***

Толкая вперед коляску с задремавшим на свежем воздухе Джереми, я медленно иду куда глаза глядят. Незнакомка среди других незнакомцев, застывшая точка в промежутке между двух огней — свободная, невесомая и невидимая. И мне это нравится. Мне этого достаточно.

«Так не должно быть, Китнисс, — упрямо твердит Прим при каждой нашей встрече. — Помнишь, как в математике? Если поезд вышел из пункта А, то он обязательно прибудет в пункт Б!»

Нас учат, что у этой задачи есть только одно решение. Да, поезд — это константа, но никто не мешает пассажиру сойти во время пути. Мне-то уж точно: в пункте Б меня не только не ждут, это место просто больше не существует. А что касается пунктов В,Г,Д и прочих, то им уже не суждено пересечься.

«Так не должно быть, Китнисс! — настаивает сестренка. — Возможно, твой путь куда длинней, чем был мой».

Что ж, некоторые дороги просто оказываются тупиками, а другие заводят в не менее странные местности.

Выбранная ранее тропа в парке привела меня отнюдь не к пляжу, как предполагалось, а к базе отдыха. Спрятавшись от посторонних глаз и прибрежного ветра в густой листве деревьев, здесь располагается небольшой ресторан — своеобразный остров среди моря зелени. У него нет ни окон, ни дверей — лишь каркас из белых брусьев и абсолютно прозрачный навес для защиты от дождя. Посетителей в этот час совсем немного — парень и девушка в самом дальнем углу и одинокий мужчина в натянутой на глаза шляпе. И когда я уже собираюсь в обратный путь, незнакомец поднимает голову, допивая остатки своего напитка. Замираю, не в силах отвести взгляд: этот жест я узнаю из тысячи.

Как ты мог, Хеймитч?

Это было ожидаемо, но разочарование все равно накрывает меня с головой. Почти два года он и близко не подходил к выпивке, но стоило первой ссоре нагрянуть к молодоженам, так Эбернети взялся за старое.

А как же Иви? Неужели ты сделал это назло ей?

Резко разворачиваю коляску и спешу прочь от этого места, от Хеймитча, от едкой горечи, от любых мыслей, словно это поможет безвозвратно вычеркнуть из памяти последние две минуты.

Когда в шахтах случался обвал или рабочие натыкались на воду, пробиваясь к новым штольням, отец приходил домой, вешал куртку и мешок с киркой на свой крючок, целовал нас сестрой и спрашивал, что есть на ужин. Руки мамы всегда дрожали, пока она накрывала на стол, все ее страхи отражались в голубой лазури глаз: «а если бы среди них был ты?». Для многих семей такие вечера превращались в траур, в то время как другие страшились этой точки, от которой нет возврата. Я видела, как они проводили вечера в слезах, отпуская страх и утешая души в крепких объятиях. Однако отец имел привычку притворяться, словно ничего не произошло; мамины страхи продолжали копиться, а вопросы так и оставались без внимания. Для мужчины с женой и двумя маленькими детьми подобная слабость была непозволительной роскошью. Поддавшись ей однажды, он бы уже никогда не снял с крючка рабочей куртки и не взял в руки кирку.

Ради Иви, ради их с Хеймитчем ребенка, я должна забыть то, что увидела и игнорировать то, что это может значить. Если у меня получится, то все останется на своих местах. И чем дальше я от кафе, тем больше становится лист аргументов. Во-первых, я вполне могла обознаться: вероятность, что кто-то помимо бывшего ментора допивает остатки напитка, запрокидывая голову назад, слишком высока. Кроме того, на мужчине была шляпа, которая весьма любезно скрывала от посторонних глаз лицо хозяина. И кольцо; не припомню ярких вспышек, хотя метал должен обязательно блеснуть на ярком солнце. Что касается одежды, то…

Сердце наконец-то перестает неистово биться о грудную клетку, а шаги замедляются, пока сомнения охлаждают кровь и наводят порядок в голове. Продолжай убеждать себя, Китнисс, и все будет так, как и должно быть. Это твой сценарий, ты вольна вычеркнуть все ненужное, а если не можешь — игнорируй!

Недовольный крик Джереми окончательно возвращает меня в реальность; все еще сонный мальчик садится в коляске, держась за бортик, в попытке найти то, что потревожило его сон. Успокаиваю малыша, нежно поглаживая его темные непослушные волосы, но взгляд не перестает искать источник тревоги, и он спешит дать о себе знать. Поначалу, он напоминает громкие аплодисменты, однако мой музыкальный слух улавливает заманчивые ноты бурлеска. Все еще озадаченная провокационной мелодией, следую за ней вдоль по тропе, пока перед взором не вырастает небольшое заведение, подсвеченное множеством ярких гирлянд. Веселые голоса и звон стекла не оставляет сомнений — бар.

Привлеченный разноцветными огоньками Джереми пытается дотянуться до них из коляски и, не поймав ни одного светлячка, тут же громогласно требует поднести его поближе.

— Нет, милый, нам туда нельзя, — мягко говорю мальчику и разворачиваю коляску, намереваясь вернуться назад, но застываю на месте, ошарашенная тем фактом, что совершенно не узнаю местности. Хоть солнце все еще освещает наш путь, высокие деревья скрывают любые постройки за пределами парка, а лабиринт из множества троп совершенно не упрощает задачи. — Нам пора домой.

Уловив знакомое слово, Джем вопросительно смотрит на меня — домой?

Улыбаюсь ему, указывая на тропу слева от нас. Вчера, слишком возбужденная, чтобы уснуть, я часами наблюдала из окна за океаном и прелестным закатом; если мы сможем выйти к пляжу, то сможем найти и дорогу домой. К счастью, солнце уже начинает клониться к земле, остается лишь следовать за ним.

Удостоверившись, что все хорошо, мальчик ложиться на спинку и закрывает глаза, убаюканный равномерным покачиванием, пока я медленно толкаю коляску по тропе, ведущей на запад. Постепенно и мое беспокойство сходит на нет, когда сомнительное заведение остается позади, но все же не могу избавиться от мысли, что мне следовало быть осторожнее: сейчас я ответственна за одну маленькую и беззащитную жизнь и должна думать прежде чем делать.

— Ты заставила нас ждать, солнышко, — раздается из темноты незнакомый голос, от которого по спине пробегает холодок. Замираю, сканируя местность и обдумывая возможные варианты обороны, когда чья-то рука грубо обвивает меня за талию и резко притягивает к себе.

— Мы заплатили за два часа, дорогуша, — сообщает мужчина, одурманивая легким запахом сигар и алкоголя, — и тебе лучше начать извиняться, — в предвкушении шепчет он в левое ухо, недвусмысленно прижимаясь своим естеством к моей спине.

Испуганно выдыхаю, хотя все внутри сжимается в единую пружину, готовую дать отпор в любой момент. Слегка дрожащие ладони превращаются в кулаки, концентрируя негодование и собирая силу. Годы тренировок научили просчитывать каждое движение на десять шагов вперед и мысленно эти двое наглецов уже лежали на земле, если бы не одно но — сладко спящий Джем в одном шаге от меня. Я должна сохранять спокойствием и попробовать решить вопрос мирно, чтобы не напугать мальчика.

— Боюсь, вы ошиблись, господа, — как можно тверже произношу, хотя отчаянно бьющее о ребра сердце выдает мой страх с потрохами. — Вы ждете не меня; я просто гуляю с сыном.

— Так не пойдет, дорогуша, — тихо усмехается тот, что сзади, — ты ведь уже получила свою плату, теперь наша очередь.

Не успеваю возразить, как хватка его правой руки на моей талии усиливается, а левая грубо накрывает мою грудь, вынуждая взвизгнуть от неожиданности. Горячее прерывистое дыхание обжигает шею, а дикие поцелуи вышибают из легких весь воздух.

Нет.

Со всей силы лягаю мужчину в колено, заставляя ослабить захват и выигрывая три секунды, которые позволяют мне вывернуть его правую руку до характерного щелчка тут же заглушенным громким криком. Однако мой взгляд уже ищет другого противника, который выбегает из-за дерева, горя желанием отомстить за своего друга. Спешу на встречу, стараясь увести его как можно дальше от коляски и от плачущего в ней Джема.

Второй мужчина оказывается куда крупнее первого и, осознавая свое превосходство, идет напрямик — замахиваясь, в надежде влепить мне пощечину. Успеваю отвернуться от удара, но не уйти от его хватки — пальцы крепко зажимают несколько прядей волос, отчего из глаз сыплются искры.