшись, осторожно закрыл огрубелыми пальцами его недвижные голубые, как небо, глаза.

Глава XXI

МАТРОСОВЦЫ

ота автоматчиков выстроилась, чтобы отдать воинские почести герою. Люди только что вышли из боя. Одежда их испачкана глиной, изодрана осколками, пулями и пропахла копотью и пороховой гарью. Еще слышен гул боя и земля вздрагивает от взрывов. Но воспаленные суровые глаза друзей неотрывно смотрят в эти последние секунды на Александра Матросова. Выражение его просветленного тихой улыбкой лица будто говорит: «Ну вот, я сделал все, что смог».

Тяжело шагая, подходит Артюхов с подвязанной рукой и молча смотрит на своего связного. Не видно ни капельки крови, — смертельная рана тщательно прикрыта. Рана сердца, ибо сердцем своим Александр заслонил друзей от гибельного вражеского огня. И сдается, скажи этому, будто уснувшему пареньку: «Есть важное, но опасное задание», — и он, неустрашимый, сразу проснется, блеснет быстрыми голубыми глазами: «Мне разрешите…»

Тяжело дышит командир; трудно ему начать свое краткое прощальное слово.

Белоснежные редкие облака плывут и плывут над головой. На истоптанном снегу недавнего поля боя валяются обломки оружия. Воронки с вывороченным суглинком зияют, как раны. Но там, где не было боевых схваток, сверкание снега под солнцем слепит глаза.

Наконец командир заговорил, и голос его тверд, как в бою. Он говорит о великом подвиге, совершенном рядовым Александром Матросовым.

— Сегодня двадцать пятая годовщина нашей славной Красной Армии, единственной армии в мире, которая всегда боролась за освобождение человека, за его мирный созидательный труд и теперь в жестокой борьбе отстаивает нашу Родину, ее великие идеалы, мировую культуру от фашистского варварства… В день годовщины нашей армии товарищ Матросов принес ей самый драгоценный дар — свою жизнь. Грудью, сердцем своим закрыл он от врага своих друзей, всех нас.

Потом говорит седоусый парторг Кедров, и голос его дрожит:

— Погиб пламенный советский патриот — Матросов… Его вскормила, вспоила и научила наша партия, мать-Родина… Научила любить народ больше своей жизни. И такой веселый был парнишка… — вдруг сбился старик с торжественно-мужественного тона, губы его задрожали, и он умолк.

Говорят друзья Александра — комсорг Брагин, Воронов, Дарбадаев, и каждый клянется, что будет таким же беззаветно преданным сыном своей Родины, как Саша Матросов, и так же, как он, будет бить врага бесстрашно, по-комсомольски, по-матросовски.

На опаленной щеке сандружинницы дрожит слеза, но Валя стоит в строю с высоко поднятой головой.

Недолго солдаты говорят у могилы: надо в бой.

Вся рота становится на колени, прощаясь с героем.

Троекратно гремят ружейные залпы.

Воины засыпают могильный холмик землей и чистейшим снегом и снова идут в сражение.

Только один боец вернулся в Большой Ломоватый бор: посыльный нес в политотдел донесение о подвиге рядового Александра Матросова. А ночью полевой телеграф, наряду с боевыми оперативными сводками, сообщил об этом событии штабам корпуса, армии, фронта.

Журнал боевых действий заполнялся скупыми строками:

«В районе Западной Двины, в Земцах, получили пополнение из курсантов Краснохолмского пехотного училища. В их числе прибыл рядовой Матросов. 23 февраля 1943 года во взаимодействии с другими соединениями корпуса перешли в наступление под городом Локня с задачей выйти на линию железной дороги Локня — Насва. В результате этих боевых действий были разгромлены и частично уничтожены: 2-я авиадесантная пехотная дивизия немцев, 19-я, 93-я и 41-я пехотные дивизии, 20-я танковая дивизия, 113-й полк 285-й пехотной дивизии СС. В этих боях совершил великий подвиг мужества и героизма красноармеец 42-го батальона 19-летний комсомолец Александр Матросов. Второй батальон имел задачу наступать на деревню Чернушки и овладеть ею. Противник из дзота открыл сильный пулеметный огонь, не давая продвигаться нашей пехоте. Товарищ Матросов, получив приказ уничтожить укрепленную огневую точку противника, подполз и своим телом закрыл амбразуру дзота. Пулемет врага замолчал. Пехота пошла вперед и овладела Чернушками. Товарищ Матросов погиб смертью храбрых в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками…»