Вуфф! Хлопнуло. Сверкнуло. Стеф упала на пол, выпустив из рук коробочку зубного порошка. Мигнули коридорные лампы. Ханса-Хорста-Хайнриха одновременно с этим впечатало в стену с такой силой, что треснула, раскрошилась штукатурка. Редкие рыжеватые волосы его встали торчком. Челюсть у Ханса-Хорста-Хайнриха отвисла, глаза закатились, и он вместе с мелкими осколками сполз вниз.

— Ух ты!

Стеф не смогла обойтись без того, чтобы не пнуть негодяя.

— Все, пошли, — поймал ее за руку Искин.

— А что это было?

— Ничего. Статическое электричество.

— Серьезно?

— Зайди в комнату, — попросил Искин.

Наклонившись, он подхватил бездыханного соседа и поволок его по коридору. Сорок восьмая. Сорок девятая. Пятидесятая. Носком туфли он открыл дверь и, выдохнув, затащил Ханса-Хорста-Хайнриха в пыльный и неряшливый номер.

Вместо кровати Ханс-Хорст-Хайнрих использовал топчан, застеленный серым солдатским одеялом, прожженным в трех местах. Компанию топчану составлял табурет и подвинутый к окну стол. Ни шкафа, ни тумбочки. Одежда висела на вбитых у двери гвоздях или лежала на полу. В одном углу были сложены коробки из-под продуктовых наборов, пустые или полные, не понять. В другом из-под драной шинели выглядывали вещмешок и жестяной таз. В общем, было похоже, что Ханс-Хорст-Хайнрих не так давно, скорее всего, прошлой осенью дезертировал из вооруженных сил Фольдланда.

Искин привалил тело к топчану, на всякий случай приложил палец к сонной артерии и, ощутив слабое биение, выбрался из комнаты в коридор. Ничего, часа через три очухается. Он вытер о бедро пальцы, мокрые от пота Ханса-Хорста-Хайнриха. Надо было бы документы урода посмотреть. Может он Хьюберт?

— Мальчик!

Искин обернулся.

— Э-э, да?

Из пятьдесят второй комнаты выглядывала Ева Вивецки. В синем колпаке колоколом и в ночной рубашке.

— Я все видела, мальчик, — кивнула она. — Ты правильно сделал, что врезал этому говнюку. Не убил хоть?

— Нет.

— Если что, я подпишусь на то, чтобы его выселили.

— Я думаю, он и так кое-что уже уяснил.

Руку тянуло, покалывало холодом, и Искин, разминая, спрятал ее за спину. Ева зевнула.

— Ладно, мальчик. Мне хочется досмотреть мой сон. Знаешь, какой? — хрипло спросила она.

— Нет, — ответил Искин.

— И не узнаешь, — женщина скрылась за дверью.

Искин несколько секунд размышлял над ее словами. Это было приглашение? Своеобразное кокетство? Или правда жизни? Стеф он обнаружил в комнате, съежившейся на кровати и ревущей в подушку. В груди все оборвалось.

— Стеф.

Искин встал рядом, решительно не зная, что делать.

— Стеф, у нас нет времени.

Девчонка подняла голову от подушки.

— Он мне тру… сики порвал! — проревела она, захлебываясь слезами. — Е… единственные! Куда я без н… них? Сво… Сволочь!

Искин присел на кровать. Как-то само собой у него получилось приподнять, прислонить к себе, обнять Стеф.

— Ну и что? — сказал он, гладя ее плечо. — Я уже кое-что придумал.

— Я твои трусы не надену!

— Почему мои? — удивился Искин. — Видела Ирму? Худую такую женщину? Мы возьмем одежду у нее.

Стеф шмыгнула носом.

— Ее трусы я тоже не хочу.

— Она шьет и собирает одежду для беженцев. Выберешь сама, что понравится. Господи, что за фантазии? Почему кто-то должен снимать трусы с себя?

— Ах, вот… как, — девчонка сделала судорожный вдох.

— Именно, — Искин потянул ее с кровати. — Все, надо торопиться. Нам еще в два конца мотаться и в клинику.

— А этот? Он еще там?

Стеф встала, напряженная, как струна. Искин попробовал ее сдвинуть и увидел, как у девчонки на шее и на виске проступили жилки, а лицо задрожало, готовое вот-вот разродиться криком.

— Ты же видела, я его наказал, — сказал он.

Стеф посмотрела на Искина остановившимися, покрасневшими глазами и вздрогнула.

— Я боюсь его.

— Ну, я же с тобой, — улыбнулся он. — Если что, как шарахну электричеством!

— Спасибо.

Стеф прижалась, сцепив руки у Лема за спиной. Никакой эротики. Страх и отчаянная беззащитность. Свалилась на мою голову, подумал он.

— Все, пошли.

Номер Ирмы создавал впечатление вещевого склада. По крайней мере, половина комнаты была занята тюками, одеялами, отрезами ткани. Под потолком теснились кружева и гипюр. Бельевой шкаф вмещал простыни и пальто, а на дверцах в три слоя висели мужские штаны. У окна стояла швейная машинка «Gritzner». У стены, в темной половине, словно тушуясь, стыла узкая койка с табуретом вместо тумбочки в изголовье.

Воздух был сперт и пах рыбой и травами.

Оставив Стеф разглядывать бельевые залежи, Ирма отвела Искина к койке.

— Что тебе надо, Лем? — негромко спросила она.

— Нижнее белье, брюки, рубашку и, наверное, короткое пальто.

— На нее? — качнула головой Ирма.

Стеф в это время заставляла колыхаться гипюр, трогая его ладонью. Под самым потолком в гипюрных тенетах копошилась муха.

— Да, — сказал Искин.

Несколько секунд Ирма смотрела на него, словно давая возможность отказаться от своего слова, потом вздохнула.

— Хорошо, я подберу что-нибудь поновее.

— Ирма.

Искин вложил ей в руки две банкноты по десять марок.

— Это лишнее.

Женщина попыталась вернуть деньги, но Лем накрыл ее пальцы своими, заглянув в большие, окруженные тенями глаза.

— Это тебе за одежду.

— Этого много.

— Копи, — сказал Искин. — Слышала, что срок льготного проживания сократили до двух лет?

Ирма выдавила слабую улыбку.

— Меня это не касается. Считаюсь узницей режима. Собственно, эта комната записана за мной бессрочно.

— Все равно, тебе не помешает.

— Ладно. Куплю еще кофе.

Марки исчезли в кармане темного платья. Ирма шагнула к девчонке, которая остановилась у швейной машинки.

— Я знаю, тебя зовут Стеф.

Ведя пальцем по маховому колесу, Стеф кивнула.

— А вас — Ирма.

— Мне выйти? — спросил Искин.

Ирма на мгновение повернула голову.

— Да, Лем, пожалуйста. На пять минут.

— Уже.

Искин вышел коридор. Он направился в умывальную комнату, которая оказалась на удивление пустой, и за перегородкой справил в писсуар малую нужду. В одной из кабинок кто-то кряхтел. На грязном стекле было наклеено объявление о наборе всех желающих на поденные работы в лесное хозяйство Алпентилле, полторы марки в сутки и обед. М-да, подумалось Искину, а у нас в планах — море. То есть, куда мне, я-то не поеду… Он заглянул на кухню, поздоровался с теми, кто там был, мотнул головой от запаха подгоревшей пшенной каши.

— Господи, а проветрить?

Кто-то тут же открыл окно. Искин прибил таракана, вздумавшего в открытую пробежать от плиты к раковине. Потом посмотрел, как Фридрих Локке, сосед из сорок третьей, кромсает свиной бок. Широкий нож взлетал и опускался, взлетал и опускался. Хрясь! Вид за окном мутнел от летящего песка. Прошло пять минут? Женщина из новеньких, маленькая, черненькая, в нелепом платье, смущаясь, вынесла остатки каши. Будет это есть? Искин едва не потопал за ней, надеясь предложить ей хотя бы пять марок, чтобы она выкинула неудавшуюся стряпню.

— Лем, — позвала его Ирма.

— Да? Все уже?

— Пройди.

— Глаза закрывать?

Ирма коротко улыбнулась, оценив реплику. Тиская все еще холодеющую руку, Искин шагнул в комнату.

— Смотри.

Стеф силуэтом стояла напротив окна. На ней были широкие, темные штаны и короткое, легкое пальто. Волосы прибивала шляпа с полями. Вообще, ее можно было принять за мальчишку — фигурка худенькая, а отвороты пальто умело скрывали грудь.

— Ну, нормально? — настороженно спросила Стеф.

— Хорошо, — сказал Искин. — Самое то для нашего похода.

— Тебе нравится?

— Да.

— Мне тоже, — сказала Стеф. — Я как Гаврош. Дитя улицы. Нам в школе рассказывали про Гавроша.

— Вы куда-то собрались? — спросила Ирма, собирая с койки, видимо, не подошедшие брюки и пиджаки.