— Ах ты… — начинает громила, развернув меня к себе лицом, но не успевает закончить — я со всей силой бью кулаком прямо в нос. Поначалу боль похожа на ослепительно яркую вспышку и лишь потом обретает оттенок разбитых в кровь костяшек и мучений от сломанных костей.

Со стоном прижимаю раненную руку к груди и оглядываюсь вокруг, готовясь и дальше защищаться, но из вороха белоснежных форм понимаю, что наконец-то подоспела помощь.

***

— Полное имя?

— Где мой ребенок?

Миротворец беспомощно выдыхает, не желая мириться с тем, что я не намерена упрощать его задачу. Да и какое дело мне до его вопросов, когда я не знаю, куда они забрали Джереми, все ли с ним в порядке и даже постоянно ноющая боль в моей правой руке не в силах затмить ежесекундное беспокойство.

— Мы лишь пытаемся разобраться в ситуации, — терпеливо повторяет офицер, стараясь говорить как можно мягче и дружелюбнее. — Как только вы прольете свет на события этого вечера, то будете свободны. Давайте начнем сначала, — на его лице появляется некое подобие ободряющей улыбки, — ваше полное имя?

Они нашли меня в слезах посреди парка, дрожащую от страха, с поврежденной рукой и в потрепанной одежде в окружении двух подвыпивших громил и напуганным малышом, громко рыдающим в коляске. На земле еще были видны свежие следы борьбы и капли крови, а из-за деревьев доносилось тихое эхо веселого ритма бурлеска, довершая столь красноречивую картину. Какие детали еще им нужны?

— Где ребенок?

Мой голос пронизан холодом, хотя внутри все горит от злости и негодования. Этому парнишке пора понять, что я не хрустальная кукла. Я — оружие, о которое можно пораниться.

Офицер всплескивает руками от бессилия, исчерпав свои запасы терпения, спокойствия и уверенности:

— Да как же вы не понимаете… — начинает он, не скрывая досады и раздражения, но его прерывает скрип отворяющейся двери. — Сэр! Рады вас видеть!

Он тут же вытягивается по стойке смирно, в зеленых глазах вспыхивает огонек надежды: помощь подоспела вовремя по его меркам. Поджимаю губы, всем своим видом, доказывая обратное.

— Еще бы! — усмехается гость, то ли с издевкой, то ли расстроено. Без сомнений, его взгляд сейчас прожигает мою прямую напряженную спину, но этого не достаточно, чтобы привлечь мое внимание. — Доложите обстановку, — командует он.

— Сегодня вечером наш патруль услышал крики в парке, — быстро отчеканивает офицер. — По прибытии на место ими были обнаружены двое наших солдат на побывке и, видимо, уже успевшие отпраздновать это событие. Встретив на своем пути эту женщину с ребенком, оба решают немного поразвлечься…

Руки непроизвольно сжимаются в кулаки, стоит мне услышать подобное преуменьшение, и приходится прикусить губу, чтобы не застонать от боли, когда из едва затянувшихся порезов снова начинает идти кровь.

— … и начинают приставать к ней. Сейчас они в медблоке: у одного вывих, а у другого легкое сотрясение. У пострадавшей небольшое растяжение.

— Вы знакомы с протоколом, — устало напоминает гость, намереваясь поскорее уйти. — Провинившихся в карцер, а перед девушкой извиниться, затем похвалить и отвезти домой.

— Да, сэр, но это… — неуверенно возражает офицер, покосившись на меня.

— Где мой ребенок? — громко спрашиваю, надеясь, что хотя бы в присутствии старшего по званию наконец-то получу ответ.

Однако в кабинете воцаряется тишина; глаза паренька неотрывно следят за командиром, словно ожидая какой-то реакции. И, видимо, он ее получает — коротко кивнув, солдат незамедлительно покидает помещение. Совсем сбитая с толку, уже намереваюсь повернуться к неизвестному собеседнику, как мужчина произносит, слегка растягивая слова:

— Первый отпуск за пять лет: вдали от работы, дома и в принципе от знакомых людей, но, кажется, ничто не способно помешать судьбе шутить, а Китнисс Эвердин попадать в неприятности.

— Неприятности!? — переспрашиваю практически охрипшим голосом, но через секунду он обретает силу, подпитанный гневом. Резко вскакиваю со стула и упираю руки в бока, отчего наспех завязанные бинты падают на пол. — Эти двое остало…

Замолкаю на полу слове, не веря своим глазам; возможно, он прав — это и вправду может сойти за хорошую шутку, если бы не одно но — мне уже все равно. Я давно сошла с этого поезда, ведущего в никуда.

— Твои хваленые солдаты приняли меня за куртизанку, не постеснялись нагло облапить и напугать до чертиков двухлетнего малыша! — кричу, выпуская злость, страх и негодование прошедшего вечера. — А другой твой бессердечный служащий требует ответы на дурацкие вопросы, не желая проявить каплю сочувствия и сказать, куда они забрали моего ребенка!

Прекрасно знаю, что в этом нет его вины, но это полезно взглянуть на свою хваленую систему с точки зрения простых людей. В момент, когда его бесстрастное лицо принимает обеспокоенное выражение, мне безумно хочется разрыдаться от облегчения.

— С тобой все в порядке? — тихо спрашивает Пит Мелларк, подходя ближе. — Твоя рука…

Он поднимает раскрытую ладонь и пытается поймать мою разбитую кисть, однако я обнимаю себя за плечи, лишая такой возможности.

— Это неважно, — отмахиваюсь, все еще сосредоточенная на самом важном: — Скажи, куда они забрали Джереми?

Голубые глаза пристально изучают мои, словно надеясь прочесть самые сокровенные мысли, и я выдерживаю этот взгляд. Наконец, он, поджав губы, отступает в сторону и указывает на дверь.

— Идем.

Направляемая его простыми «прямо», «направо» и «налево», я оказываюсь в противоположном крыле здания: более светлом, просторном и тихим, за исключением постепенно растущего детского плача. Ускоряю шаг и оставляю позади главу миротворцев, ведомая самым дорогим на земле голосом. Еще совсем чуть-чуть.

Распахиваю дверь и врываюсь в помещение в поисках маленького заплаканного личика; с губ срывается хриплый вздох, стоит моим глазам отыскать два зеленых изумруда. Тут же спешу к мальчику, вынимаю из коляски и крепко прижимаю к груди. Малыш, узнав меня, начинает реветь еще громче.

— Тише, милый, я здесь, — безостановочно шепчу, покачивая ребенка на руках. — Успокойся, я с тобой.

Лишь только когда рыдания стихают, замечаю, что Пит все еще здесь: задумчиво рассматривает нас, облокотившись о косяк двери. Мысленно радуюсь, что его лицо так и остается бесстрастным — хватит для меня сегодня эмоций. Перехватываю Джереми здоровой рукой, а другой разворачиваю коляску.

— Где здесь выход?

Мелларк молча забирает у меня коляску — я не возражаю и поудобней устраиваю Джема в своих объятиях — и мы снова оказываемся в лабиринте коридоров. Теперь, когда все приключения оказываются позади, я понимаю, что безумно устала двигаться, говорить, думать и чувствовать, хотя прекрасно знаю, что как только я буду дома — череда кошмаров не даст мне забыть о них.

— Мне жаль, что так вышло, Китнисс, — произносит Пит, когда мы наконец-то выходим на улицу. — Те двое не уйдут безнаказанными, — обещает он.

— Спасибо, — благодарю и укладываю задремавшего ребенка в коляску. Задумываюсь, что сказать на прощание, ведь все уже было сказано давным давно, поэтому просто киваю и делаю первый шаг.

— Может, тебя проводить? — из вежливости интересуется Мелларк. — Или вызвать машину?

— Не нужно, Пит.

И впервые в жизни это так легко — уйти прочь, наслаждаясь свободой и не чувствуя боли. То, что когда-то казалось невозможным и из ряда вон выходящим — стало реальностью. Как хороший солдат я выполнила приказ: забыла тебя, как ты забыл меня.

========== Глава 20. Огненная девушка ==========

High in the halls of the kings who are gone

Jenny would dance with her ghosts

The ones she had lost and the ones she had found

And the ones who had loved her the most

And she never wanted to leave

Florence and the Machine

Стараясь не наделать шума, аккуратно перебираю медикаменты в маминой аптечке в надежде найти хоть какие-нибудь бинты. Врач, который осматривал меня в участке, заверил, что перелома нет и при надлежащем уходе рука восстановится в течение месяца. Исходя из моих смутных познаний, все лечение растяжения заключается в специальных мазях, тугой повязке и полном покое. По-крайней мере, хотя бы один пункт я буду в состоянии выполнить — если среди изобилия таблеток, травяных сборов, ампул и прочих бутыльков отыщется материя, пригодная для наложения давящей повязки. Пальцы натыкаются на небольшой мешочек с измельченной душицей, и мой взгляд задерживается на одном из полезных свойств на бирке, заполненной моей матерью.