— Правильно, Сашок, — поддержал его Виктор Чайка. — Известно, сталь от закалки делается крепче.
— О! Здорово ты сказал, Виктор! — сразу повеселел Матросов, которому, и правда, хотелось испытать себя в трудном деле. — А ты, граф, — повернулся он к Клыкову, — не сбивай ребят с толку. Ты только и умеешь работать языком и ложкой. Сила бычья, а ухватка мокричья.
Он сдвинул на затылок ушанку, рукавом ватника отер пот с лица. И правда, работа тяжелая. У него у самого уже все тело ныло, порой голова так кружилась, что трудно устоять на ногах. Известно, за время войны ребята похудели от скудного пайка. Но что же получится, если все тут расхнычутся, бросят работу? А ведь бревна-то во что бы то ни стало вытащить надо! Иначе унесет их вода и ящики для снарядов не из чего будет делать. Матросов снял ватник и швырнул на бревна. Расстегнул ворот черной сатиновой рубашки. Разгоряченную грудь подставил ветру. Как облегчить эту изматывающую работу?
— Хлопцы, а что, если нам попробовать накатом? — Он окинул всех быстрым взглядом.
— Каким там еще накатом? — рассердился Еремин.
— А скатить его самого в прорубь! — крикнул Клыков, что-то жуя. — Блоха в командиры лезет! — Он давно бы уже бросил работу, но стыдился Лины.
Александр даже не взглянул на него.
— Не шуми, Еремка, — сказал Матросов сдержанно. — Хочу, чтобы всем лучше было. Понятно?
Еремин вспомнил ночь, когда они клялись в дружбе, и вздохнул:
— Да я не против работы, — но как лучше?
Все заинтересовались предложением Александра. Подошел и воспитатель Четвертов.
— Как говоришь — накатом?
Это было совсем просто. Положить параллельно гладкие бревна и по ним катить. Двое сверху за веревки тянут, двое с кольями подталкивают и поддерживают бревно. Попробовали, и, на удивление, дело пошло быстро.
Чайка задорно свистнул:
— Да таким манером раз в десять быстрей!
— И как раньше-то не додумались!
— Всякий додумается, — усмехнулся Александр. — Пустяк дело.
В следующую ночь мороза не было. На льду появились лужи. Вода покрыла лед вдоль берега. Работать стало труднее. Но ребята уже «втянулись» и работали дотемна.
На третий день работать стало еще труднее. Под водой лед был очень скользкий, ноги не слушались; всюду хлюпала вода и заливала с трудом вырубленные изо льда бревна. По оврагам и ерикам в реку с шумом бежали мутные ручьи.
В полдень Еремин споткнулся, упал и выругался:
— Это мука, а не работа!
— Бросай! — сразу же подхватил Клыков. — Кончен бал!
Работа приостановилась. Александр взглянул на Еремина, стоящего в воде на четвереньках, не выдержал и, закрыв рот варежкой, прыснул со смеху.
— Еремка, опять медведя изображаешь? — Но сразу же стал суров. — Хлопцы, чего приуныли? Орлы вы или чижики? А на фронте, думаете, легче? Ведь дорога каждая минута! — Он задорно подмигнул. — А ну, братки, давай, не кисни, давай! — И подложил шест под бревно. — Раз, два-а — взяли!
Воспитанники заторопились, покачиваясь от усталости.
Солнце уже близилось к закату. Вздувшийся лед стонал, потрескивал. Но вот вся его масса вздрогнула и чуть заметно двинулась.
Клыков поскользнулся, взмахнул руками, упал в полынью и сразу скрылся под водой. Потрясенные такой неожиданностью, все оцепенели.
— Утонул! — закричал Щукин.
— Веревку ему! Где веревка? — забегал Виктор Чайка.
Но вот вода в полынье плеснулась. На миг показалась голова Клыкова, без шапки; мокрые волосы до половины закрывали лицо. Клыков вцепился было в кромку льда, ртом хватая воздух. Но товарищи не успели еще помочь ему, как руки его соскользнули и он опять скрылся под водой. Снова всплеснулась вода, снова показалась голова. Клыков упрямо цеплялся за жизнь.
— Багры, давайте багры! — кричали ребята.
— Веревку! Шесты!
— Затянуло опять. Тут быстрина!
Все бегали, искали и впопыхах не находили того, что надо.
Лина стала разматывать бинт, думая, что он заменит веревку.
Матросов бросил поперек полыньи доску и сам склонился над водой. Через секунду он поймал в ледяной воде руку Клыкова и молча силился подтащить его к доске.
— Клыков и Сашку затянет под лед! — крикнул Щукин, с ужасом глядя на друга. — Да держите же его!
Александр и сам побелел, как полотенце: долго ли сорваться? Он клещом вцепился в доску, уперся о льдину и тащил барахтавшегося Клыкова. Тот захлебывался, ловил ртом воздух и уже ничего не соображал.
Александру всегда противен был Клыков, постоянно жующий, неряшливый, самодовольный невежда, существующий, казалось, только для того, чтобы делать людям пакости. Теперь Александр видел его полные ужаса глаза, смотревшие раньше на людей нагло и презрительно, держал за руку, которая всегда могла ударить невинного человека.
Но Матросов думал только о том, как спасти тонущего человека, даже с риском для своей жизни.
Вот, наконец, Клыков окоченевшими пальцами схватился за доску. Матросов держал теперь его под руку. Тотчас же товарищи окружили полынью со всех сторон, тащили Клыкова за одежду, кто-то заарканил его веревкой, кто-то «подваживал» шестом. И как только вытащили его на пригорок, он, совсем обессиленный, сразу растянулся пластом, хотя и пробыл в полынье не больше двух минут.
Лина давала ему что-то нюхать, что-то вливала в рот, чем-то растирала его.
Александр ревниво косился на нее, хотя и понимал, что она делает то, что обязана делать.
Ребята быстро переодели Клыкова в сухую одежду. Он очнулся, сел. Его затрясло.
— Дрожит! — обрадовался Еремин. — Значит, все в порядке!
— Бегай, Клыков, бегай, грейся!
— Домой сам дойти сможешь? — спросил воспитатель Четвертов. — Или отвести?
Клыков, ничего не отвечая, по-бычьи косился по сторонам. Увидев Матросова, он тяжело поднялся. Александр уже стоял с шестом наготове, чтобы продолжать работу. Клыков, шатаясь, как пьяный, смешной в чужой короткой и узкой одежде, подошел к Александру, молча протянул окостенелую руку. Не понимая, в чем дело, Матросов отпрянул. Тогда Клыков прохрипел:
— Д-дай руку! Н-н-на мои пять!
Александр важно пожал его ледяные растопыренные пальцы.
Ребята повеселели, заулыбались. Послышались их одобрительные возгласы:
— Молодец Саша! Человека спас!
Мимо Александра, будто невзначай, прошла Лина. Глаза их на секунду встретились. По улыбке, по сияющим ее глазам Александр понял: она довольна им. Это и была для него самая большая награда. И он, застыдившись, усмехнулся и весело крикнул:
— Ну, хлопцы, сеанс окончен! Даешь работу! А то вон солнце уже садится.
— Какая теперь работа? — зашумели снова ребята.
— Ясно, бросать! А то и мы, как Игнат, под лед угодим.
— Щук кормить!
— Там еще часа на три работы, — примиряющим тоном сказал Чайка. — Совсем угробят нас эти бревна, — добавил он тихо.
— И верно, — согласился Александр, — за три часа угробят.
— Значит, все! — обрадовались ребята. — Бросаем!
— За три часа — ясно, угробят, — продолжал Александр. — Я предлагаю не мучиться еще целых три часа…
— Верно! — зашумели ребята. — Бросай!
— …предлагаю вытащить, — сказал Александр, — эти проклятые бревна за полчаса.
— Сбиваешь с толку! Хитрый!
Все понимали: работать дальше опасно, и уже темнеет, — значит, будет еще опаснее. А лед держит еще не менее тридцати кубометров ценного леса.
Александр посмотрел на Четвертова. Тот, видно, тоже колебался: не прекратить ли работу? А Еремин и Брызгин уже сидели на пригорке и, сняв валенки, выливали из них воду, тихонько поругиваясь.
Матросов подошел к воспитателю.
— Я так думаю, Семен Борисович, — сказал он, — правда, опасно работать, и ноги горят в ледяной воде. Только если мы сейчас не выгрузим лес, его ночью унесет со льдом. Разрешите продолжать, пока не совсем стемнело. — И повернулся к ребятам: — Чайка, Брызгин, Еремка, Тимошка, дружба моя, пошли?
Он первый ступил на лед. У берега вода была по колено. Александр поскользнулся, и ледяная вода обожгла живот. Он быстро поднялся. Усталость валила с ног. Какая-то сила тянула его обратно, к берегу, но он шагнул вперед, ворча на себя:
