— Где же твоя деликатность, Китнисс? — изогнув бровь, интересуется Пит Мелларк. Кажется, что мое далеко не дружелюбное приветствие его ничуть не смутило.

Теперь, когда я знаю, что жгучее желание спасти и вернуть Пита осталось в прошлом, а жажда тех редких волшебных поцелуев развеялась, словно пустынный мираж, я больше никогда не буду прятаться в кладовке. Я наконец-то могу видеть его как умного, волевого и напрочь лишенного чувства такта мужчину и не бояться быть той грубой, недоверчивой и эгоистичной девушкой, что ярко выделялась на старых записях среди других трибутов.

— Я никогда ею не отличалась, — пожимаю плечами, не прекращая попыток разглядеть Хеймитча за ним, — это было по твоей части.

Пит наклоняет голову и ловит мой взгляд, пронзительно всматриваясь в самую глубину серых просторов, будто перед ним открытая книга и он не прочь ее прочитать. И я позволяю ему, в свою очередь изучая незнакомца перед собой, хоть это и дается с огромным трудом. За столь реалистичной маской равнодушия едва ли заметно одиночество и страх — я узнаю их лишь потому, что часто видела в другом Пите, но только ему известно благословение это или проклятье.

— Что ты здесь делаешь? — прямо спрашивает он, не отводя глаз. Тихо, ровно, без нажима, как бы по-дружески его голос призывает довериться, признаться, просто поговорить. И Питу, который никогда не клал сахар в чай, всегда завязывал шнурки двойным узлом, художнику, пекарю — я бы рассказала все без промедлений. Однако для главного миротворца я не стану очередным удачным допросом.

— Могу задать тебе тот же вопрос.

— Ты следила за ним.

— А ты следил за мной.

— Это моя работа.

— Ты же в отпуске? — вопросительно приподнимаю брови и, почуяв равного противника, в уголках его губ вспыхивает мимолетная искорка смеха.

— Я всегда наблюдаю.

— Звучит жутковато, ты не находишь?

— Лучше уходи, пока не поздно, — предупреждает Пит, внезапно вставая из-за стола.

— Поздно для чего? — уточняю, недоверчиво прищуривая глаза.

— Уходи, — с нажимом повторяет Мелларк и, развернувшись на каблуках, шагает к барной стойке.

— Мистер Эбернети, не возражаете, если я присоединюсь к вам? — доносятся до меня его слова и все во мне замирает, неуверенное, как отреагировать на эту выходку. Чего он хочет этим добиться?

Не менее удивленный Хеймитч кивает, не в силах предугадать ход мыслей главного миротворца, и Пит быстро занимает соседнее место, расположившись полубоком к собеседнику. Отсутствующий кусочек пазла мешает трезво оценить картину, удерживая меня на расстоянии: если я хочу докопаться до правды, то подчиниться распоряжению Мелларка ровно как и вмешаться в их разговор остается невозможным. Пусть со стороны это выглядит как дружеская беседа, я чувствую напряжение, повисшее между ними. Холод и жестокость, которыми веет от бывшего союзника, с каждой секундой все больше и больше захватывают Эбернети, дразня и прощупывая границы терпения. Практически неразличимые обрывки слов — не аргументы, а провокация — основное оружие любого офицера, перед которым в действительности никак не устоять. Светлые брови Хеймитча почти сходятся на переносице, оголяя морщины и выделяя складку между ними, в то время как лицо Пита расцветает, подпитываемое сомнениями и нерешительностью.

Не подчиняйся, Хеймитч!

Неотрывно следя за каждым движением, за каждой эмоцией, я надеюсь разобрать те малые обрывки фраз, что доносятся до меня, но даже когда мужчины переходят на повышенные тона, слова «Капитолий», «департамент», «опрометчивое решение» и «прошлое» не дают хотя бы призрачной зацепки о теме их разговора. В основном говорит Пит, и я впервые жалею, что не умею читать по губам. Мрачный как туча ментор лишь сильнее поджимает губы, а в серых глазах сверкают молнии.

— А что насчет Китнисс? — четкая фраза из уст Хеймитча словно гром посреди ясного неба, а звук собственного имени током заряжает каждый нерв до предела. Задерживаю дыхание и навостряю уши, полностью сосредотачивая свое внимание на Пите, но ни один мускул не дергается на его лице, голос снова не громче шепота. Слишком раздосадованная этой неудачей, сдаюсь и просто продолжаю наблюдать, как Эбернети, тыкая в Мелларка соломинкой, в чем-то его упрекает. И вместе с разочарованием, приходит давно забытое неприятное чувство: неужели я снова стала пешкой в чьих-то ловких руках?

Спокойным движением руки главный миротворец отводит в сторону трубочку, слегка наклонившись вперед, хмурит брови и излагает свою точку зрения. Предложением за предложением он умело разбивает последние крупицы уверенности бывшего ментора и еще до того, как Хеймитч оказывается в тупике, я знаю кому удается завладеть контролем.

Не сводя с Мелларка полных осуждения глаз, Эбернети вынимает с кармана пару монет и, бросив их на стойку, соскакивает с высокого табурета. Не теряя времени, он стремглав вылетает из заведения, не видя перед собой никого и ничего. Застигнутая врасплох, даже не успеваю отвернуться или прикрыть лицо — вдруг он смог разглядеть меня?

Перевожу взгляд на Пита, сама не зная зачем, и с еще большим недоумением смотрю, как он устало прячет лицо в ладонях и спустя пару секунд запускает их в волосы. Светлые пряди, взлохмаченные пальцами, падают в разные стороны и придают своему обладателю еще более изможденный вид.

Замираю на своем месте не в силах решить за кем лучше бежать и от кого требовать объяснений, совсем неуверенная, что от некогда самых близких друзей смогу добиться хоть маленького кусочка правды. Увлеченная раздумьями, не сразу замечаю подоспевшую к столику официантку, пока та не трогает меня за плечо и звонким голосом повторяет вопрос:

— Готовы сделать заказ?

Я столько раз слышала это приятное мягкое сопрано с явным столичным акцентом, что мне не нужно представлять каким он бывает в гневе или в хорошем настроении. И следуя давно позабытой привычке, открываю рот, что отослать ее прочь, когда в голове всплывает имя. Затаив дыхание, поднимаю глаза и с легким трепетом и волнением готовлюсь к встрече с очередным призраком.

По чистой случайности овладев последним кусочком пазла, я наконец-то могу лицезреть полную картину и с надеждой произнести:

— Эффи?

========== Бонус-глава. Контроль ==========

I’m bigger than my body

I’m colder than this home

I meaner than my demons

I’m bigger than my bones

Halsey — Control

Питу нравится контроль во всей его полноте. Нет, он не сумасшедший и не одержимый властью человек, просто так ему комфортно, в этом он разбирается и это его сила. Он один из тех несчастных с дурацкой привычкой нести ответственность не только за себя, но и за своих людей.

Если верить рассказам — когда-то у него была семья: родители и двое старших братьев. Однако сейчас это абсолютно бесполезный факт — знание без опыта, практики и чувств не реальнее призраков, постоянно маячивших за его спиной. Пожалуй, он сам такое же привидение — мужчина без прошлого и будущего, застрявший здесь и сейчас. Порой он погружается в раздумья: мама и папа — как они выглядели? Любили ли друг друга? На что это было похоже — быть не единственным ребенком в семье? А потом Пит Мелларк понимает, что это уже неважно и, привыкнув к своим испарившимся минувшим дням, он мог спокойно быть призраком сам по себе.

Однако крохотная часть его бытия все еще остается незавершенной, сохраняя в глубине души брешь, которую его людям не под силу заполнить: нет той самой, что ждала бы каждый вечер, нет детей, о которых он мог бы заботиться, нет дома, куда бы он возвращался. Народ — то, что крепко связывает его с настоящим и единственный способ его сохранить — наблюдать, оберегать и контролировать. Пит любит своих соотечественников, а они боготворят его лишь только потому, что у этой любви есть правила. Правила, которые любая здравомыслящая женщина отклонила бы без промедлений. Любить — значит потерять контроль — то, чего он никак не может допустить.

Уже больше семи лет Пит Мелларк успешно держит свое сердце под замком, не позволяя даже секундного увлечения, хотя на его пути встречается множество искушений. Темные, почти черные карие глаза, которые манят своей глубиной и таинственностью или мягкие полные губы, алее редкой розы, прикосновение к которым — ключ к нежности и ласке, и, конечно же, точеные изгибы молодых девичьих тел, что так ошеломляюще отзываются на мимолетные прикосновения. И он обладал всем этим, ласкал и подчинял, но никогда ничего не давал взамен. Лишь две женщины в жизни Пита Мелларка оказались за гранью плотского интереса: одна любила его чересчур преданно, а другая слишком слепо, уже став заложниками своих сердец.