— Китнисс, пообещай, что никому об этом не скажешь! — нарушает молчание Иви.
— Но это же замечательно, Иви! — широко улыбаюсь. — Мы с Джереми за вас очень рады, правда, Джем?
Услышав свое имя, мальчик тут же поворачивает голову и широко отрывает рот, демонстрируя все прорезавшиеся восемь зубов.
— Китнисс, пока Прим в Тринадцатом, ты единственный человек с кем я могу поговорить начистоту. Только поклянись, что ничего не расскажешь Хеймитчу!
— Хорошо, мы никому ничего не расскажем.
— Мне очень повезло: я встретила человека, который любит меня, мужчину, который не побоялся стать мне защитой и опорой. Я счастлива, — на ее лице вновь появляется теплая улыбка, а в голосе звучат знакомые нотки гордости, — очень счастлива, что Хеймитч выбрал меня. Однако можешь считать, что я ослеплена ревностью или мое нынешнее положение затмевает мой рассудок, но я чувствую, что он что-то скрывает.
— Что ты имеешь в виду? — настораживаюсь я, прекрасно зная, что хитрости Хеймитчу в любом статусе не занимать. Джереми, уловив мое настроение, начинает вертеться из стороны в сторону, и мне приходится перехватить его покрепче.
— Мы поженились чуть больше месяца назад, — пускается в объяснения Иви, ловя упавшую с неугомонного ребенка панаму. — В Тринадцатом; просто подписали бумажки в присутствии свидетелей — ни я, ни Хеймитч не любители праздников, да и звать нам особо некого. Все было хорошо, но пять дней назад он пришел в наш отсек и просто поставил перед фактом — завтра мы едем в Четвертый. Мол, это прекрасное место для упущенного медового месяца: песок, море, солнце, друзья…
— И что же в этом такого подозрительного? — не понимаю я. Ни одна из попыток вернуть панаму на голову мальчика не удается, и я, отчаявшись как-либо еще уговорить Джема, убираю ее карман. — Хеймитч просто хочет сделать тебе приятное: забыть о работе, о рутине и просто наслаждаться друг другом. Для него отношения в новинку, он просто волнуется.
Мое предположение вызывает у новоиспеченной миссис Эбернети улыбку и с появившимися ямочками на щеках, она кажется еще моложе.
— Китнисс, я повторяю себе это каждый день, и иногда мне удается успокоить себя, — признается Иви, — но мы здесь уже три дня и каждый вечер он куда-то уходит.
— Уходит?
— Да, — кивает девушка, — каждый раз под разными предлогами.
Мы доходим до небольших скал и усаживаемся на плоский крупный камень. Джереми тут же вырывается из рук, снова проявив необычайный интерес к песку и воде, а я с облегчением разминаю затекшие конечности. Иви просто закрывает глаза, глубоко вдыхая свежий морской ветер.
— Знаешь, твоя мама была очень добра, позволив нам остановиться у нее, — пару минут спустя произносит она. — В первый вечер я слишком утомилась в поезде, и она помогала мне справиться с тошнотой. Наверное, она тоже поняла, что дело не в смене климата, а в токсикозе, — смеется девушка, но затем ее лицо мрачнеет: — Где в этот момент был мой муж я могу только догадываться — миссис Эвердин обмолвилась, что его не было в доме. Вчера он вызвался сходить на рынок. Сегодня тоже найдется какой-нибудь предлог.
Пожимаю плечами: умом я понимаю, что это всего лишь буря в стакане — по опыту знаю, что во время беременности логика и факты не являются столь убедительными аргументами, и я должна всячески удерживать мысли Иви подальше от этого направления. Я начинаю бормотать какие-то утешающие слова, продолжаю шутить, но даже это не губит проросшее семя сомнения глубоко внутри.
Знаю, что с этой проблемой разбираться нужно им двоим, но ради своего спокойствия все же решаю понаблюдать за Хеймитчем — так, на всякий случай.
========== Глава 19. Не по сценарию ==========
We survived the thunder
And escaped the hunger
And sometimes I wonder, how we got through
Who knows what they’ll ask us
We don’t need no answers
Cause we stand to serve as living proof
Все счастливые — дуры. Однако это отнюдь не означает, что боль — лучший учитель в жизни. Сначала она разбивает твое сердце, душу и веру на миллион осколков, а потом собирает нужную мозаику из страданий, печали и слез, она заставляет надеяться, когда впереди лишь тьма. Все мы — либо бежим навстречу новому с широко раскрытыми объятиями, либо идем, потому что должны. Именно поэтому я понимаю Иви, но не принимаю всю ситуацию близко к сердцу. Все мы — я, Хеймитч, Финник, мама, Гейл — сломленные клинки, выкованные заново и вновь брошенные на поле боя. Мы — сталь из которой выжгли страх.
— Джереми, не вертись, пожалуйста, — терпеливо просит мама, пытаясь накормить постоянно ерзающего в ее руках малыша, но я знаю, что мальчика не убедить ни уговорами, ни строгим голосом. Может, поэтому дети ничего не боятся? Ведь только со временем их полный счастья пузырь обитания начнет трещать по швам и пропускать не только страх, но и боль. Единственное сожаление состоит лишь в том, что мы абсолютно бессильны как-то этому помешать.
— Не утруждайся, бабуля, — весело ухмыляется Хеймитч, наблюдая за этой картиной с другого конца стола. — Пацан поймет это только тогда, когда эта «вкусная» и горячая жижа окажется у него на коленях.
— Или это окончательно убедит его в том, что каша не только противная на вкус, но и довольно опасная пища, — без сарказма вставляет Иви; ее лицо выглядит неестественно бледным на фоне зеленого сада моей матери.
Мы ужинаем на террасе — своеобразный праздник в честь прибытия гостей, да и может ли свежий морской воздух сравниться с душной столовой? Возможно, мама сделала это нарочно — в надежде, что это избавит Иви от постоянных приступов тошноты или просто немного улучшит ее и так нестабильное настроение.
— Не забывай, что Джем все-таки наполовину Эвердин, — не сдается бывший ментор и привычным жестом накрывает ее руку своей. — Тебе не хуже меня известно, что они не верят ничему и никому, пока сами не «обожгутся». Не так ли, солнышко?
Вместо ответа лишь скептически изгибаю правую бровь:
— А откуда тебе знать, что его вторая половина не способна понимать нравоучения?
— Потому что ему чуть больше двух лет, — отмахивается Хеймитч и делает глоток холодного лимонада. — Оу, эта штука намного вкуснее прославленного капитолийского виски!
Словно без труда уловив весь смысл диалога, Джереми широко открывает рот и съедает кашу с ложки, сладко причмокивая. Мама нежно приглаживает его темные волосы и целует в макушку — похвала, на которую способны только бабушки.
— Совсем забыла сказать: Прим звонила, пока вы были на побережье, — добавляет она уже вслух. — Говорит, что уже завтра сядет на поезд из Тринадцатого в Четвертый и…
— Непременно зацелует каждого из нас по приезду, — заканчиваю я, отодвигая тарелку, — но тем не менее, все нежности достаются только Джему.
— Не думаю, что буду сожалеть об этом, — произносит Эбернети, покосившись на свою жену. — Как насчет небольшой прогулки после ужина?
— Думаю, что предпочту лечь спать пораньше, — девушка отодвигает почти нетронутую тарелку с едой и встает из-за стола. — Спасибо за прекрасный ужин, миссис Эвердин!
— Какая муха ее укусила? — бормочет сбитый с толку муж, как только она скрывается за дверью.
— Она просто устала: день был не из легких, — пожимает плечами мама, — да и к здешнему климату не сразу привыкаешь.
— Возможно, — неуверенно кивает головой Хеймитч, явно думая не о жене и ее «холодном» поведении. — Я все-таки рискну прогуляться.
Легко спрыгнув с террасы, он исчезает за невысокими деревьями яблони, вишни и персиков. «Пляж ведь в другой стороне, — проносится мысль, — это прямая дорога в город!», но вслух произношу другое:
— Он определенно что-то не договаривает.
— А она игнорирует сам факт существования проблемы, — добавляет мама, вытирая салфеткой перемазанное кашей личико Джема.
— И если они в ближайшее время не поговорят…
— Беда! — громко произносит мальчик, показывая на попавших в ловушку уличного фонаря двух мотыльков.
