— Уже не так клево? — спросил Искин.

— Не-а.

Они сошли по ступенькам, миновали брезентовый навес, под которым обычно занимали места адепты «Спасающего Христоса» и «Армии богоугодного Иоганна Ф. Римейера». Синие деревянные скамьи, зеленая трибуна, забытая брошюрка «Как спастись от дьявола в себе». Рано еще для адептов.

Искин как-то перехватил у них хорошее теплосберегающее одеяло и фонарик «Христов свет», яркий и долговечный.

— А у вас виссер есть? — спросила Стеф.

— Зачем мне? — пожал плечами Искин.

— Ну, мы могли бы перезваниваться.

Выйдя за сетчатую ограду, Лем обогнул кучу черных мусорных мешков.

— Зачем нам перезваниваться? — спросил он.

— Ну, как… А если снова юниты? — Стеф зажала нос и прогундосила: — Что у вас, мусор не вывозится?

— Вывозится. Раз в три дня, — Искин встал у перехода. — Завтра вывезут. А колонии я почистил, так что если не подхватишь эту заразу снова, ничего с тобой больше не случится. И вообще, виссеры здешняя полиция отслеживает.

— А вы боитесь полиции?

Искин пропустил обдавший его теплым воздухом фургон.

— Нет, я просто не люблю слежку.

Они пересекли улицу.

Было тихо и пусто. До того, как пять лет назад беженцы, как тараканы, хлынули в приграничье из Фольдланда, решившего проводить политику единства и нетерпимости, квартал населяли мелкие чиновники, мелкие же торговцы и офисные работники низового звена. После, когда решением Комиссии по активному взаимодействию была определена карантинная зона и беженцам, прошедшим проверку и санконтроль, выделили три здания, находящихся в муниципальной собственности, квартал стал стремительно терять старый контингент. Люди бросали квартиры и бежали — кто в районы за реку, кто гораздо дальше, в Вадуц, за Вадуц, в Хонхайм или вовсе в другую страну.

Искин думал, что виной тому были жуткие слухи, будто все из Фольдланда поголовно юнит-колонизированы, а юниты передаются по воздуху, как простуда. Тем более, что за год до этого случилась Сальская область. Некоторые южные страны одно время хотели даже строить стены на границах, чтобы не допустить распространения заразы.

Он, правда, подозревал, что слухам в немалой степени способствовала местная служба разведки, которой был нужен буфер между населением и беженцами. Проверки проверками, а вдруг что-то упустили, вдруг действительно — по воздуху?

Нет-нет, лучше не смешивать.

Потом большую часть беженцев Комиссия распределила между европейскими государствами, выделила квоты и субсидии, бывших инженеров, строителей и наладчиков стали принимать в тесные ряды рыбаков, официантов и подсобных рабочих на побережьях Португезы и Франконии. Квартал опустел. Но жители, покинувшие его, обратно уже не вернулись. За местом закрепилась дурная слава.

Нет, в квартале жили. В каждом доме на сорок, на семьдесят квартир четверть была непременно занята, но воду городское хозяйство в верхние этажи не подавало — стояли заглушки. Электричество, кажется, тоже было обрублено.

Впереди с грохотом ушли вверх жалюзи. «Выпечка господина По» уже готовилась к приему посетителей. Искин махнул рукой плотной фигуре в белом, выкладывающей на прилавок румяные булочки. Фигура поклонилась в ответ.

— Зайдем? — спросила Стеф.

Искин остановился.

— Нет. Зачем ты идешь за мной?

— А что, нельзя?

— Нет.

— Это — свободная страна, — заявила Стеф. — Я могу ходить, где хочу.

— Тебе лучше меня слушаться, — сказал Искин.

— Почему это? Вы мне — никто.

Эта фраза, колючая, категоричная, похожая на плевок, Искина обожгла. Никто. За утро привык к малолетней дурочке, что ли?

— А вдруг — рецидив? — спросил он.

Девчонка сощурилась.

— Вы же сказали, что все почистили.

— Вероятность рецидива небольшая, но все же есть. Так что не ты, а я еще могу тебе пригодиться. Поэтому прошу, иди своей дорогой.

— Но здесь же одна улица!

Против этого возразить Искину было нечего.

— Хорошо, — сказал он, — ты, кажется, живешь на улице герцога Вады? Значит, мы сейчас свернем, и ты пойдешь прямо до Бушелен, а я пойду направо, по Сан-Пьетро. Надеюсь, от Бушелен ты знаешь, как добраться до своего жилья?

— Знаю, — негромко сказала Стеф.

— Ну, тогда пошли, — поторопил Искин.

— Я не могу сейчас идти домой, — опустила голову девушка.

— Почему? — Искин вздохнул.

— Вы Грегана знаете?

— Кто такой?

— Бандит.

Искин устал стоять.

— Хорошо, расскажешь мне по дороге, — сказал он, сдаваясь. — Только не выдумывай ничего. И выбрось уже кашу.

— Ни за что!

Повеселев, Стеф двинулась за Искиным, потом нагнала его. Они свернули на Редлиг-штросс, в центре которой разделителем проезжей части шла полоса пешеходной дорожки. Солнце всплывало над крышами.

— Греган там главный, — сказала Стеф. — Нам некуда было заселиться, когда мы приехали, и нам подсказали адрес студенческой коммуны. Там нас очень хорошо приняли. У них было много пустых комнат, и нас поселили втроем.

— Почему? — спросил Искин.

— Что?

— Почему втроем, раз было много пустых комнат?

Стеф фыркнула.

— Так веселее же! И безопаснее. И платить меньше. Коммуна брала с нас двенадцать марок в месяц. Ну, то есть, по четыре марки с человека.

— Это по-божески, — оценил Искин.

— Ну, да, — сказала девчонка. — Только без еды. — Она потрясла перед ним своим картонным сэндвичем. — Жри, что хочешь. Думаете, я просто так на улицу пошла?

— Ничего я не думаю.

— Ну, сначала вообще-то Кэти пошла, она старше меня на полгода, и — представьте! — сразу двадцать марок заработала! Всего за два часа. Просто космос! — Лицо Стеф сделалось восхитительно-мечтательным. — И ее еще обратно довезли. Там перед зоомагазином есть классное место, на той стороне бар «Старый Фридрих», с бюстом, а на этой — стена глухая, окна высоко, со второго этажа начинаются. Светло и небольшая скамеечка.

Они пошли по Сан-Пьетро.

Тут бы им и расстаться. Но Искин не привык бросать дела на полпути. Не выяснить, кто такой Греган, он уже не мог.

Город оживал на глазах. Утро было тому виной или удаление от общежития и примыкающего к нему квартала, только улица с каждым шагом становилась оживленнее, фасады домов приобретали солидный, а дальше, ближе к Бушелен, и вовсе респектабельный вид — колонны, амурчики, розетки, лепнина, благородная старина.

Впереди, похожий на жука-мутанта, пофыркивал в ожидании пассажиров омнибус местной сети. Номер двенадцать.

— Пошли-ка, — сказал Искин.

— Куда?

— На омнибус.

Девчонка встала.

— Я никуда не поеду.

— Я поеду! — разозлился Искин. — У меня работа, и я опаздываю!

— А я?

— Прокатишься со мной, — Искину поймал Стеф за руку. — Потом выйдешь, где захочешь.

Чуть ли не силком он потащил ее через улицу.

— Это две марки.

— Я заплачу.

Омнибус уже захлопывал двери, и Искину пришлось несколько раз торопливо хлопнуть ладонью по шершавой жести борта, чтобы водитель разглядел их в зеркало и остановился.

Передняя дверь. Пять марок. Сдача. Сиденье в центре салона.

Стеф забралась к окну. Искин подумал было сесть на сиденье впереди или сзади, чтобы не создавать впечатление, будто они едут вместе, но затем все же сел рядом.

Стесняться было нечего.

В конце концов, он не любитель молоденьких девочек. С этим, пожалуйста, к Балю. И это даже не предосудительно, по нынешним-то временам. Каждый выживает как может. По миру бродит тень Большой Войны. Пол-Европы в беженцах, готовых на все за кашу-концентрат от господина Пфальца. Так что…

Чего же я тогда испугался? — спросил он сам себя. Что это за душевные метания? Увидел прозрачные трусики — и зашевелилось?

Искин посмотрел на затылок Стеф, на неухоженные черные, с желтыми прядками волосы, на тонкую шею, которую в литературе обзывают мальчишеской. В книжках, которые он читал когда-то в детстве, храбрые мальчишки все до одного имели такую.